Любое письмо – на компьютере, печатной машинке, папирусе или камне – неестественно. Это искусственная технология, придуманная человеком. Устная речь всегда будет более «личной» и «естественной», чем любое письмо [1]. Но в технологиях есть много полезного. Что-то мы потеряем, поскольку печатаем всё больше, а от руки пишем всё меньше и меньше, но это неизбежно: потери – пожалуй, единственный неизменный момент в истории письма. Мне жаль, что теперь редко пишут на глине или камне с их весомостью; я скучаю по материальности печатных машинок, по сильным толчкам, которыми возвращаешь каретку обратно, по довольному щелчку, с каким законченная страница падает с валика. Но все же я рада, что пишу эту книгу на компьютере, где можно без труда удалить неудачный абзац – и это позволяет изменять и оттачивать свои мысли по ходу работы.
Так надо ли Элли учиться писать от руки? Возможно, нет. К третьему классу так подготовиться можно, а вот к жизни вряд ли. Впрочем, история письма пестрит уроками, которые когда-то преподавались целым поколениям, а сегодня забыты, – и некоторые из них получают вторую жизнь. Детей учат писать вот уже 5000 лет. В древних классах учителя показывали, как вдавливать клинообразные значки в сырую глину. Многие наверняка подумают, что нам такой способ учить буквы непривычен, но на самом деле таблички, которые создавались таким образом, имеют много общего с тем, как большинство из нас – в том числе второклассники – пишут сегодня.
1. Далекое знакомое прошлое
Клинопись, первую систему письма, изобретенную человечеством, придумали около 5000 лет назад на территории современного Южного Ирака. Чаще всего ею писали на глиняных табличках площадью в несколько квадратных сантиметров и толщиной в 2–3 сантиметра. За века археологи нашли сотни тысяч табличек, и сегодня они хранятся во многих музеях и библиотеках по всему миру, в том числе в библиотеке и музее Моргана в Нью-Йорке. Когда я пришла туда посмотреть на клинопись, Сидней Бэбкок, куратор и глава Отдела печатей и табличек Древнего Ближнего Востока, предложил мне взять одну из них в руки. «Правда? Можно потрогать?» – спросила я. «Разумеется, вы их не испачкаете. И не разобьете: вон как долго они прожили!»
Это было потрясающе – находиться рядом с табличками, которые так головокружительно стары. Пергамент, пергаментная бумага, папирус, на которых тоже писали люди прошлого, разрушаются легко – в отличие от глины, зарекомендовавшей себя самым долговечным и, вероятно, самым экологичным материалом для письма.
Я бережно поднесла табличку – светло-коричневую, с ладонь размером – к глазам. Глину сплошь покрывали крошечные начертания. Фотографии клинописи я видела и до похода в библиотеку Моргана, но не обращала внимания на то, насколько увеличены эти снимки. Я думала, что таблички будут величиной примерно с мой iPhone, но они оказались вдвое меньше, а значки и вовсе крошечными. «Представьте себе второй портрет Линкольна на пенни, – сказал Бэбкок. – Тот, что с его статуи внутри мемориала Линкольна. Вот настолько малы эти надписи».
Табличка, прохладная, удобно ложащаяся в ладонь, дарила своего рода умиротворение. В прикосновении к ней было что-то щемяще знакомое, напоминающее ощущение от смартфона, в котором я часто делаю записи.
Клинопись назвали так греки, отметив клинообразное начертание знаков. Писали с ее помощью на десятке языков, так же, как во многих языках пользуются латинским алфавитом. Выглядит эта письменность как сочетания линий – вертикальных, горизонтальных, диагональных – и треугольников, продавленных в сырой глине с помощью стилуса, длинного и тонкого инструмента, похожего на ручку. Глиняные таблички занимали настолько важное место в клинописи, что вошли в состав шумерского слова «писец» – дубсар, образованное из дуб («табличка») и сар (от глагола «писать», буквально – «двигаться быстро и прямо»). Дубсар – тот, кто пишет, и писец, умеющий быстро выводить на табличке ровные строчки. Другую старую технику обозначали синонимом глагола «писать» – хур (также «рисовать» или «вести линию»). Письмо, которое для шумеров было новой технологией, ассоциировалось ими, по крайней мере лингвистически, с технологией более старой – рисованием на гончарных изделиях [2].
Решение использовать глину как материал для письма было гениальным: в результате до нас дошло куда больше образцов шумерской письменности, чем текстов более поздних: греческих, римских, средневековых европейских, и даже, в известном смысле, сделанных после изобретения печатного станка. Если бы греки писали на глине, Александрийская библиотека не погибла бы в пожаре. (Образцов египетского папируса, второго по частоте использования в древности писчего материала, тоже сохранилось больше, чем многих других, появившихся позже: египтяне хранили свои документы в запечатанных контейнерах.) Клинописных табличек до нас дошло много, но тех, кто умеет читать их, сейчас очень мало, так что лишь небольшой объем расшифрован (см. илл. 1 и 2 на вклейке). Тем не менее они не утрачены для последующих поколений, хотя до недавнего времени на них не обращали внимания. Всякий раз, когда город, где писали клинописью, сгорал дотла, глина затвердевала и становилась долговечнее.
Разумеется, клинопись – не первый метод, с помощью которого люди делали заметки. Наскальные рисунки, бирки, таблички-напоминания – все это предшественники клинописи. Однако они представляют собой формы хранения информации, и потому большинство лингвистов считают их протописьменностью. Почти все они согласны, что клинопись тоже начиналась как протописьменность, подобно африканскому отбиванию ритма на барабанах и кипу (это способ запоминать информацию с помощью узелков на веревке) инков, но развилась в первую полноценную систему письменности, где значки соотносились с речью [1]. Корни клинописи уходят в токены – специальные фишки, которыми пользовались шумеры для передачи информации. Они брали камень и объявляли его обозначающим что-то определенное, например барана. Под горстью камней понималось стадо баранов. Эти каменные токены иногда клали в мешочек и отдавали другому человеку в качестве расписки – примерно так же, как мы делаем сегодня, когда отдаем одни бумажки с цифрами, чтобы приобрести молоко, а взамен получаем другие бумажки с цифрами, подтверждающие покупку.
К 3000 году до н. э. шумеры вывели эту систему на новый уровень абстракции и эффективности, перейдя от протописьменности к письменности. Они стали использовать глиняные «конверты» вместо тряпочных и начали ставить печати на их наружной стороне с указанием количества и вида передаваемых токенов.
Постепенно шумеры придумали и символы, означающие слова. Сначала эти фонемы изображали конкретные предметы: нарисованный баран обозначал настоящего. Затем они вышли на новую ступень абстракции, когда придумали символы для неосязаемых концепций, например «бог». Иными словами, клинопись развивалась от способа отслеживать и хранить данные к способу объяснить мир с помощью символов. Рисунки тоже стали со временем более абстрактными, эволюционировали в значки, непохожие на то, что они означают (как буквы, составляющие слово «баран», визуально никак не соотносятся с кудрявым четвероногим животным). Эти символы и обрели треугольные клинообразные формы.
Клинописные знаки стали абстрактнее, поскольку сделали систему эффективнее в ту эпоху, когда шумерское общество усложнялось. Происхождение письменности восходит к потребности качественнее вести записи, а не, как многие могут подумать, самовыражаться, творить и молиться. Принято считать, что клинопись отвечала в первую очередь бухгалтерским потребностям: хотя мы не знаем, что было в утраченных табличках, большинство из тех, что были выкопаны и переведены, содержат хозяйственную информацию.
Насколько прозаичны причины, по которым изобрели письмо (чтобы документировать продажу баранов, например), настолько же колоритна история о том, как расшифровывали клинопись. Веками никто не мог ее прочесть. Ее использовали на протяжении тысяч лет, и большая часть этих записей, нанесенных на камни в Персии, оставалась на виду спустя века после того, как этой системой перестали пользоваться, но разгадать язык не получалось почти два тысячелетия. Только когда британский офицер сэр Генри Роулинсон в 1837 году впервые скопировал надписи с крутых склонов Бехистунской скалы в Западной Персии (современный Иран), удалось узнать, о чем говорят значки.