Теперь он размышлял о том, жив ли он до сих пор. Поначалу всё казалось ему сном или, скорее, ночным кошмаром, но теперь, теперь он знал, что это не сон, это было похоже на смерть или на то, какой, по его представлению, она могла бы быть. Было ли это адом?

Он уже давно не был на исповеди; по меньшей мере с тех пор, как умер его отец. Было ли это наказанием ему? За все его грешные мысли, за все проклятья, за все те времена, когда он злился на Бога, когда наблюдал, как его отец тонет на дне бутылки «Беллс»[45], или когда тётушка Меган говорила ему, что его мать теперь на небесах. Когда жизнь начала терять смысл, он совершенно забыл о церкви. Не за это ли его наказывали?

Может быть, он не пережил взрыва. Может быть, как и остальные, он был убит, а это был ад, созданный специально для него. Ад, где все были жестокими и безразличными и говорили бессмысленные вещи, а демоны в шляпах-котелках пугали маленьких детей. У него даже появилась мысль о том, что он может провести целую вечность в этой комнате не больше десяти футов в длину и шести — в ширину, привязанным к стулу, в одиночестве.

Только одно он знал точно: если и был какой-то шанс вырваться из этого пустынного, бездушного места, он устал бежать. Он уже устал бояться и бежать от того, чего не понимал. Если бы он только мог встать с этого стула и выйти из этой комнаты, он бы стал бороться. Он собирался узнать всё о Торчвуде и о людях в шляпах-котелках, и он боролся бы с ними со всей силой, которую ему только удалось бы собрать.

Его мысли прервала внезапно открывшаяся дверь и появление мужчины, которого он знал, только теперь он был намного старше.

Кромвель.

— Майкл, — сказал он, шаркающей походкой входя в комнату, опираясь на трость. — Майкл, Майкл, Майкл… Сколько лет прошло.

В комнату вошёл охранник в униформе, принеся с собой стул, и Кромвель сел.

— Старые ноги уже не такие сильные, как раньше, — сказал он с мягкой улыбкой. — А в вертолёте нет места, чтобы их вытянуть. Тряские они, эти вертолёты. Никогда их не любил. Всё равно что сидеть внутри шейкера для коктейлей. Поездом ездить было намного удобнее.

Он вздохнул, снял мягкую фетровую шляпу и вытер свой морщинистый теперь лоб платком.

— Майкл, — с улыбкой произнёс он. — Я уж начал думать, что мы тебя больше не увидим. Ты был для нас этаким блуждающим огоньком, в самом деле. Мы почти поймали тебя несколько лет назад, в Кардиффе, как мне сказали. Они отправили кого-то в больницу, где тебя держали, но потом ты исчез. Как Гудини[46]. Ты был привязан к кровати и всё равно испарился, как дым. Весьма впечатляюще. Как давно это было?

— Это было вчера, — сказал Майкл.

Кромвель сделал паузу, глядя в глаза Майклу, а потом рассмеялся.

— Вчера? — переспросил он. — О да, полагаю, это было словно вчера, и, может быть, для тебя это и было вчера, но для нас? О, Майкл… Я бы хотел, чтобы среди нас был хоть один человек, который мог понять, что с тобой случилось. Местами это были довольно интересные годы. Я действительно думал, что мы в последний раз видели тебя в шестьдесят седьмом, но вот, пожалуйста…

— Шестьдесят седьмой? — спросил Майкл. — Они постоянно говорят о 1967-м, но я не знаю, что они имеют в виду.

— Нет, — сказал Кромвель. — Я и не ожидал, что ты будешь это знать. Для нас события развивались по прямой линии, но для тебя… — он покачал головой и смиренно поднял руки. — Для тебя это как китайская головоломка, разве нет? Ты постоянно появляешься тут и там: 1967 год, твой арест, учебный госпиталь несколько лет назад. Ты помнишь хотя бы половину из этого? Сомневаюсь. О, Майкл, если бы только у нас была возможность тебя изучить. Если бы мы только знали, в те первые несколько дней после взрыва. Если бы только у нас были законы, которые есть сейчас. Было значительно сложнее, когда кто-то просто исчезал посреди улицы в 53-м.

Кромвель засмеялся и снова почесал бровь, тихо посмеиваясь.

— Столько времени прошло, — сказал он. — По крайней мере, для меня. С другой стороны, ты ничуть не постарел. Для тебя как будто прошло несколько дней. Здесь, в приёмной, был мальчик, может быть, примерно твоего возраста. Забавный парень. Он говорил так, как будто он родом с нашей стороны моста[47], полагаю, откуда-то из долин. Всё что-то лопотал и заикался, расспрашивая меня, не хочу ли я чашку чаю. Забавно думать о том, что он достаточно молод, чтобы быть твоим внуком, правда?

Кромвель посмотрелся в зеркало и провёл рукой по своей лысой голове. Майкл проследил за его взглядом. Только теперь он мог оценить то, о чём говорил Кромвель. Когда они встречались в последний раз, у них было не больше десяти или пятнадцати лет разницы в возрасте, но теперь Кромвель был очень старым человеком, а Майкл всё ещё был почти мальчишкой.

— Но время решает судьбу каждого человека, разве нет? — продолжал Кромвель. — Некоторые из нас умирают молодыми, а кто-то становится глубоким стариком со слабым мочевым пузырём и коленями, которые трещат, если встаёшь слишком резко. Знаешь, как можно покончить со всем этим, Майкл?

Кромвель отвернулся от своего отражения, чтобы взглянуть прямо на Майкла.

— Как? — спросил Майкл.

— Есть только один способ, — сказал Кромвель. — Всё это закончится, когда ты умрёшь.

— Нет, — сказал Майкл, опустив взгляд и ощущая желание поднять руки, чтобы закрыть лицо. — Нет, это просто очередная ложь. Как тогда, когда вы пришли в больницу и сказали, что вы из Союза… это просто ещё одна ложь.

Кромвель покачал головой.

— Боюсь, что нет, Майкл. Ты же знаешь, что ты им нужен.

— Кому? Кому я нужен?

— Позже кое-кто рассказал мне, что они называются вондраксами. Очень странные существа. Некоторые из их жертв истекли кровью, умерли от огромной кровопотери. Другие сгорели дотла. Наблюдения, отчёты, шестьдесят седьмой год… Мы потратили много лет, собирая всю эту информацию, и теперь смогли сделать вывод. Им нужен ты. Ты — единственный, кто может это прекратить.

— Нет, — сказал Майкл. — Как я могу это прекратить? Что я должен сделать?

Кромвель серьёзно смотрел на него, когда они оба услышали сигнал тревоги.

— А, — протянул Кромвель. — Вот и они. Как я и думал.

— Кто? — спросил Майкл.

— Вондраксы, — ответил Кромвель. — Это был всего лишь вопрос времени.

Дверь комнаты для допросов открылась, и вошли два вооружённых охранника.

— Мистер Кромвель, мисс Стэнли просила вас оставаться здесь вместе с нашим посетителем. У нас ситуация с кодом 200 на одном из нижних этажей.

— Люди в шляпах-котелках, без сомнений, — сказал Кромвель. Он казался странно непринуждённым, как будто испытывал это уже много раз раньше.

— Д-да, сэр, — сказал один из охранников. — Как вы узнали?

— Спросите у нашего юного друга, — широко улыбаясь, ответил Кромвель. — Он их старый друг.

Охранники перевели взгляды с Кромвеля на Майкла и обратно.

— Я не имел в виду буквально, — пояснил Кромвель. — Это фигура речи.

Охранники вышли из комнаты, и дверь закрылась. Майкл сражался с верёвками, но у него ничего не получалось.

— Пытаешься сбежать? — поинтересовался Кромвель. — Ты же знаешь, в этом действительно нет нужды. У тебя всегда лучше всего получается сбегать, когда ты даже не пытаешься этого сделать.

— Но нам нужно уходить отсюда!

— Мне, возможно, да, — сказал Кромвель. — Скорее всего, я с ними не совладаю, но ты… Ты для них совершенно особенный.

— Что вы имеете в виду?

Кромвель не ответил ему, а просто посмотрел на часы. Где-то в здании раздался взрыв. Даже в этой комнате, которая определённо была звукоизолированной, он был слышен, и даже не просто слышен — он чувствовался.

— Они идут, — сказал Кромвель. — Как дети космоса, я всегда чувствовал. Столько хаоса, столько разрушений, столько бессмысленной жестокости, и всё, чего они хотят — получить назад свой шар.