Нет, прежние ее мечты о детях теперь не мечты, а настоящий ужас. Она не согласна. Никому и никогда она не смогла бы объяснить этого протеста: у нее было все, чтобы обеспечить не одного, не двух, а целых четверых, но – нет.

Лучше уж скучать.

Глеб, впрочем, делал все, чтобы занять жену. Врач настрого запретил ей негативные эмоции, поэтому ни телевизора, ни компьютера в доме не было. Глеб пользовался ноутбуком, который всегда носил с собой. Он же и рассказывал ей новости, выбирая те, которые могут порадовать. Например, о спасении колонии морских котиков от браконьерских судов, или о том, что в Японии началось шествие цветов, и вскоре вся страна будет любоваться цветением сакуры.

Он приносил ей красочные альбомы живописи или фотоальбомы коллекций музеев мира, наборы алмазной вышивки, вышивки бисером и крестиком, покупал ленты, иглы, ткани, и Полина, надев очки в тоненькой титановой оправе, часами вышивала.

У нее было безукоризненное понимание цвета и формы. Ей не составляло труда подобрать по каталогу цвета лент или бисера, с помощью которых она потом воссоздавала знаменитые «Подсолнухи» Ван Гога или «Кувшинки» Моне.

Монотонная творческая работа была полезна с точки зрения доктора, а результат очень нравился Глебу. Он отвозил каждую новую вышивку в багетную мастерскую, обрамлял ее дорогим деревом и вешал куда-нибудь на стену. Так образовалась красочная и обширная галерея Полининых вышивок.

Марго только ахала, разглядывая их, и бормотала что-то о выгодных продажах… Полина благосклонно принимала комплименты, но сама чувствовала острое неудовлетворение. Что-то с этими «картинами» было не так. Были они ей неродными, чужими и непонятными, разочаровывающими. Как Даниле-мастеру не давался Каменный Цветок, так и Полине не давался идеал творчества, к которому она безотчетно стремилась.

Но занятия вышивкой она не бросала: какое-никакое развлечение, и Глебу нравится.

Полина старалась жить так, чтобы не оставалось ни одной свободной минуты. Она давно создала плотное расписание на каждое время года, и листала его, как календарь, вписывая новое, удаляя старое и добавляя изменения, когда они были нужны.

Весной, в мае, она вставала засветло, отправляла Глеба на работу, а после занималась уборкой. Пыль в огромном двухэтажном доме вытирала вручную, тщательно полировала светлые поверхности цвета липы и яблони, мраморные каминные полки и столешницы, подоконники, бело-малахитовые. Вытаскивала пылесос и гуляла с ним по коврам, держа на вытянутой руке (ей всегда представлялся в эти моменты Сальвадор Дали, прогуливающийся с муравьедом). Нежно-персиковый ковер, пушисто-лиловый ковер, снова персиковый, кофейный, немножко темного шоколада… и зефирно-взбитые белые ковры в ванных комнатах и душевых – для этих требовалась отдельная деликатная насадка, а раз в неделю Полина мыла их с нежнейшей пеной.

Полина натирала паркетные полы – паркет заказывал лично Глеб и очень гордился его натуральностью и очевидной дороговизной. Калейдоскопы мозаичного паркета кружились перед глазами, сияя обновленной влажностью.

Распахнув окна, Полина неслась из комнаты в комнату, всюду нажимая кнопочку спрятанного освежителя: за ней следом неслись ароматы вербены и гардении, жимолости и ландыша.

Потом она безжалостно сдирала с кровати белоснежное, еще скрипящее белье и волокла его в стиральную машину. В соседнюю машинку загружались рубашки Глеба. Собственное белье – хлопковое, с ручной вышивкой, Полина стирала руками, не доверяя даже деликатным режимам стирки.

Так она могла кружиться весь день, носясь из комнаты в комнату и перебирая все варианты ухода за домом: ежедневная уборка, стирка и готовка; генеральная уборка, стирка и изысканная кухня под бокал дорогого вина; уборка выходного дня, стирка, выпечка или создание сложного торта…

Варианты очень хорошо комбинировались и отнимали много времени – так, как и хотелось Полине.

Обязательные часы она отводила для того, чтобы совершить пробежку на беговой дорожке или покрутить педали велотренажера, по дням недели заменяя тренажеры йогой и фитнесом под видеозаписи с американскими тренершами. Она занималась дома, а Глеб – в фитнес-клубе, однажды ставший причиной небольшой ссоры: Полина просилась ходить с ним, он отказал…

Принимала душ, накладывала маски, мазалась у зеркала кремом, аккуратно трогая кончиками пальцев припухлости над верхними веками – они беспокоили ее, но косметолог уверяла, что ничего страшного и никакой коррекции пока что не требуется.

После обеда Полина отправлялась в сад – надевала бриджи и маечку с открытой спиной, надеясь подзагореть, и – огромную широкополую шляпу, чтобы не сжечь чувствительную кожу лица.

Там всегда находилось, чем заняться: подергать, подрезать, полить, подкопать, собрать, сгрести, сжечь, перенести, пересадить, помыть, обновить, подвязать…

Из всех цветов на участке хорошо принялись только те, которые были высажены на альпийской горке опытными садовниками. Остальные, что высаживались Полиной, росли вкривь и вкось, постоянно мерзли и обгорали, желтели и сохли. Она билась над ними, как птица над птенцами, но цветы игнорировали ее усилия.

Как-то распустились ранней весной где-то на задворках тюльпаны, клубни которых она бросила туда безо всякой надежды. Взошли и распустились!

Полина, кутаясь в тонкую шерстяную шаль, задумчиво смотрела на их плотные хрустящие бутоны.

Глеб обрадовался:

– Ну вот, все и зацвело! Как ты и хотела, девочка моя.

Тюльпаны Полина почти сразу срезала и поставила в вазу. Они долго раскрывались, чтобы показать угольное свое нутро, а потом в одночасье осыпались.

Но левкои! Полина прочитала, что если рассада взошла, то высадить и уберечь левкои сможет даже ребенок. Она посадила рассаду в марте, как полагается, а сейчас, в начале мая, пришла пора их высаживать. Пусть исполняют мечту.

Марго обещала приехать к обеду, поэтому Полина сильно изменила свое расписание. Уборку сделала наспех и сразу взялась за готовку, а потом, пропустив пробежку, пошла устраивать уютное гнездышко на площадке для барбекю.

Оно было готово как раз к тому моменту, когда под воротами раздался сигнал «опеля» Марго, прозвучавший как фанфары.

Марго все делала особенно громко и торжествующе: даже ходила так, словно с каждым шагом каблуком втаптывала в грязь гордость своих врагов. Она была монументальной женщиной – баскетбольного роста, статная, с длинными руками и ногами.

Из небольшого «опеля» Марго выдвигалась по частям. Сначала появилось костистое, словно каменное, колено, потом второе, за ними – мощные ляжки и бедра, следом вытянулись руки с французским маникюром на длинных пальцах, и только потом показалась голова Марго. Она смотрела исподлобья, потому что держала голову сильно набок – чтобы не упереться высоким пучком волос в потолок салона авто.

– Мне сначала показалось, что ты голая, – призналась Полина, принимая от гостьи подарок – бутылку африканского вина.

– Что? А! Изумительно, да? Цвет нюд. И это не костюм: брюки и лонгслив брала отдельно. Правда, идеально? Тон в тон. Очень модно. С жирами на боках такой цвет не носят, поэтому редко кому идет.

– Тебе идет, – согласилась Полина.

«Жирами» на боках Марго никогда не страдала. Но ее огромное мощное тело так голо смотрелось в модном цвете нюд, что было как-то неловко.

– Впрочем, я привезла переодеться, – сказала Марго и снова сунулась в машину, а вылезла обратно уже с большим бумажным пакетом в руках. – У тебя же тут природа.

– Отлично, – с облегчением выдохнула Полина. – Переодевайся и приходи к беседке. Я там стол накрыла.

Вскоре они уже сидели за столиком, уютно укутав ноги большими клетчатыми пледами, которые Полина называла «уличными», и пили вино. Полина жмурилась от удовольствия, распознавая в богатом вкусе то нотку ванили, то дыни, то печеного яблока.

– Прекрасно же, – вздохнула Марго, пальцами отламывая кусочки от запеченной в слоеном тесте форели, которую Полина подала к вину. – Благодать.