- Дмитрий, - сказал Марлигн, - к тебе тут один офицер, но он никак не связан с нами. Скорее всего, он из России. Просит, чтобы ты его немедленно принял, у него к тебе какое-то важное известие.

- Проси, - живо ответил князь и приготовился к посетителю.

Через секунду на пороге появился молодой офицер. Красивый, светловолосый, опрятно одетый, улыбаясь, он подошел к Дмитрию и обнял его, восклицая:

- Дмитрий! Как же я рад тебя видеть!

- Костя! Мой друг! – расплываясь также в улыбке, восклицал Романов.

Константин Александрович – юный офицер был хорошо знаком с Дмитрием Павловичем по службе и являлся его хорошим приятелем и другом.

- Костя, что привело тебя сюда? – наконец, после долгого обнимания спросил князь.

- Я бы хотел рассказать тебе все наедине мой друг, если это возможно.

Марлигн подчинился и вышел.

- Садись Дмитрий, так будет проще тебе все воспринимать, - посоветовал Костя.

- Костя, что ты мне хочешь сказать такое, от чего я буду встревожен? Это связано с кем – то из моих родных?

- Это связано с Жюли, Дмитрий.

- Я слушаю.

- Ты же знаешь, я пока в России, а месяц назад я караулил перроны, дожидаясь наших врагов. И я видел, как двое мужчин в сопровождении трех женщин посадили Жюли на поезд. Я не знаю, куда он направлялся, но она была очень слаба, и как мне показалось, не понимала, что с ней, собственно, происходит. Но я видел на руках женщин ребенка. Объясни мне, Дмитрий, что это все значит? Кто этот ребенок? Он – твой? Конечно, я могу ошибаться, и это может быть вовсе не она…

Князь закрыл лицо руками и минуты три безмолвно сидел.

- Митя, послушай меня как старого друга. Расскажи мне всю правду! Эта танцовщица была беременна от тебя?

-Да, - еле слышно пролепетал Дмитрий. – Да! – встав, воскликнул князь. – Но меня больше интересует иное: куда они могли забрать ее и кто они?

- Я не знаю, Митя. Но как же ты теперь будешь смотреть в глаза императору, когда он узнает, что у тебя есть незаконный ребенок от какой – то танцовщицы? Ведь рано или поздно мы прогоним этих бесов, а наш император снова будет царствовать.

- Костя, что за вздор ты говоришь! Прежнюю жизнь уже не вернуть. Ты ничего не знаешь, ничего не знаешь! Она не какая – то танцовщица, она вся моя жизнь!

От негодования и злобы Дмитрий не знал, куда себя деть. Гнев его был настолько велик, что Константин Александрович впервые испугался и на минуту замолчал, наблюдая за действиями Романова.

- Не знал я, - наконец проговорил он, - что судьба, какой – то танцовщицы волнует тебя больше, чем судьба империи. Я всегда был уверен, что эта позорная связь лишь связь, а теперь…

- Замолчи! - закричал князь и, ударив кулаком по столу, продолжил: - твою империю уже не спасти, хочешь быть живым – спасайся сам!

- Да ты просто трус, Митя! Неужели страсть к этой танцовщице затмила твой рассудок? – негодовал Константин.

- Ты сказал все что хотел, Костя? Толку от тебя никакого, а я еще хотел просить тебя помочь мне! Теперь же я желаю одного – выйди вон и на этом наша дружба с тобой заканчивается! – прогремел Дмитрий и, указав на дверь, отвернулся от бывшего друга.

- Что же, благодари меня хотя бы за то, что я имел храбрость и смелость рассказать тебе об этом! Я дурак, приехал сюда ради тебя, а ты… и я не ты – скрываться здесь я не собираюсь в отличие от тебя! За веру, за Царя, за Отечество! – выкрикнул он и, хлопнув дверью, скрылся.

- Сам все узнаю! – проворчал недовольно князь, наблюдая в окно за тем, как его друг садиться в автомобиль.

Позвав Марлигна, Дмитрий Павлович сказал:

- Хочу оформить сделку на продажу моего дома в Петрограде.

- Конечно князь, думаю, это возможно, я все узнаю, подготовлю и сразу же вам все сообщу.

Немного придя в себя и отвлекшись, Дмитрий уже все рассчитал в уме и, обдумав все свои дальнейшие действия, мысленно приготовился поскорее покинуть Персию.

========== ЧАСТЬ II. В ЭМИГРАЦИИ. ГЛАВА I ==========

В июне 1919 года города Франции, Англии, Испании были заполнены русскими эмигрантами, бежавшими из России от гнета большевистской власти. На парижской улице Риволи самой протяженной, одной из знаменитых в Париже в конце площади Согласия и мэрии находился дом.

Дом – высокий и трехэтажный завершал улицу Риволи. Облицованный кирпичной светлой кладкой, дом имел террасу и небольшой балкончик. Терраса вела прямо к искусственному ландшафту, в котором цвели всевозможные цветы, а сзади дома находился небольшой пруд с рыбками и лавочками по бокам. Высокие кусты и кипарисы завершали ландшафт.

Терраса, в которой расположились стулья и столики, служила для отдыха, а балкон на третьем этаже позволял оглядеть всю улицу Риволи. На террасе показалась женщина, она вышла с подносом еды и села на стульчик, но ничего не успела съесть, ибо обернулась на голос девушки, высунувшейся из двери:

- Тетушка, что же вы там, в одиночестве то завтракаете! Идите к нам, тетушка!

- Иду, иду, родная, иду, - проговорила женщина, взяв не спеша поднос и направившись обратно в дом.

Мадам Женевьев Дэглуа была дамой почтенного возраста, не утратившей своей красоты. В меру полная с величавой осанкой, добрыми голубыми глазами, светлыми волосами, широким лбом и тонкими губами она воплощала в себе все качества благородства, как душевного, так и физического.

Ее одежда всегда была чиста и аккуратна, и сегодня на ней было черное укороченное до колен бархатное платье, с лентами на рукавах.

- Элизочка, дорогая моя, где же Жюли? Почему она не завтракает с нами? – спросила, наконец, женщина, садясь подле девушки за стол.

- Вы знаете тетушка Женевьев, Жюли сама не своя последние месяцы.

- Конечно, сама не своя! Она пережила горячку и, слава Богу, мы ее вылечили, да еще и осталась одна на руках с ребенком! А ты Элизочка, так и не сказала, от кого же ее сын?

Обернувшись на шум возле лестницы, они увидели Жюли с ребенком на руках. За этот год с половиной девушка очень сильно изменилась. Она стала еще красивее и расцвела с новой силой. Теперь это была уже не хрупкая, не маленькая девушка – подросток, перед Элизой и мадам Женевьев стояла красивая девушка, ставшая матерью. Ее глаза особенно блестели, но в них была грусть и, оглянув кухню, Жюли подошла с ребенком к плите.

- Доброе утро, - слабо улыбнулась она, - я пришла покормить ребенка.

- Тебе помочь, деточка? – живо спросила мадам Женевьев, хватая ребенка за ручки и улыбаясь ему. – Как поживает наш Дмитрий? – говорила она, гладя ребенка.

- Ты сама будешь есть, Жюли? – задала вопрос Элиза.

- Да, но сначала я покормлю маленького Дмитрия, - отвечала равнодушно Д’Эпинье.

Когда смесь была приготовлена танцовщица, безмолвная, поднялась по лестнице наверх и прошла в детскую.

- Совсем она мне не нравится, - сказала вдруг мадам Женевьев. – Что же с ней все – таки произошло?

Закончив завтрак, мадам Женевьев ушла на террасу читать, а Элиза решила поговорить с Жюли. Войдя в ее комнату и не обнаружив девушку там, Эттель отправилась в детскую. Танцовщица только что уложила ребенка, и пока он спал, она смотрела в окно.

- Жюли, что с тобой происходит?

- Лучше бы я умерла там, - проговорила девушка оборачиваясь к Элизе так, что теперь ее подруга могла увидеть мокрые от слез глаза Д’Эпинье. – Что теперь со мной будет? Я не смогу вернуть к себе тот же интерес публики, который был одиннадцать лет назад!

- Да, то, что произошло чудовищно, но нужно жить дальше, - ответила Элиза и уже собралась обнять подругу, но та оттолкнула ее и сказала:

- Ты не знаешь, что такое любить и ждать, ждать… я умираю изнутри, - уже рыдая, говорила Жюли.

Элиза возмутилась, ведь подруга прекрасно знала о том, что и она любила князя Феликса Юсупова, но решила опустить это.

- Ты должна хотя бы благодарить меня за то, что я спасла тебе жизнь, и ты не лежишь где – то на окраине Петербурга!