Но стоило ему пересечь искрящиеся черным камнем коридоры, пройти сквозь хрустальный зал, где заседал старший рода, как он услышал сердитый голос родителя:

- Люциус, какой наглой бестии ты открыл мое имя?

- Что не так, отец? – спросил раздосадованный Повелитель. Если Глава семьи его вызвал, чтобы пожаловаться на кого-то из земных, беспрестанно его вспоминающих, то Люциус подумал, что он зря тратит время, а где-то там Галине грозит опасность.

- Я спал. – Начал отец, сладко зевнув. - И вдруг голос иноземной истерички меня воззвал. – Высший хлопнул ладонью по столу. - Люцифер! Люцифер! Люцифер!

- Не может быть… - расстроился Люциус, его вызвали из-за глупости.

- Да что ж за напасть! Столько лет спал и никто не трогал, а тут, как заведенная! Только спросить хотел, чего надобно горемычной, так она мне Люцифер - черт! Ну, какой же я черт?! А потом еще про глюк какой-то говорила, что за «глюк», знать не знаю.

- Чертыхнулась?! Глюк! – возликовал младший. В то время как возмущению главы высшего собрания не было предела:

- Я из Высших!

- Я знаю! И ей я сейчас об этом расскажу… - клятвенно пообещал Темный Повелитель. - Подскажи, где ты слышал нашу Галочку.

- Истеричку?! В моем зверинце сидит, глупая. Я думал, ты ее моей Графине в подарок прислал. – Высший поскреб макушку и еще раз сладко зевнул. – Правда, до тех пор, пока она и тебя по имени не позвала.

- Графиня - это твой гриф? – насторожился Темный Повелитель.

- Так точно.

- Спасибо, отец! И с пробуждением тебя!

- С пробуждением? Как же… - бубнил Высший, вдогонку Люциусу, - с пробуждением…

***

Чудесный сон, в котором красавец Нардо ловит меня в свои объятия и, вместо россыпей мата, встречает россыпью поцелуев, оборвался резко. Настойчивый звучный клекот и неприятный удар в спину напомнил о нашей с грифенком договоренности. Сажусь и, протирая глаза, сиплым голосом сообщаю:

- Даю сто пудов, ты не сдержал своего слова. И пристаешь, не зная, на что сейчас нарвешься! Ты не дал мне выспаться! – на раздавшийся в ответ клекот я открыла глаза. Подумала, что мне со сна привиделось, протираю их еще раз.

- И ты оборвал самый классный сон в моей жизни, точнее, за прошедшую у меня жизнь…

Злой клекот, намного более громкий и витиеватый, вновь прервал меня.

Открываю глаза, встаю под действием шока и…

- Нифига себе вымахал! – изумилась я, глядя в птичий глаз, с меня размером. Не верится, что это грифенок, вообще не верится. Подошла ближе. – Привет пернатый. От чего тебя так разнесло?

Сама думаю, что если он слопал носки чертовой бабушки и это их действие, то что ожидало меня? Фантазия всегда была отменной, так что от представленного медленно выпадаю в осадок и попутно еще из гнезда.

Столкновение с каменным полом пещеры я сопроводила излюбленным:

- Черт!

Птица, прищелкнула клювом и издала громкий зовущий клекот. Ответом было эхо, вернувшее изданный ею звук. «Грифенок» переминаясь с ноги на ногу, вновь позвал неизвестного. То, что он создал землетрясение в семь баллов и оглушающее эхо, его нисколько не волновало. Чего не скажешь обо мне. Вцепившись в перья гнезда, чтобы не упасть, я сделала предложение:

- Пернатый, я тут подумала… Что буду тебе на один только зуб. В общем, ты ничего не распробуешь, так что давай внесем поправки, а? Ну, в первый договор.

Огромный гриф повернулся правым глазом ко мне и прищурился. Одновременно с этим на голове гиганта вздыбился красный хохолок, а перья приняли черный окрас.

- А раньше был черный, - прокомментировала я, и кое-что стало проясняться. - Так ты - мамаша! Шикарно! – главное, войти в контакт и суметь договориться с третьей стороной переговорщиков. - А пернатый где?

- И куда мои носки делись?

Гриф гигант, вновь издал тревожный зовущий клекот. Не получив ответа от птенца, начал метаться по пещере.

- Да успокойся ты! – потребовала я, когда птица в панике чуть не раздавила меня. - Вышел погулять птенчик! Сейчас вернется!

Попутно стремительно влезаю обратно в гнездо, на высоте следить за ее перемещениями безопаснее. Следить было безопасно до тех пор, пока она не начала биться о стены. И вжавшись в дальний угол гнезда, я все еще надеялась пернатую вразумить:

- Мамаша, вернитесь в гнездо, сядьте! И перестаньте паниковать!

Ответом были посыпавшиеся сверху камни. При ее следующем ударе о стену сверху посыпались уже куски скальной породы. В поиске укрытия я взглянула на ранее пустой угол пещеры и съежилась от ужаса. Сейчас там лежала часть змеи, очень напоминающей отъевшегося на фастфуде питона. Мысль пришла сама собой:

- А, в принципе, паникуйте! Если вы откуда-то с едой пришли, значит - куда-то сейчас направитесь. Материнское сердце всегда подскажет, где его искать.

Птица замерла и нахохлилась, растопырив перья.

- Все равно движение! – провозгласила я. - Тут же птенца нет, зачем о стены биться?

Гриф=мамаша прищелкнула клювом и кивнула.

Рассудив, что более она метаться не будет, я отпустила скалу. Может быть, она меня понимает, а может быть, и нет. Но после того, как я жалобно попросила не оставлять меня какому-то монстру на съедение, птаха подставила к гнезду свое крыло и качнула головой.

Рисково, однако, и все же забралась на ее спину.

Какого дьявола я это сделала, неизвестно. Но с первых шагов птицы поняла, что напросилась зря. Мамаша пернатого, вначале низко пригнувшись, долго и нудно петляла по слабоосвещенным коридорам идущим, как ни странно вверх. Выглядывая из-за ее перьев, я не переставала молиться. А когда она вылетела в свинцовое пространство низких и очень знакомых туч и понеслась, увиливая от зигзагов бьющих молний, я перестала что-либо соображать.

- Да ты везде успеешь, - попыталась вразумить птицу, на что она ответила удвоенной скоростью.

- Теперь главное не только не свалиться, но еще и не замерзнуть, - скомандовала я себе, зарываясь под ее перья. Несмотря на то, что мы низко летели над огненным морем, скорость полета мамаши-грифа не позволила согреться в «морском» тепле. Более того, воздух, обволакивающий ее перья, был не просто холодный – ледяной. Сжав зубы, в надежде дождаться приземления, я крепко держусь за пташкины перья, продолжая молиться.

- Господи, если я останусь в живых, я изменю свою жизнь кардинально! Так и быть, начну курить, чтоб от прочих не выделяться. Пить, чтобы со мной в компании было веселее. И по мужикам шляться, чисто для засечки на столбике кровати. И чтоб в старости было что вспомнить…, если доживу до старости.

Вспомнила, что у моей кровати нет столбика.

- Ладно! Господи, если я останусь жива, то перво-наперво куплю кровать с деревянными столбиками, а затем уже все выше перечисленное.

Птаха сделала мертвую петлю, от которой я чуть не прикусила язык.

- Хорошо! Хорошо! Господи! Так и быть, отдам полторы тыщи гривен на основание новой церкви… - подумала. Вспомнила, что перед отпуском хотела взять новый набор косметики и купальник с парой летних платьиц.

- Тыщу! – внесла я поправку. Затем прикинула, что к платьям, если останусь в живых, потребуются босоножки. Мне ж на море, как ни как! - Нет, это много - пятьсот! – птаха сделала пике.

- Если ты меня не спасешь, я перестану в тебя верить!

И, о чудо, гриф-мамаша мягко опустилась на землю.

- Ху! С меня ничего не причитается. – Обрадовалась я. И слышу топот ног, многочисленных ног. И сразу же вспомнились огненные твари, ползущие в костяной башне в доме Рекоции.

Но не может же мне после всего так везти, правильно? Или нет?

Равномерный и бесперебойный топот маленьких ножек продолжался, а в том тепле, которое я наконец-то ощутила, он стал сродни стуку колес в поезде. К тому же мамаша-гриф более никуда не спешила. Так что не было ничего предосудительного в том, что я уснула, крепко держась за ее перо. И пропустила самое интересное.

31.

Когда двери портала разошлись, и на площадке приема появилась фигура «прибывшей», четверо присутствующих застыли. Вызволяя жертвенницу из плена, они никак не могли предвидеть, что девушка так изменится. Светящаяся двухметровая особа на площадке шевельнулась и, вздыбив перья, поднялась на когтистые лапы.