192… год, Москва

Огонёк тускло блеснул в коробе старого газового фонаря, качнулся и затрепетал, словно испугавшись налетевшего порыва ветра. Одинокая искорка выскочила из трещины в стекле, дерзко перелетела пустую улицу и приземлилась на голову пробиравшегося в темноте человека. Ночная Москва зашелестела дождём, приветствуя этот отчаянный поступок. Город спал.

Все добропорядочные люди давно почивали в своих постелях и даже не задумывались, что сейчас, в это самое время, из тёмных переулков и душных подвалов проворно выбиралась всякая рвань, выползали бездомные со всей округи. На ночь Первопрестольная (впрочем, как и все остальные города), выворачивалась наизнанку. В это время суток здесь господствовала иная жизнь – та, которая пугала обывателей и не подчинялась законам. Белое превращалось в чёрное, светлое растворялось в тёмном. Всё привычное меняло окрас, словно затаившийся хамелеон.

Именно об этом думал человек, блуждая в мрачных закоулках Хитровки. Серый плащ, накинутый на его плечи, очень кстати сливался с темнотой, делая своего хозяина практически невидимым. Осанка и походка человека говорили о многом. За всё время пути от грязных ночлежек на Сухаревке до хитровских трущоб он лишь раз остановился, чтобы перевести дыхание. Он шёл быстрым шагом, развернув широкие плечи. В его поведении чувствовалась военная выправка и плохо скрытая муштра. Такие повадки бывают лишь у офицеров и опытных кадровых полицейских. Таинственный господин относился как раз к числу последних. Он был полицейским агентом, хотя и пытался это тщательнейшим образом скрыть.

Бледный ореол луны слабо освещал Хитровский переулок, однако трущобы по обеим сторонам оставались затемнёнными. Где-то вдали выла собака, сетуя на голодную жизнь, а чуть поодаль чертыхался заплутавший извозчик. Однако таинственного полицейского ничто не интересовало. Избегая редких милицейских патрулей, он целеустремлённо двигался вперёд. И как оказалось, агент был не единственным гостем ночной улицы.

Впереди него, время от времени исчезая во мраке, маячила едва различимая фигура. Со спины сложно было понять, мужчина это или женщина. Впрочем, особа женского пола едва ли пойдёт ночью в самое сердце Хитровки. Стало быть, мужчина. Именно его настойчиво, но ненавязчиво преследовал сыщик, не собираясь пока приступать к более откровенным действиям. Он старался держаться в тени и не приближаться к объекту, который, очевидно, даже не подозревал о слежке.

Вскоре странная пара достигла Хитровского рынка. Здесь первый на время остановился. Что он делал в темноте, было не разглядеть – кажется, вынимал камень из стены дома. Полицейский на миг решил, что тот открывает потайной проход, однако иллюзия быстро развеялась. Первый вернул камень на место и двинулся дальше. Слежка возобновилась. Уже давно перевалило за полночь, луна скрылась за тучами. Во тьме полицейскому пришлось прибавить ходу, чтобы не потерять из виду свою цель. Хладнокровие не изменяло ему, а профессиональное зрение держало в фокусе все движения оппонента. Так продолжалось ещё минут пять. Свернув в Петропавловский переулок, преследуемый внезапно ускорил шаг и исчез.

Агент кинулся следом, но неожиданное движение сбоку заставило его остановиться. Прямо напротив возвышался довольно обшарпанный и видавший виды трактир. Из-за добротных стен лилось бессвязное пение, а на крыше истошно орала кошка. Для обычного москвича зрелище весьма привычное. Однако агент неожиданно отскочил в сторону – и, как оказалось, вовремя. Землю в сантиметре от него со свистом рассёк хлыст. Одновременно с этим из темноты выросли двое широкоплечих громил – как говорится, во всём хитровском шике: рубахи навыпуск, мятые картузы, улыбки до ушей.

– Припозднились, дядечка, – развел руками тот, что повыше, – придётся поделиться!

В Москве, да около трактира ночной грабёж – дело обыкновенное, даже обыденное. Заметили ночью фартовые ребята чужого человека – ну, и решили поживиться. Но оказалось, что таинственный господин не только не местный, но даже и не русский.

– Мсье, пгошу пгощения, – торопливо зашептал он, с трудом выговаривая русские слова и нервно глядя в сторону проулка, куда минуту назад нырнул объект его преследования. – Рад знакомству, но не имею ни бгемени, ни желания вести с вами беседу.

– Чего? – вылупился второй амбал, развеселившись от причудливого произношения, – ты слышал, Шишак? Нет времени! Как будто у нас оно есть!

– Короче, мусье, – взревел первый, выставляя вперед руку с хлыстом, – гони лопатник, и побыстрее!

Агент недовольно перевёл взгляд с одного грабителя на другого, вновь оглянулся на заветный проулок, тяжело вздохнул и неожиданно толкнул грабителей друг на друга. Стукнувшись лбами, они отлетели в стороны и, беспомощно мыча, остались лежать на своих местах, словно подстреленные быки. А удивительный иностранец уже со всех ног бежал по тёмному проулку, где скрылся интересующий его человек.

Вскоре узкий проход завел его в тупик. Слева и справа были глухие стены домов, впереди – ветхий барак с приоткрытой дверью. Недолго думая, иностранец влетел в дверь и прижался к стене, держа наготове револьвер.

Мускулы агента напряглись до предела, взгляд окинул тёмное помещение. Это был большой и грязный амбар. Из мебели здесь имелся лишь старый, сколоченный из досок стол. Весь пол, если можно так назвать земляной покров под ногами, был устлан мусором и опилками. В углу, источая нестерпимый запах, разлагалась коровья туша – не самое приятное зрелище. Однако внимание агента привлекло отнюдь не это, а приоткрытая дверь в противоположной стене.

Из под неё просачивался тусклый свет и едва слышались голоса, чередующиеся с непонятными звуками – то ли шипением, то ли стонами. Осторожно, словно готовящийся к прыжку ягуар, агент двинулся через барак к двери. Его движения не нарушали ночного покоя, осторожные шаги не были слышны. Обойдя смердящую тушу, полицейский приблизился к дверному просвету. В тишине послышался голос. По тембру и тону – совершенно обыкновенный, но несмотря на это, до дрожи леденящий сердце. Голос произнёс:

– Аминем беса не избудешь. Тот, кто изнутри прогнил, после не излечится. Скажите: вы со мной не согласны?

И сразу послышался второй голос, но совершенно иной – дрожащий и срывающийся. Кажется, говоривший был до смерти напуган:

– Конечно, конечно согласен! Но ведь это ужасно! Нельзя было его просто убить? Или же не убивать вовсе?

– Горбатого могила исправит, но ярость беса не подавит, милый юноша. Ну а потом, особенному злодею – особенная смерть. Каждому своё. Не так ли?

Ответа не последовало. Следующие десять секунд было слышно, как в тишине глухо стучали от страха чьи-то зубы. Но вскоре рифмоплёт продолжил:

– Сейчас придут остальные – надо подготовиться к встрече. Уверены, что за вами не следили?

– Абсолютно уверен! – торопливо заголосил второй. – Ни души, можете мне поверить!

На миг агент замер в нерешительности. Момент для появления нового действующего лица на сцене был подходящий. Французу эффектные поступки и артистизм всегда импонировали. Действовать! Презрев благоразумие, он с силой толкнул дверь и шагнул в комнату.

– А бот здесь вы ошибаетесь, мсье! Душа как граз была. Если за вами, мсье, никто не следил, то, как вы объясните, что я… – он не договорил: от увиденного слова застряли у него в горле.

Комната, в которую он так бесцеремонно вошёл, лучилась светом, исходившим от керосиновой лампы. Из угла на агента испуганно таращился юноша лет шестнадцати в старом изодранном пальто и мятом картузе – таком же, как у недавних ночных грабителей. За столом с керосиновой лампой – наполовину съеденное крысами кресло. Именно в нём, закинув ногу на ногу, величественно возлежал человек – обладатель голоса, от которого кровь стыла в жилах. Пожалуй, если бы не чересчур высохшее лицо, он мог казаться совершенным красавцем: роскошно одет, элегантно пострижен, высокого роста и изящного телосложения. В общем, джентльмен, сошедший с журнальной картинки. Но было что-то дьявольское в его абсолютно чёрных, как ночь, глазах – какая-то чертовщина, с первой секунды привлекавшая внимание.