— Еще раз отличненько. Именно что о свадьбе. Кому ты давал конверт, Юра?
— Я?! Да вы…
— Молчи. Не гневи лучше. Просто — кому?
— Но зачем мне?! — отчаянно выкрикнул Клыня.
— Вот именно. Ты же не сволочь, Юра. Ты же помнишь, что товарищ твой дерьмом обмазан. Ты хоть представляешь, в каком он дерьме останется, если не отмыть?
— А я?
— Ты? — Забелин неожиданно подмигнул, отчего Клыня смешался. — Есть еще шанец переиграть итоги аукциона. От тебя зависит. И если переиграем, то обещаю, все между нами останется. Но факты нужны сейчас. Да и отец…
— Что отец?!
— Вот именно. Нельзя Николаю Николаевичу про это узнать. Так куда конверт носил — в «ФДН»?
— В «ФДН»? — поразился в свою очередь Клыня. — Да за кого вы меня, Алексей Павлович, держите?
— Тогда что? Но быстро, Юра! Неужто Баландин? Ну?
Клыня удивленно посмотрел, шмыгнув носом, кивнул:
— Наверное.
— Что еще за «наверное»? Ты по порядку можешь?
— Угу. — Он высморкался и сначала с трудом, потом все быстрее, как человек, измаявшийся давящей его тайной, принялся сбивчиво рассказывать: — Я тогда к вам с Яной приезжал. Она внизу ждала. Перед этим она как раз согласилась. Ну — замуж.
— Понятно.
— Она сказала, что мне нужна другая должность. Чтоб…
— Тоже понятно.
— В общем, кто-то там поговорил с Баландиным насчет меня, и он вроде как…
На какое-то время Забелин, видно, забыл контролировать себя, потому что Клыня прервался укоризненно:
— Я знаю, вы не любите Яну. Но она хорошая. Это внешнее только.
— Так что произошло после? — от обсуждения Яны Забелин уклонился.
— Я спустился. А Яна как раз перед тем увидела, случайно увидела Баландина и сказала, что он меня ждет, чтобы поговорить. Я хотел позже, но…
— Ну, понятно. «Место уйдет», «лови момент».
— Мы посидели в приемной, и как раз он подошел.
— Ну да, в сортир ходил, — пробормотал Забелин и тут же кивнул: — Не обращай внимания.
— Ну, пригласил. Жарко было. Он в рубашке. Ну… это я уж потом допер-то, Алексей Павлович, — давай поговорим по-мужски, мол, без пиджаков. Повесил мой на стул. Предложил должность. Потом повел в кадры анкету писать.
— Без пиджака?
— Я хотел взять, но Юрий Павлович сказал, что здесь не возьмут и пусть повисит. Еще пошутил — пусть, мол, к месту привыкает. Я же тогда не думал. Написал анкету, заявление. Еще все боялся, как вам потом скажу насчет ухода. Вернулся минут через пятнадцать, Яны уже не было. И Баландина тоже. Секретарша сказала, что он опять на правление ушел.
«Ну да, видели его на правлении, как же».
— Зашел, пиджак там же, конверт на месте. И поехал сюда. Я поначалу не думал. Это уже когда вечером цифры объявили, то…
— Почему тогда же не доложил?
— Сначала как-то опешил. А потом, когда Олега избили… Я через дверь видел, как Подлесный его бил. Тот ползает, а этот ногами по бокам. Жутко. — Его передернуло. — Хотел к Баландину пойти поговорить. Да как скажешь? Не вы ли нас сдали? Да и Яна отговорила. Что, мол, дурак и сам свое счастье обрушу. Что это просто совпадение. Доверчивая она.
— А сам?
— Н-не знаю. Чтобы так точно угадать…
— Не знаешь? — Забелин не сдержал злой иронии, и Клыня съежился, точно под хлыстом. — На-ка прочти.
Он отчеркнул пальцем строку и протянул Клыне копию сегодняшнего протокола.
— Вот то-то. А ты говоришь.
— У отца опять криз был гипертонический. Врачи сказали — надо с работы уходить, нервничать нельзя.
— И не будет. Из-за нас с тобой, во всяком случае.
— Что мне теперь делать?
— Тебе? Может, возвращайся в самом деле в кредитное. А пока в отпуск. В Египет, например. Отойди от трудов праведных.
Вопреки желанию Забелина намек получился неприкрытым.
— Уйду я из банка.
— Из банка-то можно. От себя труднее. Да и потом, все, как теперь выясняется, не так уж сумрачно вблизи. Жизнь, Юра, по моим наблюдениям, человека несколько раз на излом неожиданно берет. Вроде рулишь беззаботно по проторенной дороге, и бац — развилка. А тут ведь как в лабиринте — один раз не туда свернул — с концами! И времени на раздумье нет. Вот тут и решается, кем ты сюда подошел. Есть ли в тебе нить эта. А ошибся — и тогда до самого конца не туда. Ты сейчас налево махнул. А там тупик. И, не останови я тебя, в него бы и уперся. Но притормозил ведь.
В коридоре послышался требовательный голос:
— Шефа кто видел?
И Клыня, вздрогнув, уставился в дверь взглядом бандерлога при приближении удава Каа.
Дверь распахнулась.
— Алексей Павлович! — Подлесный пытливо обозрел представшую картину. — Все срастается.
Он не отводил разгоревшихся огнем глаз от сжавшегося в панике Клыни.
— А мы во всем разобрались. С помощью Юры.
— Так?..
— Нет. Юра как раз и помог разобраться. По-мог! — требовательно, остужая страстного подчиненного, повторил он. — Давай докладывай.
— Помог, стало быть? Больно помощников много. Потом не пересчитаешь.
— Ты что, не слышал?! Здесь чужих нет.
Но слова эти оказались напрасны — ни Подлесный не поверил им, ни Клыня не вышел из состояния прострации.
— Словом, Баландин действительно как секретарь ЦК комсомола курировал Московский областной комитет на Колпачном, когда Белковский был там замзаворга. Корешковали, говорят, крепко — в свое время в «Олимпийце» — база комсомольская в Химках — всех баб покрыли. Поставлял, само собой, Белковский.
— А теперь, выходит, и Баландин отрабатывает. — Забелин, демонстрируя веселье, подтолкнул оглушенного Клыню — «вот оно, брат, как». — Ну, пошли разыщем энтузиаста нашего. Самое время.
— Уже нашел, — доложил, будто на подносе поднес, Подлесный. — В Бурыкинских палатах он. Какого-то губернатора обхаживает.
— Вот там и возьмем. Тепленького.
Поза Клыни, когда закрывали, не изменилась.
* * *
Если по Басманной проскочить со стороны Садового кольца, оставив слева Елоховскую церковь, то по правой стороне за ней открывается укрывшийся за ажурной решеткой выложенный из красного кирпича двухэтажный теремок, зарегистрированный среди памятников старины как «Бурыкинские палаты».
Как-то проезжая мимо полуразрушенного, обросшего мхом и готового, казалось, к единственному — к сносу — здания, Второв ткнул в него пальцем и в очередной раз оказался прозорлив — нигде не совершалось столько удачных для банка сделок, как в прохладных Бурыкинских палатах: губернаторы и даже развязные депутаты, оказавшись за отделанными под старину дубовыми столами под иконами, приосанивались и делались на удивление сговорчивыми.
Узнав забелинский «БМВ», охрана открыла ворота без промедления. Среди стоящих во дворике машин увидел он, к своему облегчению, и баландинский «Мерседес».
Забелин быстро зашел внутрь и, ответив на кивок пожилого человека в смокинге, в прошлом одного из известнейших в Москве метрдотелей, только спросил:
— Где накрыли?
— В подвале, — в спину доложил метрдотель. Но это было излишним — густой бас тостующего Баландина резонировал по прохладному, наполненному гулом дуба и железа, зданию.
Мимо барной стойки по винтовой лестнице Забелин устремился вниз.
Под сводчатыми колоннами вошел он, согнувшись, в залу, в которой вокруг массивного, уставленного снедью стола сидели по четырем его сторонам четыре человека и слушали пятого — раскрасневшегося Юрия Павловича Баландина. Сзади в готовности застыли двое официантов в белых перчатках — сервис в «Бурыкинских палатах» был образцовым.
— Хо, какие люди! Ну-ка еще прибор, — неприятно поразился обернувшийся вместе с остальными на шум Баландин. — Позвольте представить…
— Алексей Павлович, как удачно, — поднялся, отбрасывая салфетку, маленький полный человек — губернатор одной из черноземных областей, где банк планировал открыть новый филиал. — А я все огорчался, что уеду, не повидавшись. Но теперь уж…
Со страдающей улыбкой Забелин приложил руки к груди:
