– Да, догмой. Потому что полная истина заключается в том, что правы бывают и те, кто идет против течения, и те, кто идет по течению. История полна примеров как первых, так и вторых. Только в памяти нашей застревает больше первое. И знаете почему?
– Почему?
– Потому что идея сопротивления часто оправдывает нашу пассивную жизнь. Да, да! Нередко человек сопротивляется только потому, что ему лень жить активно, лень думать, созидать, бороться, искать истину. Так что идти против течения бывает очень удобно лентяям, бездельникам, трусам, эгоистам, индивидуалистам. В действительности, конечно, они не идут против течения, они топчутся на месте, а оправдывают себя вот этим: мы-де идем против течения, как это делали все великие до нас!
– А все-таки, Елена Васильевна, хоть один конкретный пример великого человека, который шел бы по течению?
– А что считать точкой отсчета? Это ведь самое главное – определить отправную точку.
– Скажем, так: отправная точка – мнение большинства людей.
– Нет, не так, – не согласилась Елена Васильевна. – Великий человек не отвергает мнение большинства, а создает его. Собственную идею он делает всеобщей. Дело тут не в заблуждении большинства, а во всеобщем незнании, которое становится знанием всех. Так что и Аристотель, и Данте, и Коперник, и Ньютон, и Гомер, и Эйнштейн, и Пушкин – разве они плыли против течения? Они шли вперед, от незнания – к знанию, от того, чего не было, к тому, что стало.
Машина мчалась по Ярославлю, шофер молчал, но, кажется, внимательно прислушивался к разговору Петрова с Еленой Васильевной; во всяком случае, за последние годы он не помнил, чтобы Елена Васильевна говорила с такой страстью и с такой искренностью… И о чем? А Бог его знает о чем. Так же не помнил и Петров, чтобы во взрослой своей жизни – а не в студенчестве – он говорил с кем-нибудь на подобные темы. Странно, отметил он про себя, разговоры людей друг с другом как бы измельчали, стали пресными, то просто деловыми, то пусто-ироничными, а в результате? Всеобщее отчуждение и разобщение…
– Мы отвлеклись, Елена Васильевна… Откуда все-таки появилась у вас Лихачева? Как я понимаю, на сегодняшний день – ваш лучший инспектор.
– Биография у нее простая. Приехала в Ярославль из деревни, работала на ткацкой фабрике, участвовала в молодежных оперативных рейдах. Предложили работать у нас – согласилась.
– Почему?
– Вы будете писать о ней?
– Еще не знаю, – уклончиво ответил Петров.
– Дело в том, что у Валентины нет родителей. Воспитывала ее бабушка, Мария Евграфовна. Я с ней знакома, замечательной души человек, деревенская подвижница.
– Простите, перебью вас… В чем именно подвижница?
– В жизненной установке. Жить только для других – разве не подвижничество?
– А конкретно?
– Конкретно? Если б не Мария Евграфовна, в деревне так бы и не построили восьмилетку. Не будь Марии Евграфовны, местный леспромхоз так бы и вырубал вокруг деревни вековой лес. Не возьмись за дело Мария Евграфовна, так бы никогда и не был создан местный фольклорный ансамбль. Ансамбль, который, между прочим, собирает и пропагандирует фольклор всей Ярославщины… Мало этого?
– Она что же, эта Мария Евграфовна, какой-нибудь депутат?
– Никакой она не депутат. Говорю вам – подвижница!
– Подвижница – это прекрасно. Но на социальной лестнице – кто она? Директор школы, председатель колхоза, директор совхоза, кто?
– Рядовая колхозница.
– И ей дают мутить воду во всем колхозе?
– Как это – мутить? Ей-богу, странно вы выражаетесь, Владислав Юрьевич… – Чувствовалось по голосу, Елена Васильевна немного обиделась на Петрова.
– Извините, неудачно выразился… Я имею в виду: как это ей, рядовой труженице, позволяют вмешиваться, даже вершить такие дела?
– Да она никого не спрашивает! На то она и подвижница.
– Любопытно… Как же она тогда позволила внучке уехать из деревни? По идее, Валентина должна была продолжать подвижничество бабушки…
– Мария Евграфовна сама отправила ее в город. Говорит: поезжай, учись, перед ученым человеком и скатерть сама стелется.
– Да ведь Валентина не учится, а работает!
– Как это? Учится заочно на четвертом курсе юридического института.
– Ну, прямо герой нашего времени!
– Вы иронизируете, Владислав Юрьевич?
– Нет, я просто хочу понять. Мне все кажется, что она не столько сама героиня, сколько ее таковой делаете вы.
– Вы – это кто? Лично я?
– И лично вы, и, так сказать, ярославская общественность.
– Ошибаетесь, Владислав Юрьевич. Такие, как Лихачева, не нуждаются в искусственной героизации. Знаете, почему она пошла работать к нам?
– Почему?
– Потому что считает, что хулиганы – это прежде всего сироты. Да, да. Духовные сироты. И это – при живых родителях. Вы ведь помните – она сама сирота, поэтому поставила перед собой цель: вытаскивать из сиротства любую заблудшую душу.
– Хулиганы – это не сироты, это хулиганы. Духовное сиротство – только красивый пассаж, не больше. Во всяком случае установка Боброва мне ближе: хулиган – наглец, а потворствуют ему те, к кому он пристает. Нужно не хулиганов перевоспитывать, тем более не оправдывать их духовным сиротством, нужно воспитывать в людях человеческое достоинство, мужество, гражданскую зрелость.
– А вам не кажется, что это две стороны одной медали? И то и другое можно сомкнуть, и тогда получится универсальный результат?
– Что-то я не заметил, чтобы вы поддерживали идеи Боброва.
– Идеи – поддерживаем, а методы – отрицаем.
– Диалектика?
– Если хотите, да.
– Почему же тогда Володю Зинченко перевоспитала не Лихачева, не система и не философия, а просто случай?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, не Лихачева же отвратила его от хулиганства? Увидел парень, как дядька зарезал собутыльника, и прозрел. А еще проще – испугался. Наверняка так.
– А вы не думаете, что почву для прозрения подготовила все-таки Лихачева?
– Здесь, конечно, можно повернуть по-всякому. Хочется так – пожалуйста, хочется этак – тоже на здоровье.
– Любопытный вы человек, Владислав Юрьевич. Все-то вы подвергаете сомнению… Значит, метод такой, да?
– Именно. Сократовский метод. Можно назвать и по-другому – альтруистический нигилизм. Или – нигилистический альтруизм.
– Помню, помню, – рассмеялась Елена Васильевна. А рассмеялась, наверное, потому, что нельзя же разговору придавать только серьезный оттенок. Надо и легким его делать, шуточным, веселым. Так?
– Елена Васильевна, куда едем? – спросил шофер, когда «Волга» притормозила у одного из светофоров.
Елена Васильевна вопросительно взглянула на Петрова.
– Если можно – в гостиницу, – сказал Петров. – Нужно, пожалуй, отдохнуть.
– В нашей столовой пообедать не хотите? – спросила Елена Васильевна.
– Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. А сейчас у меня к вам просьба, Елена Васильевна.
– Пожалуйста, пожалуйста.
– Нельзя ли нам съездить к Некрасову, в Карабиху? Понимаете, когда еще выдастся случай побывать у вас… А Некрасов есть Некрасов.
– Конечно, конечно, все что угодно. Когда вы хотите? После обеда?
– Давайте сделаем так. На сегодня работу закончим, я хочу остаться один, похожу по Ярославлю, подумаю, огляжусь по сторонам.
– Может, сопроводить вас?
– Нет, нет, я люблю один, простите… А вот завтра, если можно, к Некрасову.
– С утра?
– Это уж как вам будет удобно.
– Хорошо, договорились. Завтра в десять ноль-ноль заезжаем за вами в гостиницу.
В каких только городах не побывал Петров за годы журналистских странствий! Чего только не повидал! И все-таки в каждом новом городе искал и находил что-то свое, особенное. Поначалу это особенное жило в сердце, постепенно – с годами – тускнело, а затем и вовсе превращалось в полумистическую пыль памяти. Но что поделаешь с этим? Невозможно удержать в себе впечатления жизни такими, какими они входят в нас в первый миг, в первые минуты, часы и дни…
