Молодой человек не отрывался от соломинки. В стакане бурлила, пенилась и стучала кубиками льда по стеклу бледно-зеленая жидкость. Последние посетители покидали бар, и высокий худой старик, хозяин заведения, недовольно заворчал:

– Ну, будет, расселся! Мы закрываемся.

– Который час?! – вскинул голову парень.

– Половина шестого. Торчишь здесь всю ночь. Проследи, чтобы допивал и убирался, – буркнул он светловолосой барменше и скрылся во внутренних помещениях. Девушка протерла стойку и посмотрела на засидевшегося посетителя. Последний час он подпирал свою голову ладошкой, и теперь его волосы упрямо торчали в разные стороны. Молодой человек казался растерянным.

– Тяжелый день? – кивнула она, подсаживаясь.

– Последний, – пожал плечами парень. – Вот.

Он протянул ей паспорт. В графе «Дата смерти» стояло сегодняшнее число. Девушка рассмотрела документ:

– Ого. У меня еще полвека.

Они помолчали.

– Ева.

– А я Хьюго.

– Готов?

– Не знаю.

– А во сколько это у тебя?

– В четверть восьмого. Смогу восход посмотреть, – улыбнулся он. Из открытой форточки потянуло сквозняком, и свежий воздух долетел до них сквозь пары абсента.

– Успел желание загадать? – спросила Ева.

– Думал всю ночь, – поделился Хьюго. – Но ничего не лезло в голову. Может, посмотрим восход вместе? – в его глазах вдруг появилась надежда.

– Не могу, – девушка покачала головой. – Мне еще убираться. Хочешь, выпьем на брудершафт? – предложила она, задорно подмигивая.

– Давай, – согласился он. – Сколько?

– За счет заведения, – улыбнулась Ева.

Они быстро выпили, и девушка чмокнула парня в нос. Он убрал паспорт во внутренний карман. Закон предписывал иметь его при себе в момент остановки сердца. Солнце осторожно выглянуло из-за крыш, и витрины блеснули первыми лучами последнего восхода.

– Пора, – поднялся он с места.

Бионическая линза начала процесс симбиоза, срастаясь с сетчаткой. Роза почувствовала легкое покалывание и достала глазные капли. Она остановилась перед окном прихожей и посмотрела на залитое медным заревом небо сквозь встроенные фильтры. Здесь оно не казалось таким отвратительно искусственным. За стенами муравейника дышалось свободнее, несмотря на только закончившийся кислотный дождь. Высокие подошвы ботфортов уже привычно ступали по лужам, в которых ядовито-зеленая пленка с желтыми разводами отслаивалась от поверхности, вымывая на серый асфальт потоки желчи и химикатов. Из токсичного и загаженного улья в культурный дистрикт – подышать настоящим воздухом.

За окнами вагона мелькали пустыри. На такой скорости нельзя было разобрать, где они проезжали, но мелькавшие одинаковыми едкими красками и оттенками серого пространства ничем не отличались друг от друга. Каждую секунду по пять-шесть кварталов оставались позади. Керамические конструкции посреди бетонных и стеклянных коробок. Этот пейзаж становился привычным, если прожить в нем почти двадцать лет и не видеть другой жизни.

В вагоне висели плакаты. «Если он стоит, его не обязательно нужно использовать», – наставляла женщина в откровенном декольте с обложки новой книги о саморазвитии. Продавалась она в двух видах: информационных пилюль и постраничного файла для сетчатки. «Запахи и образы для книги бесплатно при покупке звукового и мышечного сопровождения». Роза перевела взгляд на соседний плакат. «За два месяца работы муниципальным депутатом я научился материться», – сообщала другая книга-интервью, предлагая загрузить в память фрагмент прямо сейчас и получить скидку. Прямо вагон-библиотека, подумала девушка.

В законсервированном столетия назад районе воздух не отдавал синтетикой. Станция располагалась на крыше музея-типографии, и в вестибюле волшебно пахло бумажными страницами. Когда-то люди писали на них. Это, должно быть, было забавно, но откуда только они брали на это время?

Хьюго знал, что чистильщики пройдут по набережной в начале девятого. Неспешной походкой, высматривая оставшийся от людей мусор, они подойдут к его телу и внимательно изучат оставленные в правом внутреннем кармане документы. За ночь на улицы города нападает примерно три сотни тел, но в историческом дистрикте их будет больше всего. Люди приезжают сюда умирать по разным причинам. Все-таки, лучше созерцать нечто прекрасное перед тем, как отправиться в небытие. Трупы с окраин уберут не сразу. Иногда в спальном районе можно проваляться на тротуаре или в парадной весь день, прежде чем коммунальные службы исполнят свои обязанности. Но здесь его приберут в течение часа. Он представил, как он будет лежать. Не распластавшись как придется, нет. Только не так. Смерть не застанет его врасплох. Он будет сидеть у воды, на ступеньках, и аккуратно опустится на левый бок. Его ноги слегка съедут вперед. Он будет производить вид уставшего и прикорнувшего, но никак не мертвого. Людей утром будет не много. Что им делать здесь? Гулять в единственном уцелевшем парке? Любоваться архитектурой прошлых веков? Никто не встает так рано ради модерна и настоящей брусчатки. Работа, дела. А он теперь свободен. У него официальный выходной. Он даже вложил справку об этом в паспорт, чтобы ни у кого не возникало вопросов.

Хьюго присел у края воды и уставился на просвет в небе между собором и театром. Солнце вовсе не спешило показываться ему. Он упрямо вглядывался в розовые края консервной банки, называемые куполом. Через пять минут такого созерцания ему это надоело. Никакой красоты и умиротворения в этом нет. Ведь он умирает. У него и осталось то всего полтора часа! Что же ему делать теперь, чтобы не чувствовать эту обреченность и бесполезность последних минут?

Хьюго поднялся и пошел по набережной.

Роза прошлась по стройным рядам с экземплярами печатной продукции. От полок тянуло свежей краской, но если заглянуть внутрь, можно было увидеть, что страницы пустые. Настоящих книг почти не осталось, и стояли они, наверное, целое состояние. Копии романов пахли по-разному. «Три товарища» отдавали крепким алкоголем, машинным маслом и отчаяньем; «Лолита» заставляла Розу краснеть и испуганно оборачиваться; «Прощай, оружие» дышало сыром, вином и порохом, шепотом леса на берегу озера, и сердце девушки отчаянно забилось. «Над пропастью во ржи» оставлял множество вопросов, но не давал ответов. В теплом и светлом помещении Роза промокла насквозь и чувствовала себя очень одинокой. Она поскорее отошла от полок с гигантскими томами классики и направилась по широкому холлу к выходу.

На улице было тепло. В консервированных районах особенно остро чувствуются времена года. Сейчас, значит, была весна. Солнце преломлялось в куполе, и радуга, проходящая через несколько отражений светила, протянулась от колокольни городской ратуши до старой башни обсерватории. Широкие проспекты делили район на несколько условных зон. От дворца и центрального парка они тянулись лучами к ориентирам культурного дистрикта, образуя восьмиконечную звезду. Каждое здание было точной копией когда-то существовавших объектов исторического наследия. Роза не знала, куда пойти, и направилась вдоль узкой тенистой улочки к площади перед зданием Биржи. Оттуда она свернула в сквер, чтобы послушать пение птиц. Людей здесь почти не было. Слишком рано для прогулок. Листья только начали появляться из набухших почек, потому динамики со звуками природы черными прямоугольниками и кружками висели на ветках, не давая поверить в искренность происходящего. В глубине души Розы начало подниматься сдерживаемое годами отвращение, но она сделала глубокий вдох и покинула сад. Единственное место, где у нее не возникало никаких сомнений, была набережная. Пусть вода там подкрашена цифровой пленкой, чтобы не было видно мусора в зловонной красноватой жиже, когда-то бывшей рекой. Это все-таки была вода. Он плескалась о гранитные ступени, проедаемые с годами ее желчью, которую не могла скрыть голубая иллюзия компьютерной чистоты с зеленоватыми гребнями волн. Рядом с ней не нужно было делать вид, что все хорошо. Не нужно было сожалеть о том, что солнце можно увидеть в дозированных порциях и только через огромный сверкающий купол в законсервированных районах. Роза и сама не знала, как у нее не получалось мириться со всем этим. Она всегда была убеждена, что это еще можно изменить. Может быть не силами одного человека, но всем вместе. Не могла поверить, что жизнь никогда не повернет вспять и все эти чудесные вещи, которые мы наблюдаем, приобретя платный проездной в культурный дистрикт, никогда не вернутся на размноженные серыми сканерами окраины.