— Гонат? — Лима притронулась к его плечу сзади. — Тебе нехорошо?

— Ветер… Ветер сегодня справный. Он помогает баркасу плыть к городу, — сказал он, разворачиваясь и обнимая жену.

Сложив ладони у нее на спине, Гонат обвел взглядом родных. Сухой, не вышедший ростом Унит, остальные — девочки и женщины. Кто будет кормить их, когда он уйдет в Странствие? А младшие внучки? Две сироты-погодки, старшей и восьми лет не исполнилось. На жалованье стражника его семья могла существовать, но горе случилось, и если Ена не найдет хорошего мужа, то придется им продать хибару и переселяться к свекрови.

Нет! Гонат, наконец, прекратил свои думы. Смерть сына может сделать только одно — придать ему большей решимости. Он позаботится о будущем семьи! Гонат разомкнул объятья, привлек к себе девочек, успокоил их, посоветовал не переживать о папе. Затем поискал взглядом Эвмена — старый друг стоял на корме и разговаривал с капитаном.

Гонат зашагал туда: палуба ходила под ним, и пришлось даже схватиться за снасти. Ух… Вдруг стрельнула резкая боль в спине — давно она не приходила; он отвык было от привычных мучений. Гонат оперся на перила левого борта, пережидая приступ. Лекарь с улицы Девятого мола говорил ему: в теле есть какие-то нити, за которые иным часом дергает Безжалостная. Не творишь зло, не нравишься ей — так страдай! Тряпичные марионетки в ее лапах, вот кто люди. Лекарь — знаток, он мудрый, учился когда-то на искателя…

Он принялся размышлять, что за пагубные нити, и какой верной молитвой их можно отсечь от Госпожи. Эвмен, впрочем, закончил беседу и сам подошел к Гонату.

— Спина прихватила? — участливо спросил он, возвышаясь над Гонатом.

— Она… Проклятая.

— Нужно тебе собраться. Вашу галею, как я слыхал, подлатали. Скоро отправитесь за уловом.

Гонат ответил не сразу. Он отвернул голову, всмотрелся в океан.

— Я не поплыву, — обронил еле слышно.

— Как так? — Эвмен придвинулся так близко, что Гонату пришлось посмотреть другу в глаза. — Не дури! Я понимаю, ты боишься, да и сын еще…

— Не в том дело.

— Как же не в том? — Эвмен приподнял кустистые брови. — Не дури! Ты деньги заплатил, а я ручался за тебя, когда капитан хотел взять кого помоложе.

— Жнецы приказали сидеть дома. — Гонат, извиняясь, развел ладони.

— А, ну так с ними не поспоришь… Только, боюсь выгонят тебя из гильдии, выгонят!

«К демонам пусть гильдия катится», — подумал Гонат и вздохнул.

— Что с вами случилось в плавании? — стал выпытывать Эвмен. — Молва разная идет!

Друг любопытен, да еще и на язык слаб. Гонат ответил так, как отвечал всем и каждому на Плоти.

— После расскажу, а пока жнецы наказали не болтать.

— Ну, мне то…

— Прости, Эвмен. После… Лучше выручи по-братски! Купи мою курогу, — предложил Гонат, решив, что лучше покупателя ему не найти.

— Ээээ…

— Она неплохая. На вид стара, но там есть хорошие доски. Отдам недорого.

Гонат, как и пообещал, цену не заломил, а Эвмен, хвала товарищу, не поторговался.

— Прямо сегодня, что ли? — спросил он.

— Нет, нет, — поспешил возразить Гонат. — Последний раз сплаваю на рыбалку и пригоню к тебе в Южный порт.

— На рыбалку? — опять удивился Эвмен. — А ты смельчак! Идти в море с обрубком мачты? Гонат, ты от горя умом помрачился?

Гонат всегда подозревал — Эвмен считает его слегка чудаковатым. А что поделать? Не сознаваться же о Великом Странствии и о подаренной богом монете…

— Я не поплыву в море, — заверил он. — Порыбачу немного на веслах. Прямо в гавани.

— У тебя же больная спина. А в гавани даже мойву сто лет как не ловили! Сам знаешь, опустела гавань!

— Помолюсь Странствующему, — привел Гонат довод.

Довод прозвучал весомо, и разговор постепенно стих, словно далекий шум прибоя. Баркас, подгоняемый рваным бризом, скользил по волнам к Рыбному порту. Гонат поблагодарил Эвмена за договор с капитаном — все-таки приятель заботлив: от Южного им пришлось бы ковылять через весь город.

Семья Унита жила на улице Второго мола, в двух комнатах на верхнем этаже добротного четырехэтажного дома. Гонат, помнится, помогал сыну выкупить их. Ставшая одинокой матерью Тола и внучки жили неподалеку — на Седьмой улице, в крохотной хибаре. Дочери Лета часто болели, из-за чего ему не удалось скопить на жилье достойное стражника королевских карьеров.

В Рыбном порту Гонат поблагодарил явителей, Эвмена и капитана баркаса, попрощался с ними. Потом он заплатил знакомым сторожам за очередную декаду хранения лодки и нагнал семью, когда Тола, Лима и младшие внучки поворачивали в Плотский переулок. Старшего сына с ними не было. Унит торопился на службу, сказал, что ему приходится горбатиться за двоих, и Ена с дочкой поспешили уйти вместе с ним.

Сейчас остальная семья зайдет в дом, там они немного передохнут и пойдут по соседям — рассказывать о начале посмертного странствия и о чудесном шепоте сына при расставании. Лима, Тола и многие на корабле тоже услышали его. Каждому покойник сказал что-то свое, но сказал он только хорошее. Нужно обойти побольше народу до окончания добрых часов.

Около задней стенки дома кто-то вывалил несколько ведер засохшего дерьма и слежавшейся грязной золы, и Гонат вздыхая, стал решать: убирать ее самому или ждать, изредка добирающихся сюда крестьян из предместий.

От родной двери к ним подошел какой-то парень, показавшийся Гонату смутно знакомым. Невысокий, с копной спутанных вихрями светло-русых волос, россыпью веснушек под глазами, одетый в куртку рыбака и залатанные штаны. А глаза у него беспокойны: взгляд паренька летал от их компании к другим домам и обитателям Плоти, слоняющимся вблизи по своим делам. Недобрый взгляд — будто нос пса, вышедшего на охоту! Гонат хотел схватить парня за руку, изобличая вора, но, подойдя ближе, обмер, узнав жнеца.

В застенках Обители взор у Кани был другой — почти немигающий, подолгу изматывающий лицо и самообладание Гоната. Жнец тогда выглядел жгучим, коротко остриженным брюнетом с редкой щетинкой на подбородке. Веснушек не сыскалось бы и в помине. Гонат сглотнул слюну дрогнувшим ртом: «Пришел-таки, колосок!»

— Надеюсь еще узрите святое явление! — поздоровался Кани со всеми. Женщины и девочки загалдели, отвечая на его приветствие, а Гонат сказал:

— Я… Я ждал. А… А сегодня отправил в Древо младшего сына. Захирел он от живота.

— Много дел, Гонат. — Кани странно улыбнулся и пожелал. — Пусть странствие Лета будет легким. — Жнец вдруг вытащил из-за пазухи по маленькому леденцу и вручил их внучкам. — Меня, кстати, зовут Гур, и я хороший друг вашего дедушки.

Внучки пришли в восторг: леденцы им не покупали давно. А Лима аж расчувствовалась и пригласила жнеца в дом.

— Проходи Гур в дом, гостям мы завсегда рады.

— В дом я пройду вместе с Гонатом, — сказал Кани. — Потолкуем немного о делах, а после прогуляемся! А вот вам надо бы обойти друзей и соседей, рассказать им о достойных проводах умершего. Ступайте прямо сейчас!

Лима открыла рот для ответа, однако жнец не дал ей сказать. Встал рядом, приобнял жену за плечи и договорил уверенно:

— Лима, ты не противься, поверь мне, так для вас будет лучше!

— Идите, Лима, идите, — пролепетал Гонат в поддержку Кани.

— Ну… Ладно… — Лима бросила недоверчивый взгляд, а Тола испуганно сказала дочерям:

— Пойдемте дети!

Они побрели по переулку, а Кани крикнул им вслед:

— К расцвету я приведу домой вашего деда.

Семья скрылась за углом, жнец повернулся и его взор стал таким же, как в камере.

— Трава по-прежнему у тебя? — спросил он.

— Да… — Гонат чуть не добавил господин, как обращался в тюрьме, но возле родного дома… Как-то неуютно именовать так юнца, годящегося ему во внуки. — Сейчас принесу. — Гонат отворил дверь и вошел в дом.

Кани ждать не стал, проследовал за ним и приказал:

— Доставай!

Конечно же, его нехитрый тайник обнаружили при обыске, а Кани сегодняшним утром уже побывал в доме. Слава богу, Гонату хватило ума не тащить в дом монету!