ДУМ! ДУМ-ДУМ!

Звук выстрелов вдали, будто фейерверки рвутся. Джон побежал к больнице, наискось через стоянку шинного магазина. Я глубоко вздохнул и последовал за ним.

Добравшись до больницы, мы увидели, что тут разразился настоящий ад. Вокруг входа в отделение стояли в беспорядке шесть полицейских машин, освещая фарами стоянку как танцплощадку. Рядом была машина скорой помощи с распахнутыми задними дверями. Из больницы выбегали люди, пригнувшись, как будто попали в траншею на фронте. Какая-то дамочка вылетела лишь в голубовато-зеленой накидке для операции, с белокурыми волосами, запачканными кровью. В пятидесяти ярдах от больницы, на дальней стороне лужайки, собралась толпа зевак, кое-кто в инвалидных колясках. Похоже, там кучковались пациенты, уже выведенные из здания. Какой-то коп разговаривал с ними, размахивая руками – после каждой пролаянной команды рубил воздух ударами карате. В другой руке он держал пистолет дулом вверх.

ДУМ! ДУМ! ДУМ! ДУМ! ДУМ!

Изнутри послышались еще выстрелы. У Джона был генетический дефект, заставлявший его всегда лезть на рожон. Вот и сейчас он зашагал к полицейским, которые, похоже, пытались установить ограждение вокруг хаоса. Где-то там Чарльз Дарвин кивнул и понимающе улыбнулся.

Мы подошли к двум копам, перекрывшим вход: один был черный, жирный, в очках, а второй постарше, с густыми усами, скрывавшими чуть ли не все лицо. Джон сошел с тротуара, словно хотел обойти их по траве. Но черный протянул к нему руку, приказал остановиться таким тоном, как будто собирался долбать нас шокером до тех пор, пока кровь не закипит. Когда мы отступили в сторону, санитары провели мимо нас дамочку с окровавленными волосами. Она держалась за голову, выкрикивая одно и то же:

– ОН НЕ УМИРАЕТ! ПРОСТО НЕ УМИРАЕТ. ОНИ СТРЕЛЯЮТ ПО НЕМУ, НО ОН…

Джон коснулся моего плеча и кивнул назад. Там остановился квадратный грузовик с большими белыми буквами на боку. Я было решил, что это автозак, но когда двери открылись, оттуда высыпали бойцы спецназа.

Твою же мать.

Джон перебежал на лужайку перед зданием. Там стояло несколько скамеек и десятифутовая бронзовая статуя женщины в старомодной одежде медсестры, державшая в руке фонарь. Флоренс Найтингейл? Я кинулся за Джоном, мы присоединились к небольшой толпе зевак.

Выстрелы. Быстрые, несколько десятков. Аудитория выдохнула. Я не очень-то хорошо видел, но трудно было не заметить людей, в панике выбегающих из здания. Одна женщина упала и сильно разбила лицо. Потом появился мужчина, которого поддерживали два санитара; у него не было правой ноги ниже колена. Или, по меньшей мере, так это выглядело, учитывая то, что с нашего места дверь казалась размером с почтовую открытку, а я глядел через собравшуюся передо мной толпу. Вот почему я не очень уверен в том, что произошло дальше.

Во-первых, из двери вылетел мужик в черной униформе спецназа и что-то заорал. Я-то его не услышал, но Джон настаивает, что он прокричал: «Все отсюда!»

Потом выстрелы. Громкие, резкие, близкие. И крики. Крики каждого, кто был достаточно близко к вестибюлю и видел, что происходит. Три копа около входа спрятались за патрульными машинами и навели револьверы на раздвижные двери.

И оттуда появился человек.

На него смотрели дула всех пистолетов и винтовок.

Это был офицер Фрэнки Бёрджесс.

Он был в форменных штанах и красной рубашке… нет, неправда. Он был в белой майке, на 80 процентов пропитанной кровью.

Вокруг нас столпились люди, мы почти ничего не видели. Джон вытянул шею и сказал:

– Это Фрэнки. Все целятся в него, как будто он опасен. Он, что, перестрелял всех этих людей? Эй, чувак, подвинься. Я ни черта не вижу.

Потом расстроенный Джон побежал к статуе медсестры и, к моему ужасу, забрался на нее. Обоими руками он вцепился в ее плечи, ноги поставил на предплечья и уперся промежностью в лицо Флоренс.

– Джон, спускайся! – замахал ему я.

– Теперь я все вижу. Похоже, они разговаривают с ним. Я не вижу у него револьвер. О, черт. Посмотри на его руку. Дэйв, его правая рука сломана. Я хочу сказать, что она сломана почти под прямым углом, а Фрэнки наплевать – о, подожди. Что-то происходит…

– Эй, ты, убирайся оттуда, – потребовал полицейский голос. – Вниз!

Джон не обратил внимания.

Залп. Все пригнулись.

– Они стреляют по нему! – крикнул Джон. – Много стреляют. От него клочья во все стороны летят. Но он все стоит. Охренеть, он… ТВОЮ ЖЕ МАТЬ! Он схватил одного из спецназовцев. Схватил его за ногу и крутит им, как бейсбольной битой. Он сбил с ног всех остальных.

– Чушь собачья! Джон, слезай.

– Он укусил парня. Он ест его. Копа! Он перекусил ему шею!

– ЧТО?!

Еще выстрелы. Крики. Внезапно меня смыл перепуганный поток локтей и плеч. Джон спрыгнул со статуи и, включив пятую скорость, помчался вместе с толпой. На бегу он проорал через плечо:

– ДЭЙВ! ОН ИДЕТ!

Я успел сделать два шага, как кто-то в меня врезался, и я воткнулся лицом в мокрую траву. Вскочил на колени, собираясь дать деру. Рядом во весь голос завопила женщина. Я повернулся и увидел между бегущих фигур майку, заляпанную кровью.

Фрэнки.

Он стоял прямо здесь, левая ладонь гротескно торчала из-под локтя, из выступающего наружу осколка кости на траву капала кровь.

Издали кричали полицейские, приказывая нам лечь.

Как он победил их? За пять секунд пересек половину футбольного поля.

Тело Фрэнки было усеяно пулевыми ранами, из которых сочилась кровь. Грудь высоко вздымалась, пробитые легкие свистели при каждом вздохе. Сломанная рука двигалась, подергивалась, кости вылезали из кожи и изгибались, как щупальца.

Что за хрень?

Копы заняли позиции. Я увидел, как один из спецназовцев потянулся за новым магазином для маленького пистолета-пулемета. Они выкрикивали приказы друг другу и толпе. Фрэнки открыл рот, широко, как будто хотел зевнуть. И в это мгновение мне показалось, что я увидел паука, сидящего за зубами и заполнившего своим черным телом все его горло.

Потом Фрэнки-монстр издал звук, который я никогда в жизни не слышал. Пронзительный рев, как из микрофона с обратной связью. Но более живой и страдальческий, так ревет кит, в которого выстрелили.

Земля затряслась. И мои кишки тоже. Я думаю, что обосрался, немного. Люди вокруг меня попадали на землю, из рук копов выпало оружие. Я прижал ладони к ушам, когда по моим костям прошелся страдальческий крик Фрэнки-монстра. Его спина выгнулась, рот открылся, он уставился на небо и завыл. Из дюжин ран хлынула кровь. И больше я не увидел ничего, потому что мир вокруг меня закружился и почернел.

Придя в себя, я сел. Вокруг меня стояли люди, никто не бежал. И ни следа Фрэнки. Наверно, какое-то время я провалялся в отключке. Горизонт обгадился солнцем, то отбросило отблеск на собравшийся внизу туман, отчего он стал похож на лужи из мочи призраков.

Джон был в десяти футах от меня. Он стоял, да, но согнулся и схватился руками за штаны на коленях. И мигал, как если бы пытался восстановить зрение.

– Джон? Ты как, в порядке?

Он кивнул, все еще глядя в землю.

– Ага. Я думал, что от этого звука мозги растают. Они его прикончили?

– Не знаю. Сам только что пришел в себя.

Появился белый грузовик с нарисованной сзади тарелкой – значком нашей местной телестудии. Сейчас мы будем выступать, в прямом эфире. Я попытался пригладить волосы.

Медсестры и санитары в зеленых халатах вели людей обратно в больницу. Судя по всему, здесь собралась вся полиция штата, копы опрашивали очевидцев. Я сообразил, что нам с Джоном лучше слинять, прежде чем нам зададут прорву вопросов, на которые у нас нет нормальных, не безумных ответов. И не только про сегодняшнюю ночь. Я повернулся к Джону, но его уже не было. Я пошел искать его, обогнув по широкой дуге пару копов. И уже собрался идти домой без него, как увидел, что он стоит на улице и говорит с чертовым репортером.