Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Такой она давно не бывала: обычно скромная, ухоженная и старательно причесанная, всегда была похожа на умненькую ученицу курсов кройки и шитья.

Изменение неожиданно порадовало Полину: ей показалось, что все будет замечательно, что все эти женщины – просто знакомые Глеба и никакой особенной тайны в них нет, а сама она – уже не домашний тапочек, а вполне себе интригующая особа. И когда Глеб вернется и увидит эти перемены, его ночные отлучки прекратятся.

Тогда вернется назад обычная ее жизнь: и можно будет заняться высадкой кустов персидской сирени. Говорят, она растет там, где воткнешь… Вот Полина и попробует.

Воодушевленная, Полина вышла из номера, прихватив сумочку с деньгами и телефоном. Простучав каблучками по лестнице, спустилась на цокольный этаж, где в «Акапулько» накрывался шведский стол.

Пройдясь с подносом вдоль ряда заманчивых блюд, она выбрала и сложила на тарелку немного винограда, немного сыра, круассан с миндалем и налила в чашечку зеленого чая.

Обернувшись, она увидела, что столики почти все свободны: видимо, большого наплыва гостей в отеле не наблюдалось. Ей сразу приглянулось одно местечко: у самого окна-витрины, тянущегося от пола до потолка и прикрытого плетеными оливковыми шторами.

Правда, столик этот был уже занят. За ним сидел Петр Соболь и приветственно махал Полине рукой.

Полина собиралась сделать вид, что не заметила его, и выбрать другое место, но лицо у Петра было доброе и немного виноватое, и она подумала – почему бы и нет? Так интересно, что за таинственную Диану он потерял…

Она подошла поближе и села в чудное кресло, похожее на половинку яйца, каркас которого обтянут нитяным веером.

– Доброе утро, – сказал Петр, вынул из вазочки белую орхидею и протянул Полине красивым джентльменским жестом. – Я бы приготовил в качестве извинения целый букет, но в такую рань цветочные магазинчики оказались закрыты.

Полина рассмеялась, приняла цветок и воткнула его в прическу.

Этот мужчина не казался ей чужим и опасным: он не был похож на «самца», «царя» и «льва», способного взяться за ее завоевание. Он был похож на парня с соседского двора, с которым в детстве играли в догонялки и лазили по деревьям – никакой романтики. Поэтому и молчала совесть Полины. Она была научена вести себя скромно – Глеб очень сердился, рассуждая о том, как некоторые «бабы» специально привлекают к себе внимание, напропалую кокетничают, чтобы продаться подороже.

Глеб как-то рассказывал ей, что так исторически сложилось: хитрые самки неандертальцев, приобретя возможность логически мыслить, обленились и вместо сбора пищи принялись обменивать секс на бананы, которые приносили самцы. Он называл эту теорию этологией и утверждал, что времена изменились, а вот в поведении самок не изменилось ничего. Полина знала, что спорить и задавать вопросы бесполезно: она была той самой самкой, которая получает «бананы», а сама не имеет никакого отношения к их сбору. Глеб говорил, что в этом нет ничего плохого, просто такова ее природа. Все женщины так или иначе продаются.

У нее же не было планов продаваться незнакомцу, да и не похож был Петр на опытного «покупателя», и Полина заключила, что в ее поведении нет ничего предосудительного.

– Мне жаль, что я оказалась не Дианой, – сказала она, намазывая тоненький ломтик сыра медом. – Вы явно очень хотели ее увидеть.

– Хотел, – ответил Петр, и его взгляд погас. – Она была моей первой любовью. Когда я увидел ваши волосы и вашу походку, у меня чуть сердце не остановилось. Она точно так же забегала по лестнице вверх, быстро, как птичка, аж кудряшки подпрыгивали. Это была первая встреча: она спешила на лекцию в институте, а я поднимался следом, увидел ее и пропал. Так говорят, да? Пропал? Это когда ни одной мысли не оставалось, кроме как о Диане. Я спал и видел Диану, я смотрел по сторонам и видел только Диану, я не мог учиться, потому что – только Диана! Я боялся, что не смогу даже подойти к ней, чтобы познакомиться. В юности я был довольно нескладен, длинный, с тощими руками… похож на кузнечика. Мне казалось, я подойду, а она посмеется надо мной.

Он задумался. Перед ним легонько дымилась чашечка с черным кофе.

Полина с интересом слушала его, лакомясь нежнейшим круассаном и подумывая о том, как бы потом скинуть эти лишние триста калорий. Может, сходить вечером в спортзал?

Не хватало еще растолстеть к приезду Глеба…

История о давней любви звучала приятно, как сказка, но сердца ее не трогала: чужая любовь всегда чужая.

– Вы так и не подошли к ней?

Петр поправил слегка затуманившиеся очки.

– Подошел, но случайно. Однажды осенью я увидел, как она спешит от метро, прикрывая голову сумочкой. Шел сильный дождь. Она была в красном плаще, и от дождя он стал малиновым. У меня был зонтик, это чудо, что у меня оказался зонтик – вообще я их не ношу, потому что постоянно теряю. Я догнал ее и раскрыл зонт, а она взяла меня под руку, и мы пошли рядом. Сердце у меня захлебывалось от радости. Ее рука держала мою, понимаете? Я так мечтал хотя бы полслова сказать ей, а тут такое счастье – она совсем рядом! Только у меня не хватило сил что-то ей сказать. У дверей института она повернулась и сказала: «Спасибо. Как тебя зовут?». Я ответил – Петя Соболь.

Она рассмеялась. Потом я узнал от ее подруги, что она рассказывала, как ее спас от ливня Петя Бобер. Наверное, так меня и запомнила – как Бобра…

– А потом? – Полина уже допивала свой чай.

История, по ее расчетам, тоже должна была скоро закончиться.

– А потом, после окончания института, я устроился журналистом в газету, где ее мама работала старшим редактором. Надеялся, что так смогу стать к Диане ближе.

Петр замер, глядя, как Полина ставит на блюдце беленькую чашечку. Его взгляд стал напряженным.

– А где ваша мама? – вдруг спросил он.

– Умерла, – холодно ответила Полина.

Ей расхотелось допивать чай, расхотелось слушать историю, и Петр это понял.

– Простите, – еще раз извинился он.

– Ничего. Всего хорошего, – сказала Полина, взяла свою сумочку и вышла из-за столика.

У дверей она вынула из прически цветок и положила его на маленький столик, стоящий рядом.

Она привыкла не выказывать неудовольствия перед мужчинами, поэтому сделала это так, чтобы Петр не заметил.

Ее хорошее настроение заметно поникло. Разговоры о маме – больная тема, больная настолько, что Полина никогда сама ее не поднимала. Иногда она просыпалась оттого, что слышала ее голос: та тихонько и неразборчиво звала ее по имени.

Только голос и сохранился у Полины в памяти. Больше она не помнила ничего. Это ранило ее так сильно, что невозможно было даже думать о том, что когда-то она была маленькой и женские родные руки поправляли шапочку на ее голове, умывали ее личико и прижимали к себе. Вместо этих воспоминаний зиял страшный черный провал, и Полина ощущала это как величайшее предательство к той, которая родила ее, любила ее…

Как же некстати этот Петр заговорил о родителях!

Взбодрись, Полина! Не вспоминай то, что забыла! Двигайся вперед!

Адрес Аглаи Полина назвала таксисту – первому, кто остановился перед ней, сверкая яично-желтой покраской авто. На этот раз таксист оказался молчалив, и у Полины было время подумать. Она и думала, незаметно для себя терзая пальцами ручку сумочки: как пройдет эта встреча?

Вдруг Аглая, узнав, что она жена Захаржевского, сразу же высмеет ее и скажет что-то вроде: «За собой надо было следить, вот мужик бы и не бегал по бабам! Сама виновата!»

Полина украдкой глянула на себя в зеркальце. Она следила за собой! Это будет неправдой! Она до тошноты бегала на беговой дорожке, до боли хрустела суставами, постигая асаны! Ни разу не пропустила ни косметолога, ни массажистки, только если по особым дням…

Если только… если только эта Аглая взяла молодостью?

К концу поездки Полина вся дрожала от страха и готовности дать моментальный отпор. Таксист завернул во дворе белого высотного дома, украшенного голубыми балкончиками, и тут же из дверей подъезда вышла Аглая. Полина сразу узнала ее: вот ее блестящая челка в стиле ретро, вот очки в красной оправе!

10
{"b":"642789","o":1}