При оформлении обложки использовался файл предоставленный Pixabay: cd-cover-2978944_1920

Все совпадения с реально существующими людьми

и событиями случайны и не предусмотрены автором.

«Ошибки – это знаки препинания жизни,

без которых, как и в тексте, не будет смысла».

– Харуки Мураками -

«Воспоминания о пережитом счастье, уже не счастье,

Воспоминания о пережитой боли, всё ещё боль».

– Байрон -

Шел 1982 год. В Ленинграде я остался один.

Жена покинула меня, вернулась к родителям. Мы не прожили трёх лет. Надоело ей жить в ледяной избе – холодно, темно, а ей хотелось тепла, любви и света. Как любой женщине. Она верно поступила.

Окружали сослуживцы, приятели, подружки. Людей вокруг, как пчёл в улье. А я оставался один. Совсем.

Не было рядом свидетеля моей жизни – человека, которому интересна каждая её страница; готового «и в радости и в горе…».

Хуже всего ночью, когда бессонница – слушаешь шуршание шин по асфальту под окнами и считаешь минуты до утра.

Молодой парень – 22 года: устроенный, со своим жильём, весёлый, общительный. Красиво и щедро ухаживал за девушкой, если нравилась. Привлекательный, без комплексов, без проблем.

Очень быстро моя комната на Ленинском превратилась в некий клуб. Не так много ребят в моём возрасте имели тогда своё жильё. Или с родителями обретались, или женатые, с семьёй. Не успевала одна компания отгулять, как тут же появлялась другая.

Девчонки были тогда не так прагматичны, как нынешние. Им от ребят требовалось то же, что ребятам от них. Ну, ещё, бонусом, внимание и хорошее отношение – без грубости, без пошлости.

Через некоторое время от такой девчонки уже сам начинаешь прятаться.

А девушек в Ленинграде много. Красивых девушек. Но ни одна не нравилась так, что бы из-за неё не смотреть на других. Я дошёл до того, что имена их не мог запомнить, как в плохом анекдоте. Очередная красотка казалась совершенством … дня три-четыре. Больше двух-трёх раз не мог заставить себя с ней встретиться, а она не могла понять, что не так – обижалась, злилась, звонила, приезжала… Случалось, это были близкие подруги, которые оставались со мной на ночь… две… три…

Соседи обижались. Но не жаловались – соседи у меня были хорошими – даже сочувствовали.

Никогда бы не подумал, что и года такой жизни окажется много. Надоело. Стал всё больше гулять один, соседей просил, что бы к телефону не звали – нет меня.

Наступил какой-то раздрай в душе, в отношениях с девушками…

На выходные – график у меня плавающий был, но больше «сутки – трое» – если приглашали, пропадал на природе с ребятами, увлечёнными туризмом. Замечательная была компания. Уходили пешком от станции километров на пять – десять, а там уже «настоящая глушь» – ни людей, ни деревень – озёра, сосны и напоённый смолой воздух. Костёр, рыбалка, гитара до утра, «Солнышко лесное» … Возвращался просветлённый, но уже через неделю опять тянуло уехать.

Так незаметно пробежал год.

Я втянулся в эту скучную жизнь. И не ожидая перемен, встретил Лялю, мою вторую жену, мать моей дочери.

Ленинградка или петербурженка.

Вкрадчиво общается «на вы».

Голос чуть с прононсом и простуженный

От надменной стылости Невы.

Ледяная северная барышня

Навсегда – «единственная та» …

(Игорь Карпов)

Познакомились мы случайно. Работая кинологом, я время от времени, брал дополнительную работу – дрессировал чужих собак, с которыми хозяева не могли справиться. У неё была плохо управляемая овчарка. Кто-то посоветовал обратиться ко мне.

Я как раз лечился после командировки и временем располагал.

Какая она была … Как глоток того воздуха из походов – мы потом часто ходили с ней вместе, она сразу прижилась в компании. Коренная ленинградка, или петербурженка, как теперь говорят.

Очень коммуникабельна, прекрасно воспитана, эрудированна, много знала по истории – Восток, Эллада, Египет – её конёк. В совершенстве знала английский – школа, курсы, ещё курсы. Она тоже брала подработку на лето – англоязычные туристические группы.

Тонкая как камыш, стройная, темно-каштановая коса в руку толщиной ниже пояса … Не журнальная красавица, но правильные черты лица, серые с зеленью глаза – лучистые яркие, мягкая улыбка на чуть пухлых губах, трогательные мелкие веснушки. … Чистая как горный родник. Словно она из другого мира явилась в этот, и всё время удивлялась ему. Студентка из института Вознесенского, 18 лет… Никто из друзей не звал её Оля – только Ляля, Лялька…

Ребята табуном за ней бегали – она со всеми прекрасно ладила, но близко никого на пушечный выстрел, … что она нашла во мне, до сих пор не понимаю.

Через полгода мы поженились.

Жили, душа в душу, пока не вернулись Лялькины родители. Да, да, их не было на нашей свадьбе, и я знал их лишь по её рассказам. Они работали тогда за границей в Марокко, в геологической экспедиции. Мама её была геологом, а папа руководил техническим оснащением экспедиции – автомобили и прочее, что необходимо геологам для работы.

Ежу понятно, счастья по поводу выбора дочери они не испытывали – мечтали совсем о другом зяте. Мама ей уже и жениха в Москве подыскала – какой-то комсомольский лидер из МГИМО. А тут такое разочарование. Но ругаться с места и в карьер они не стали. Даже платье для Ляли прислали свадебное – французское, с набивным кружевом, красивое не передать, она была самой прекрасной невестой Ленинграда и области. Для меня она такая, даже в ситцевом халатике. Но нужно отдать должное – одевали они её как игрушку…

Нам было хорошо, тепло друг с другом. Всё время мотались по выставкам, театрам, кинофестивалям, в Иллюзион. Ездили гулять в Пушкин, Павловск, Петродворец, часто ходили в Эрмитаж. Все премьеры и значимые события не проходили мимо. Она знала об истории города и искусстве больше, чем я мог вообразить. Иногда просто бродили по старым улицам, и она рассказывала их историю или шли в какой нибудь парк …

Бывало, после суточной работы, я приходил домой, отсыпался, а днём она будила меня, мы дурачились и вдруг виновато – «Милый, а ведь я ничего не приготовила – ты голодный?» Мы хохотали, одевались и ехали в аэропорт Пулково – их ресторан готовил лучшие в городе котлеты по-киевски или в ресторан Турку, есть мясо с грибами. А если денег было мало, то просто шли в булочную, покупали батон, по пакету молока в гастрономе и жевали, сидя в сквере на лавочке и глядя на приближающуюся осень …

Часто включали Сьюзи Кватро и танцевали вдвоём до упаду, а Ляля потешно пела с ней Can the Can дуэтом.

Ездили к её бабушке за город, у которой под Гатчиной был большой деревянный дом с огромным участком.

Поковырявшись в саду, брали с собой чайник с чаем, чебуреки или пироги с капустой – Тамара Дмитриевна отлично готовила – и лезли на второй этаж в маленькую уютную спальню, окна которой выходили на огромную яблоню. Когда та цвела, это было волшебство. Мы усаживались рядом на узкую тахту и читали друг другу по очереди любимые книги. После Ляли я стал понимать японскую поэзию, китайские легенды…

Начинали скучать, ещё не простившись. Всегда держались за руки. И говорили, говорили, говорили, … не могли насытиться друг другом, казалось, что время бежит слишком быстро – его всегда не хватало. Так пролетели два года.

А потом, в один из майских дней, Ляля ворвалась домой как ветер и светясь от счастья крикнула: «Скоро у нас родится ребёнок! Ты понимаешь – ребёнок!»…