На этой последней консультации я, вопреки правилам, не полезла первой, так как чувствовала нутром, что нахожусь в глубокой дыре, полный абзац.

Туманян рассматривал проект Людки Трубачевой, которую мы ласково звали Труба. Красивый и вальяжный, с манерами английского лорда, всегда элегантно одетый, он любил делать из консультации моноспектакль, наполненный острым сарказмом, с убивающим наповал невозмутимым юмором или откровенной похвалой, не жалея слов.

Трубе досталось по полной программе. Туманян изрекал:

– Прошу, коллеги, обратить внимание на этот проект. Ну, скажите мне, кто хотел бы жить в комнате шириной в два с половиной метра и длиной в шесть? – да это же не комната, а коридор, душечка Вы наша! И что это за туалет в виде клетушки размером ноль шесть метров на ноль шесть?

Не дождавшись от Трубы ответа, Туманян выдержал паузу, потом продолжил с удовольствием:

– Господа, знаете, что бы я сделал? Я бы построил этот дом, поселил бы в него автора и водил бы экскурсии, чтобы показать каково живется этому автору, так называемому архитектору. И что это за туалет такой махонький?!! Да там же дородная русская красавица Марь Иванна не уместится со своими роскошными формами! Нет, милочка, придется поднапрячься хорошенько и все исправить, иначе…

Потом я подсунулась со своим подрамником и уныло ждала, пока Туманян с неописуемым удовольствием долго все рассматривал, нагнетая напряженность момента:

– Ну что сказать, сударыня? Планировка, я бы сказал, идеальная. Но! – это он сказал с особым страдальческим нажимом. И опять замолчал, а потом выдал со смаком, так, что захихикала вся группа:

– Господа! Прошу обратить внимание на подачу – перед вами потрясающий образец полнейшей, я бы сказал – классической безвкусицы! Это такая пошлая бездарность, что у меня нет слов, дорогая Вы наша. Я очень в Вас разочарован! – не ожидал, Вы меня безмерно огорчили! Прошу переделать подачу. Надеюсь, Вы меня понимаете, впредь соблюдайте меру и никакого сюрреализма, не стремитесь никого удивить! Оттачивайте вкус, дорогуша, в классике! Я так и не понял, что Вы хотели сказать этой подачей, которая в мощнейшем диссонансе с отличным архитектурным решением? Объясните, наконец!

– Да я и сама не могу понять, куда меня понесло! Извините, Юрий Богданович, абсолютно согласна с Вашим мнением. Исправлюсь!

Настала очередь Вовочки Экка. Заметно было, что Туманян проектом любуется. Однако, вздохнув, сказал:

– Да-а! Прошу обратить внимание на удивительный потрясающий контраст между абсолютно непрофессиональным, я бы сказал, недопустимым проектным решением и безупречной, просто классической, мастерски выполненной подачей. Вот так надо работать кистью, господа! Хорошо бы еще и научиться шевелить мозгами, чтобы стать хорошим архитектором, молодой человек! Переделать планировку!

На этот раз реакция сокурсников была, казалась, неадекватной. Послышались смешки, а Боря Бойко как всегда нахально и неприлично ржал. Все знали, что по Вовочкиному проекту мастерски кистью водила я, которая только что была посрамлена, продемонстрировав классический бездарный образец безвкусицы.

Капля меда от похвалы Туманяна слегка подсластила мою бочку дегтя! – не все потеряно, я еще повоюю! Все, конечно же, исправила и получила пять с плюсом. На сдаче проектов при обсуждении моего проекта Туманян сказал:

– Я доволен, что не ошибся в Вас, сударыня! Вы все поняли и исправились, отлично! Запомните на будущее, одна старинная грузинская поговорка гласит: «Если Вы не знаете куда идти, то однажды можете очень сильно удивиться, узнав, что зашли куда-то не туда!» Так что думайте, думайте, затем отмерьте, причем сто раз, прежде чем решиться отрезать.

В группе была выбрана тройка. Витя Селин, как самый серьезный, к тому же отличник, скромный и выдержанный стал старостой группы. Ларису Павлюк, которую мы звали Павлючкой, выбрали секретарем комитета ВЛКСМ. Меня выбрали в профком факультета.

Кроме сбора взносов я имела доступ к путевкам и оказанию помощи нуждающимся студентам. Так что, времени не теряя, выбила денежную помощь Стрельчихе и достала ей путевку в Трускавец, лечить желудок, а Грассихе по блату подкинула путевку в Пицунду на Черное море Абхазии. Впрочем, не очень удачно. В тот год случилось наводнение и недавно построенные корпуса санатория серьезно пострадали. Грассиха была очень недовольна, что так не повезло:

– Ну, надо же мне было мне так запицундиться в эту жопу – все корпуса в воде были, такой кошмар!

– Ну ладно, наводнение-то хоть не помешало любовника завести?

– Да вы че, девки, не сезон же! Сплошной облом, одни старперы!

– Балда ты! Надо было не торчать в пансионате с утра до ночи, а бегать по Пицунде и ее окрестностям в поисках молодого и жизнерадостного чиколадзе! Их там пруд пруди, на русских девок, красивых вроде тебя, блондинка, летят как на мед! Как это можно – быть в таком райском месте и. не задумываясь о здоровье, обойтись без кустотерапии? Ты, наверное, торчала там, где старики принимают процедуры, чтобы привести в порядок свои обвислые члены и радикулит? А горячие и энергичные южные молодцы тучами пасутся в барах, кофейнях и ресторанах. Ты этого не заметила? Вот балда, на курорт она съездила! – все прелести профукала. Зачем?!! Любовника для нее не нашлось! – сплошной облом твой от тебя самой. Ты же отпугиваешь мужиков, неприступная ты наша. Они на тебя глянут, а ты гордо отворачиваешься, чуть ли не с презрением, мол, какое мне дело до всех до вас, а вам до меня? Да ты посмотри на себя! Ты же ходишь в одной и той же одежде как мышка серая, оттого и настроение унылое. А с мужиками как надо?

– Ну и как?

– Да очень просто – всегда нарядная как куколка, ласково так улыбаться всем им, несколько рассеянно так, и загадочно, вроде как ему, а может и не ему. И вообще лучше всего держать эту улыбочку всегда до ушей, как приклеенную. Они ведь самовлюбленные индюки, думают, что это ты лично им улыбаешься и летят как мотыльки в предчувствии любви, которую обещает твоя улыбочка, что лучше его для тебя никого нет на свете. А ты на мужика смотришь так, словно он собирается тебя насиловать.

– Да я же не такая жопа, как ты!

– Ну вот, опять про свою любимую! Да-а, зря я тебе в зубах путевку горящую притащила, не в коня корм! Надо было самой съездить, а я тебя пожалела, тундра ты серая.

Но Грассиха нас обрадовала – сообразила привезти трехлитровую банку самодельного абхазского вина и мандаринов. Отпраздновали приезд с шиком.

А после этого я получила всеобщее обвинение от девок в уклонении от дежурства. То есть – мытья пятилитровой кастрюли после съеденного супа. Ну, я-то хорошо помнила, что не моя была очередь, а Грассихина. Но Грассиха никак не признавала того, что это она должна была мыть кастрюлю, так как, когда она приехала, суп был уже наполовину съеден. Девки тоже уперлись и стояли насмерть, поддерживая ее. Но я не сдавалась, и три дня кастрюля стояла немытая в темном углу за шкафом. А на четвертый день, когда я пришла вечером домой, нутром почуяла – что-то зреет, надвигается, какой-то заговор витает и, как видно, связан со мной.

Ну, виду не подала, переоделась, песенку мурлыкаю, а в мозгах вопрос – чего ждать. Плюхнулась на койку, книжку раскрыла, читаю. Все молчат и делают вид, что чем-то страшно заняты. А я гадаю – чего придумали? И вдруг доносится до меня запашок, все более ощутимый, такой га-а-денький удушливый запашок. Ага, да это же вонь от протухшей пищи! Откуда? – да из кастрюли, конечно-же. И где она? Где-то рядом, уж больно силен этот тошнотворный аромат. Ясно, сунули мне под койку.

Я зевнула, громко и со вкусом, потянулась сладко и лениво. Девки захихикали. А я заговорила тихим, проникновенным голоском, ласково журчащим:

– Та-ак, дорогие вы мои! Забыли, что я львица, что не так – не потерплю! Ну, ладно, заговорщики, сами напросились!

Девки молча слушали, пытаясь понять, куда меня несет.

Я отбросила книгу, снова потянулась и громко зевнула, лениво встала, неторопливо сунула ноги в тапки и, молниеносно нырнув под кровать, мгновенно выхватила оттуда вонючую кастрюлю и с торжествующим кличем ловко махнула ее в открытое окно. Слышно было, как кастрюля с грохотом ляпнулась со второго этажа на тротуар и покатилась на газон. Повезло, однако, что никого не долбанула по башке! Девки нестройным хором завопили, выражая протест и ужас от потери кастрюли.