— Не хочешь посмотреть?

Рид улыбнулся.

— Да. Мне бы этого очень хотелось.

Мы шли по тротуару, и я, останавливаясь, рассказывал о магазинах, ресторанах и барах, мимо которых мы проходили, многие из которых должны были уже закрываться. Рид жадно слушал, задавая вопросы, или шутил, когда мы вглядывались в витрины.

Когда мы подошли к Newton’s Music, Рид остановился и, прищурившись, посмотрел на вывеску, прежде чем снова посмотреть на витрину магазина.

— Я знаю это место, — пробормотал он, подходя к витрине, чтобы заглянуть внутрь.

— Ты был тут раньше?

— Я... мне так кажется, — он смотрел на различные музыкальные инструменты, гитары и барабанную установку, но, когда его взгляд остановился на маленьком рояле, его рука поднялась к стеклу.

— Что с тобой? — пока он продолжал рассматривать, я проверил часы работы магазина. Он еще работал. — Хочешь зайти внутрь?

— Думаю, да, — оттолкнувшись от стекла, как будто в трансе, он вошел в маленький магазин, и я только мог представить, что сейчас происходило у него в голове. Что-то возвращается к нему? Будет ли это началом, толчком, который вызовет его воспоминания, заполняющие темные пространства в его сознании?

Дверь за нами закрылась, и женщина, лет шестидесяти, вышла из задней части магазина и тепло приветствовала нас, прежде чем остановила пристальный взгляд на Риде.

— О небеса, я не знала, что ты зайдешь! Я так рада тебя видеть. Подойди сюда, — она схватила Рида за плечи и крепко обняла его, пока он смотрел на меня, словно спрашивая: «Кто, черт возьми, эта женщина?».

Когда она отстранилась, Рид нерешительно улыбнулся и спросил:

— Вы знаете меня?

— Как же я могу забыть такого талантливого исполнителя, как ты, Рид Валентайн, — сказала женщина. — Кроме того, ты прекрасно знаешь, что всегда был моим любимцем. Хотя прошло так много времени с тех пор, как ты последний раз заходил. Чем я могу вам помочь?

Рид уставился на женщину, как будто пытаясь понять, откуда он ее знает, и когда он не ответил после продолжительной паузы, я слегка подтолкнул его. Он моргнул, качая головой.

— О, э-э... думаю, что вы не будете возражать, если я... — Рид посмотрел на рояль, и женщина вздохнула.

— Рид, с удовольствием. Да, конечно, — сказала она, указывая на инструмент.

Я последовал за Ридом, когда он подошел и благоговейно провел рукой по крышке рояля.

— Ты играешь? — спросил я.

— Да, — прошептал он и сел на скамеечку, выпрямив спину и держа пальцы над клавишами. Он, конечно, выглядел как настоящий пианист, но только когда его руки начали плавно двигаться по клавишам, как будто знакомясь с ними, я понял, что он не просто выглядел органично — он был на своем месте.

Магазин наполнила тихая, грустная мелодия, и краем глаза я увидел сияющую женщину, прислонившуюся к задней стойке с прижатыми к груди руками.

Я обогнул рояль и сел рядом с Ридом, пока он продолжал играть, его движения уже не были неуверенными, они были мастерскими.

— Это потрясающе.

— Спасибо, — сказал он, не пропуская ни одной ноты. То, как его руки так грациозно скользили по клавишам, завораживало, и я без сомнения понимал, что могу часами смотреть, как он играет. Я хотел спросить, где он научился играть. Хотел спросить его о стольких вещах, но сейчас я просто с удовольствием слушал.

— Сегодня ко мне кое-кто приходил, — тихо сказал он.

— О?

— Она сказала, что мы встречались несколько лет.

Я проигнорировал боль в груди.

— Ты ее не помнишь?

— Не совсем. Ее зовут Наташа. Она была милой. Красивая. Теперь я понимаю, почему она мне нравилась.

То, как он так небрежно говорил о своей прошлой любви — девушке — лишний раз напоминало, что Рид никогда не будет для меня вариантом. Он как будто дал мне пощечину, говоря: «Проснись, тупица», — и я невольно вздрогнул. Не то чтобы я забыл, что Рид натурал. Нет, мне просто больше не приходило в голову, что это имеет значение. Мы только начали узнавать друг друга, но столкнувшись с женщиной из его прошлого... «Ну, черт. Это было больно, хотя и не должно так быть».

— Она помогла мне понять несколько вещей, — сказал Рид, когда его длинные, изящные пальцы танцевали по клавишам. — Я задавался вопросом, почему пошел преподавать, когда все, что я когда-либо хотел делать, когда был моложе, — это гастролировать по миру, играя музыку. Оказывается, — его рука передвинулась к концу ряда клавиш, и зазвучали трепетные звонкие ноты, — я это делал.

Мои брови приподнялись.

— Ты гастролировал? Играл на рояле?

— Мммм… У Наташи был альбом с фотографиями с разных мест по всей стране, которые она хранила. Небольшие площадки, конечно, ничего серьезного, но все же. Я это делал.

— Она, — сглотнул я, — вообще упоминала о ваших отношениях? Почему вы расстались?

— Это прозвучит странно, но... я не знал, о чем с ней говорить. Я задал тебе, человеку, которого едва знал в другой жизни, сотню вопросов, но с этой девушкой, с которой я якобы провел два года своей жизни, ничего, — мелодия изменилась, превращаясь в раскаленный гул низких нот. — Она показала мне фотографии нас вместе, путешествующих, проводящих отпуск с семьей. Мне казалось, что я смотрю на чужую жизнь. Я ничего не понимаю. Я просто так... злюсь. Там только пустые места, и я не знаю, что должен делать, или кто я, или как вернуть свою жизнь, — он бил по клавишам, выплескивая свои эмоции. — Или даже если я хочу вернуть эту жизнь. Из того, что я видел, я не могу сказать, что знаю, чего хочу. Например... я хочу начать все сначала. Чистый лист, новое начало, но я даже не знаю, как это сделать, — он задохнулся от своих слов и отдернул руки.

В тишине, которая без музыки заполнила комнату, единственным звуком, который можно было услышать, было его рваное дыхание. Не раздумывая, я положил руку ему на спину, желая как-то избавить его от паники и разочарования, которые бушевали внутри него. Он не отстранился, вытирая глаза рукавом и позволяя мне медленно выводить круги на его спине.

— Прости, — прошептал он. — Я так стараюсь.

— Все хорошо. Тебе не нужно быть храбрым.

Рид издал сдавленный смех.

— Говорит Супермен.

— Я открою тебе секрет, — сказал я и подождал, пока он не посмотрит на меня. Печаль кружилась в его коричневых глубинах, и я всей душой желал стереть ее. Дать ему новый старт, в котором он нуждался. Было что-то настолько доверчивое в человеке, сидящем рядом со мной, и именно поэтому я не колебался в том, что сказал дальше: — Я никогда не был так напуган, как в тот день, когда увидел тебя лицом вниз в машине. Думаю, в тот день я молился больше, чем когда-либо в жизни.

— На самом деле? — сказал он. — Почему?

— Потому что ты был для меня кем-то, независимо от того, знали мы друг друга или нет. Я знал, что твоя жизнь зависит от того, как быстро я вытащу тебя из машины. Как быстро мы сможем тебя реанимировать и доставить в больницу. Уверяю тебя, тогда я не чувствовал себя храбрым.

Глаза Рида наполнились слезами, когда я держал его взгляд, чтобы он мог почувствовать правду моих слов. Мне было все равно, видит ли он меня насквозь, я только хотел, чтобы он почувствовал эту связь, в которой он так отчаянно нуждался.

Он сглотнул, опустил глаза и его веки закрылись.

— Спасибо тебе, Олли.

— Всегда пожалуйста, Рид.

Снова выпрямившись, он глубоко вздохнул, и я убрал руку со спины. Моя рука касалась его, посылая мурашки по спине, и ощущала дрожь Рида. Затем он снова начал играть, скользя пальцами по клавишам.

Грусть и тревога прошлого перешли в нечто более мирное, почти как колыбельная, под которую я мог заснуть.

— Мне нравится. Ты знаешь, что это?

— Я играю это по памяти, — тихо сказал он, и пока он продолжал играть, я позволил своим глазам закрыться. Однако слишком быстро все закончилось, и Рид усмехнувшись, толкнул меня.

— Я заставил тебя заснуть. Это нехорошо, — задумчиво произнес он, хотя губы его изогнулись в улыбке.