После этого я так боялся снова увидеть лицо зомби, что перестал вообще смотреть телевизор – до тех пор, пока Хэллоуин не остался далеко позади и триллер больше не показывали в кинотеатрах. Серьезно, я совсем бросил смотреть телевизор – вот как я испугался!

Потом, через некоторое время, я пошел в гости к какому-то мальчику, которого я даже не помню, как зовут. Этот мальчик с ума сходил по Гарри Поттеру, вот мы и стали смотреть один из фильмов про Поттера (до того я не смотрел ни одного). Ну, когда я впервые увидел лицо Волан-де-Морта, случилось ровно то же, что и с хэллоуинской рекламой. Я начал истерически вопить, совсем как младенец. Я орал, а мама того мальчика никак не могла меня успокоить и позвонила моей, чтобы та приехала и меня забрала. Моя мама не на шутку разозлилась, что та мама разрешила нам смотреть кино про Поттера, и в конце концов они стали ругаться и – чего уж там тянуть с развязкой – я больше ни разу не был у того мальчика в гостях. Но в любом случае, между хэллоуинским зомби и воландемортовским безносым лицом мне было совсем худо.

Потом мне опять не повезло. Папа как-то повел меня в кино – мне было все еще лет пять. Может, уже шесть. Кино вроде не предвещало ничего плохого: с рейтингом «6+», все абсолютно под контролем, никаких ужасов. Но один из трейлеров, которые показывали в самом начале, был про «Страшную фею», фильм о демонах-феях. Я знаю, феечки – это курам на смех, и, когда вспоминаю тот раз, не могу поверить, что так перепугался всей этой ерунды, но меня вынесло и на этом трейлере. Папе пришлось меня вывести из зала, потому что – опять! – я все ревел и ревел и не мог остановиться. И мне к тому же было так стыдно! Сами подумайте, я боялся фей! А дальше что? Буду паниковать от мысли о летающих пони? Дрожать от вида пластмассовых пупсов? Шарахаться от снежинок? Это ненормально! Но это был я, это меня выводили из кинотеатра, а я трясся и кричал от страха и утыкался лицом в папино пальто. Уверен, что среди зрителей были и трехлетки, которые смотрели на меня как на самого большого лузера на свете!

В страхе вот что важно. Ты не можешь его контролировать. Если ты испугался, то испугался, и этого никак не отменить. И если ты испугался, все выглядит страшнее, чем обычно, – даже совсем не страшные вещи. Все, что пугает тебя, как будто слипается в один ком и становится таким одним большим кошмаром. Ты будто покрыт одеялом страха, сотканного из битого стекла, собачьей мочи, склизкого гноя и кровавых чирьев зомби.

У меня начались жуткие сны. Каждую ночь я просыпался от собственных криков. Докатился до того, что боялся засыпать, потому что не хотел видеть очередной кошмар, и стал спать в кровати родителей. Хотел бы я сказать, что спал с ними всего пару раз, но нет, это длилось недель шесть подряд. Я не позволял им выключать свет. Каждый раз перед сном со мной случалась паническая атака. У меня потели ладони, сердце колотилось, я плакал и кричал и только потом засыпал.

Родители отвели меня к врачу «по чувствам», который, как я понял только потом, был детским психологом. Доктор Пател мне немножко помогла. Она сказала, что у меня «ночные страхи», и мы о них поговорили. Но я думаю, что по-настоящему преодолеть ночные кошмары мне помогли фильмы о природе канала «Дискавери», которые мама однажды принесла домой. Слава документальным фильмам про животных! Каждый вечер мы засовывали один из них в дивиди-плеер, и я засыпал под голос какого-то англичанина, вещающего о сурикатах, или коалах, или медузах.

В конце концов я избавился от кошмаров. Вернулась обычная жизнь. Но время от времени случалось то, что мама назвала бы «небольшими рецидивами». Например, теперь я люблю «Звездные войны», но в самый первый раз, когда я увидел «Звездные войны. Эпизод II» – мне было восемь, и я праздновал чей-то день рождения на пижамной вечеринке, – мне пришлось написать маме эсэмэску, чтобы она приехала и забрала меня, потому что я никак не мог заснуть: как только я закрывал глаза, тут же видел лицо Дарта Сидиуса. После этого мне пришлось недели три медитировать по вечерам на фильмы о природе, и только потом рецидив закончился (и еще примерно год я не ночевал у друзей). Потом, когда мне было девять, я впервые посмотрел «Властелин колец. Две башни», и со мной случилось ровно то же, хотя на этот раз мне потребовалась всего лишь неделя, чтобы выкинуть Голлума из головы. Зато, когда мне исполнилось десять, все эти кошмары испарились. Исчез даже страх увидеть кошмар. Например, раньше, если бы я был дома у Генри и он бы сказал: «Давай посмотрим ужасы», – я в первую очередь подумал бы: «О нет, ночью я могу увидеть кошмар!» Теперь моей первой реакцией было бы: «Класс! Где попкорн?» Наконец-то я приходил в нормальное состояние и снова мог смотреть любые фильмы. Даже про зомби-апокалипсис – ничто меня не выбивало из колеи. Жуткие сны остались в прошлом.

По крайней мере, я в это верил.

Но после того как я встретил Ави Пулмана, той же ночью кошмары вернулись. Я не мог в это поверить. Не просто неприятные сны, а полноценные кошмары, от которых сердце колотится и ты просыпаешься с криками; кошмары, которые я видел, когда был маленьким. Только теперь-то я уже не был маленьким.

Я был в пятом классе! Мне было одиннадцать лет! И я не рассчитывал, что это еще когда-нибудь со мной случится!

Но вот я – снова – сижу перед экраном с фильмами о природе, которые помогают мне заснуть.

Я и раньше пытался объяснить маме, как выглядит Ави, но до нее дошло, только когда нам пришли по почте школьные фотографии. До того времени она по-настоящему его не видела. В день Фестиваля благодарения она уезжала в командировку и не приходила в школу. В день Египетского музея Ави был мумией и замотал свое лицо бинтами. Концертов в школе пока никаких не проводили. Так что впервые мама увидела Ави и наконец начала понимать, почему ко мне вернулись кошмары, после того как открыла большой конверт и достала из него фотографию нашего класса.

На самом деле это было даже забавно. Я могу точно сказать, когда она его заметила, потому что я за ней наблюдал. Сначала она радостно надрезала конверт специальным ножиком. Потом вынула мой портрет. И прижала руку к груди.

– О-о-о, Джулиан, какой ты тут красивый! – сказала она. – Как хорошо, что ты надел галстук, который тебе прислала бабушка.

Я сидел за столом на кухне, ел мороженое, улыбался и кивал.

Потом она вынула из конверта фотографию класса. В младшей школе делают снимок каждого класса со своим учителем, но в средней школе фотографируют скопом всю параллель. Так что на фотографии были шестьдесят пятиклассников, запечатленных перед входом в школу. По пятнадцать в ряду. Четыре ряда. Я был в заднем, между Амосом и Генри.

Мама смотрела на фотографию с улыбкой на лице.

– А, вот ты где! – сказала она, когда меня нашла.

Довольная, она продолжала рассматривать фотографию.

– О боже, как вымахал Майлз! А это Генри? Кажется, у него уже усы начинают расти! А кто…

И тут она замолчала. Улыбка на лице застыла на секунду или две, а потом лицо медленно превратилось в маску ужаса.

Она опустила фотографию и теперь пялилась в пустоту. Потом она снова посмотрела на фото-графию.

А потом на меня. Она не улыбалась.

– Это мальчик, о котором ты рассказывал? – спросила она. Голос у нее теперь был совершенно другой, не такой, как несколько мгновений назад.

– Я же тебе говорил, – ответил я.

Она опять поглядела на снимок.

– Это не просто волчья пасть.

– Никто никогда и не говорил, что это волчья пасть. Мистер Попкинс такого не говорил.

– Нет, говорил. Когда звонил мне по телефону.

– Нет, мам. Он сказал «проблемы с лицом», и ты просто сама решила, что он имел в виду волчью пасть. А на самом деле он никогда и не говорил «волчья пасть».

– Могу поклясться, что он сказал, что у мальчика волчья пасть, – ответила она. – Но это намного хуже. – Она действительно была потрясена. И не могла отвести глаз от фотографии. – А чем именно он болен? Он отстает в развитии? Выглядит так, что вполне может отставать.