— Как думаете, сколько протянет ваша любимая дочурка без тех чудодейственных таблеточек, которые я достал? — Максим Андреевич побледнел.

Его дочь была смертельно больна. Именно поэтому мужчина согласился помогать Киоссе. У девочки был рак лёгких четвертой степени. Её жизнь висела на самом тонком волоске. Не было никаких надежд на то, что она будет жить. Мужчина готовился к худшему, но потом появился Киоссе и предложил сделку. Его дочь будет жить, если он выполнит все его указания. И Максим Андреевич согласился ради спасения единственной дочери, которая ежедневно получала дозу необходимых лекарств. Её жизнь стала зависеть от Никиты. Стоит ли говорить о том, что будет, если её отец аннулирует сделку?

***

POV Настя

Холодный воздух ударил в лицо. Я снова стою на той самой дороге, где произошло что-то страшное. Мимо меня проносятся машины, но я не слышу их, потому что в ушах свистит от пронзающего ветра.

Чувствую спиной взгляд и резко оборачиваюсь назад. Напротив меня стоит парень и пристально смотрит мне в глаза, ни на секунду не отводя свой взгляд. Он молчит. Он всегда молчит. Просто смотрит на меня, будто надеется, что я прочту по глазам, что ему нужно. Но я не могу, не понимаю.

— Ты умер? — Прошептала я. — Ты умер на этой дороге, да?

Я знаю, что он не ответит. Я знаю, что это сон. Я знаю, что это не реальность. Я знаю, что проснусь, когда он растворится в воздухе, будто его и не было никогда, но почему я? Почему он снится мне? Кто он? Что ему нужно от меня?

— Не молчи! — Крикнула я, — Скажи хоть что-нибудь!

Но он даже не шелохнулся, продолжая сверлить меня взглядом. Всё это было словно в замедленной съемке.

— Что тебе нужно? — Я так надеялась, что услышу от него ответ, но мои надежды никогда не оправдывались.

Он никогда не говорил со мной, просто смотрел таким взглядом, что мне казалось, он забирается ко мне в душу и выворачивает в ней всё наизнанку. Моё тело обдавало пронизывающим холодом. Я тщетно терла руками плечи в попытках сохранить тепло.

— Что я должна сделать?! — Дрожащим от холода голосом, спросила я. — Прошу, скажи мне, как я могу тебе помочь. Я ничего не понимаю.

Могу поклясться, что секунду назад он моргнул, потому что до этого момента его лицо вообще никак не двигалось. Лишь голубые глаза прожигали насквозь моё нутро. А дальше я потеряла дар речи, потому что он улыбнулся.

Улыбнулся так проникновенно, что мне захотелось плакать от этой улыбки. Его взгляд сменился на более нежный. Он сделал один шаг по направлению ко мне, потом еще — и мы стояли почти впритык. Я не знаю, что случилось, но внутри меня что-то с оглушающим звуком разбилось, когда его ладонь невесомо прикоснулась к моей щеке, погладила её кончиками пальцев. И мне стало так тепло, так хорошо. Это чувство невозможно было описать. Мне казалось, что подобное уже было. Я почувствовала себя счастливой. Наверное, так люди называют это чувство внутри. Мне хотелось обнять его. Обнять и никогда не отпускать, потому что одним прикосновением он пробудил во мне столько эмоций.

Свят по-прежнему сохранял молчание между нами, а я как завороженная смотрела на него. В его взгляде было столько любви, нежности… и боли… Его голубые глаза были прекрасными, как океан. Тихий и умиротворяющий. Мне впервые не хотелось, чтобы сон прекращался, потому что я была уверенна, что этот человек был мне очень дорог. Этого человека я любила, ведь то чувство, что я сейчас испытала, находясь рядом с ним, не назовешь иначе. И по глазам можно было понять больше, чем сказать тысячу слов. Его взгляд выражал столько чувств по отношению ко мне, что я просто не верила, что человек способен так сильно кого-то любить. Свят смотрел так, будто я была единственной причиной всего его существования.

Но мы оба понимали, что мой сон не может быть вечным.

***

Я несколько раз набираю в ладони холодную воду и выплескиваю себе в лицо, чтобы прийти в норму после сна, но это мало помогает. Я поднимаю взгляд в зеркало и смотрю на девушку, которая в нём отражается. И я более чем уверенна, что с такой внешностью можно будет играть Бабу Ягу в детских сказках. Под глазами огромные синяки, которые не уменьшаются, а растут с каждым днём, будто я не спала неделю или месяц, на голове бардак, будто по моим волосам прошелся торнадо. Но мой внешний вид ничто по сравнению с тем, как чувствует себя моё тело.

Каждое утро я просыпаюсь с дикой головной болью: тысячи маленьких молоточков долбят мой затылок. Я так сильно устала от всего, что происходит. И я не могу побороть страх. Он до такой степени невыносимо сильный, что я медленно ухожу на дно. Кто-то нарочно толкает меня в пропасть. И я знаю, знаю, кто это на меня так действует.

Я не слепая, нет. Мои глаза всё видят, моё сердце все чувствует. И мне не нужно возвращать память, чтобы понять, что Никита меня ненавидит. Но только вопрос, не дающий мне покоя: за что? Что я сделала ему такого, что он так сильно меня презирает?

Я пыталась. Я честно пыталась, но я не могу. Не могу его понять, не могу узнать правду. Потому что он молчит. Каждая моя попытка заканчивается провалом: он либо уходит сам, либо посылает меня к черту.

Я устала от этого.

В его поступках чувствуется предвзятость и ненависть, которая, казалось, что становится сильнее с каждым днем.

Я никогда не видела его улыбку. Настоящую улыбку.

Я никогда не видела глаза, наполненные верой в жизнь.

И я поняла, что хочу спасти. Спасти Никиту Киоссе.

И я сделаю это. Я вытащу его из тьмы.

========== Twenty six. ==========

POV Автор.

Настя морщится, проглатывая горькую до рвоты таблетку от головной боли, которая стала привычной. Ночью она опять не может уснуть. И причина не только в раскалывающейся голове, но еще и в том, что Никита не появлялся дома уже трое суток.

И Настя честно не может понять, что испытывает от происходящего, она просто не понимает, что происходит. Грудную клетку сдавливает странное чувство и язык не поворачивается назвать его тревогой. Да и с какой стати ей стоило бы волноваться за него?

Это не волнение. Это нечто другое. Настя пока не знает, как охарактеризовать это чувство внутри себя. Ей хочется плакать и вместе с этим смеяться. Она даже не замечает, что считает дни, засекает минуты и бесконечно смотрит на входную дверь.

Она не скучает, нет. По таким, как Киоссе не скучают. Никита не давал никаких причин, чтобы Белова чувствовала, что на самом деле скучает по нему. Белова просто ощущает какую-то отчужденность внутри себя.

Но не скучает по нему.

Не волнуется за него.

Считает дни, засекает минуты, бесконечно смотрит на входную дверь, но не скучает, не испытывает тревогу, которая ядом насквозь пронзает хрупкое, покрытое шрамами девичье сердце.

Она не спит трое суток. Слоняется по длинным коридорам, обводит взглядом картины, висящие на стенах, тянется рукой к ручке, чтобы войти в запретную комнату, но в миллиметрах отдергивает руку, будто обожглась и торопливо удаляется в своё убежище.

Подобный сценарий повторяется на следующий вечер, когда опять Никитой Киоссе в доме и не пахнет. Настя думает, что он просто растворился в воздухе, провалился сквозь землю и ловит себя на мысли, что так на самом деле ей не хочется.

***

Белова буквально срывается с постели глубокой поздней ночью, когда слышит шум где-то внизу, кажется на кухне. Она замирает на лестнице в нерешительности. (может и не Никита вовсе, а воры?), осторожно наступает на первую ступеньку, она предательски скрипит, заставляя девушку поморщится от противного звука, пробирающегося в ушные раковины, принося этим дискомфорт.

Шум на мгновенье стихает, потом она слышит медленные шаги (в её сторону) и Насте почему-то резко хочется развернутся и убежать. Она снова ставит ногу назад на пол, убирая её со ступеньки и медленно начинает пятиться назад, улавливая как начинают скрипеть ступеньки под натиском ног: кто-то поднимается. Настя не знает кто это (догадывается, но не уверенна).