Хассо кивнул, не черня облик спасителя. Второй жрец, как разнюхал Лойон, прибыл в Колыбель двенадцати лет отроду. Вместе с матерью они уже приехали ревнителями Странника. Хотелось поверить в то, что Сагон надежен.

— Хороший момент наладить дружбу с новым лордом. Зартанг умен, он не хочет войны, — заговорила Иланна. — Я с ним неплохо ладила во время поездки в Скит несколько лет назад.

— Мы уже обсудили новое посольство, дядя, — признался Гед. — Я решил не требовать ничего от Хисанн — в знак нашего уважения и их утраты.

Неужели младшие Маурирта списывают его также, как помутневшего разумом короля? Хоть он и задержался, но…

— Это уступка, — констатировал Лойон. — Плохой пример для всех наших вассалов.

— Лучше так, чем война в преддверии Странствия! — воскликнул сын. — Власть Зартанга слаба, мы должны укрепить ее своей терпимостью.

— Может самим направить дары? — спросила Гелиментра. Ее узкое лицо было спокойно, а на щеках виднелись румяна. — Мы расщедрились для Цога и Хакни. Почему бы не показать Хисанн, для Колыбели они ценны не меньше?

Ее муж покачал головой.

— Нет. Дары — это чересчур. Нужно придумать что-нибудь потоньше…

— Согласен, — только и оставалось поддакнуть Лойону. Впервые на совете он чувствовал себя неуютно.

Висар откинулся в кресле, рассмеялся, а это для него было редкостью, щелкнул пальцами.

— Я знаю, что делать! Кимирра рассказал о Тимоне Хисанн, который болен какой-то странной хворью. От нее помогала мазь лекаря Кимирры. Привезем ему мазь, показав тем самым нашу заботу.

— Неплохо, — поторопился похвалить сына Лойон. — Очень неплохо! Где, кстати, сам Кимирра?

— Мои люди его не нашли, зато отыскали Мориса, — усмехнулся Гед. — Брат пустился во все тяжкие — пьянствует, устав от дел и путешествий. Поздней ночью он отправился из «Седой гусыни» с какими-то купцами и шлюхами. Морис так напился, что не смог последовать за ним, уснув прямо за столом в таверне. Вразуми его, дядя, а то у меня терпение заканчивается, — пригрозил он.

Старший сын Юа губит недюжинные таланты выпивкой и ленью. Вот из кого вышел бы неплохой жнец.

Лойон кивнул, хотя не представлял, как справиться с племянником. Кимирра просто выдаст ему очередные обещания.

— Кимирра нам не нужен, — сказал Иланна. — Он только разозлит Хисанн.

— Значит, опять поедете вдвоем? — задал Лойон риторический вопрос. — Может послать какого-нибудь лорда? Я бы и сам тряхнул стариной, но не могу, я проводил дознания после войны Пророков.

— Утихомирить Хисанн под силу лишь сестре и Висару, — проговорил наследник голосом, не терпящим возражений, — и посольство должно быть небольшим. Не стоит оказывать язычникам незаслуженное внимание. Возьмите слуг, нескольких Выживших для охраны.

— Я придам парочку жнецов не одетых в балахоны, — пообещал Лойон. Он на миг задумался: «Не выдать ли невестке имя верного человека, сообщающего новости? Нет, его шпиону не понравится нарушение договора. Связь с ним сугубо односторонняя, и скоро прибудет гонец с подробным отчетом о событиях».

— Явители тоже могли…

— Нет! — отрезал Гед поползновения Хассо. — Никаких явителей в посольстве!

— Чистый Круг будет молиться, чтобы новый лорд допустил в земли Хисанн наших миссионеров, — вымолвил чепуху Второй явитель, лишь для того чтобы не потерять лицо.

— Дело решено, — подвел итог наследник. — Остается найти лекаря, выделить корабль и собрать людей. Когда отправитесь?

— Надеюсь завтра, — ответила будущему королю невестка Лойона.

Глава 17. Похоронный баркас

Море — самый краткий путь к Вселенскому Древу. Гонат слыхивал, что некоторые явители разрешали закапывать мертвецов в постылую землю, но ни на каплю-слезу Безжалостной он не хотел бы такой участи для сына. Как тогда Лет достигнет счастливого посмертного странствия? Усохшим, изъеденным червями, жуками-могильщиками и прочей нечестью Госпожи… О сей мерзости помыслить страшно. И все-таки… Нешто покойникам на суше достанутся все те же мучения, которыми так велик подоковый мир?

Гонат тряхнул головой. Ересь… Праведников ждет сладкое веселое странствие, а грешников вечные муки и ужасы двух пастей. «Бог вернет, восстановит бренное тело», — вспомнил он чьи-то слова. Его младший сын жил по совести, служил королю, кормил детей, а умер он от чревной хвори. На карьерах, из-под скал и плит наверх пробираются демоны-животники, отравляющие ядовитым дыханием жизнь. Усы у них длиной в несколько футов. Гонат поежился: «Животник мог даже коснуться Лета, особливо он мог коснуться сына во сне!»

За прошедшие дни Гонат смирился. Жизнь и смерть в воле бога — значит, красная вода Лета понадобилась Странствующему. Младший отжил двадцать семь лет, многое сделал, о молитвах не забывал и подарил отцу внучек — Эю и Булу. Вскоре Лет преисполнится радостью. Грусть от расставания или успокоение за сына — они не враждуют, а смешиваются. Лима, вон, выплакала до красноты глаза, так, что и белков не видать, но сегодня тихая и спокойная она стояла, притулившись к правому борту.

Баркас «Помогающий» — две мачты, два черных паруса на ветру. Они — подол неумолимого платья. Сын лежал на отходном помосте, закутанный с головы до ног в такой же темный прощальный холст. Лучше всего предавать тело морю пока оно не остыло, тогда и саван не нужен. А Лета пока привезли из Сухой Деревни, пока доставили в порт, пока Эвмен нашел возможность взять похоронный баркас. В общем, лица сына Гонат так и не увидел: стражники сказали, что прошло немало времени, и удивительно — сами замотали тело в казенный саван.

Хорошо не пришлось платить за сукно, не пришлось платить за найм судна. Гонат — член Фуражной гильдии, да и Эвмен подсобил. Бедняков-то каждый день свозят в Южный порт с любых закоулков Колыбели и хоронят одним махом, по шестьдесят-семьдесят человек. Без положенных саванов, без родственников, с одним явителем на всех усопших. Не по-людски выходит… Разве услышат родичи последние слова за несколько миль? Почто страдальцам при жизни и в смерти получать невзгоды? Ведь при расставании на борту корабля покойник шепчет ближним утешения, и слова Лета всплывали у него в голове.

Церемония близилась к завершению. Гонат, Лима, молодая вдова Тола и две дочки попрощались с Летом, высказали напутствие в странствие. То же проделал старший брат Унит, его жена Ена и тринадцатилетняя племянница Гатия. Пара давних знакомцев сына из Плотского переулка, Эвмен, несколько товарищей Гоната по рыбному промыслу пожелали легкого пути. Каждый говорил, что еще встретится с покойным в бескрайних неисповедимых ветвях.

Два явителя — один, чуть навеселе, из приданных гильдии, другой, суровей и набожней, присланный из Бирюзового храма пропели сбивчивым дуэтом:

— Радуйся Лет! Простой человек! Добрый сын, заботливый муж! Радуйся Лет! Ты уходишь от нас! В сладость странствия! В божье скитание!

Гонат воскликнул и за ним вскричали остальные.

— Услада Странствующему! Услада Странствующему! Услада Странствующему!

Под крики и возгласы явители подняли тело и перекинули за борт в холодные воды. Здесь, в южной части залива глубины необыкновенные — ни один лот дна не доставал. Покойники отсюда не возвращаются, не всплывают, не отвергает их Вселенское Древо. Не успеет корабль вернуться в порт, как сын начнет бесконечное путешествие!

Отпускать умерших в странствие нужно, как можно раньше — в первый, самый нетронутый час. Утро выдалось непогожим: ветер похлестывал, око скрылось за стенами, собираясь пустить слезу. Баркас уже развернулся обратно — в пяти-шести милях к северо-западу виднелась Колыбель, а прямо по курсу горы Лабиринта. Гонат, повинуясь внезапному порыву, прошел ближе к носу. Где-то там запрятано сокровище… Почему он не идет за ним? Боится… Откладывает… Скоро вернется Улу, а он так и не сделал ничего. Может и не нужно? А если отказаться?! Просто взять и оставить золотую монету закопанной, посвятить ее богам!