– Очень польщен, – кисло улыбнулся Владимир Борисович.

– Итак, что же было вначале? Аморфное, бесструктурное, бесконечное пространство, заполненное легкой паутиной хаотического газа из вещества и излучения. Ни того ни другого не было достаточно, чтобы наполнить содержанием этот безжизненный, бесплодный континуум. На небе – ни звездочки, ни одного огонька, ни одного ориентира –торричеллиева пустота и клубящийся беспросветный мрак. Пустой черный холст, на котором художник-природа еще только намеревается нанести мазки будущей гениальной картины.

Но время уже тикало. Легчайший газ метался по безбрежному пространству, и в силу стохастических процессов создавал отдельные флуктуации, где плотность газа оказывалась достаточной, чтобы запустить механизм самоуплотнения. С течением огромного времени силы взаимодействия возрастали, и возрастали настолько сильно, что стали образовываться «черные дыры».

Вещество внутри таких замкнутых областей оказалось отрезанным от остального пространства, то есть общий массив разбился на отделы, обособленные части. Внутри «черных дыр» пространство и время поменялись местами: центр дыры» – не точка пространства, а момент времени. Это как процесс закипания борща в кастрюле: хозяйку интересует, не где закипит, а когда закипит – это ее центр внимания. Аналогия, конечно, примитивная и обидная для угрюмых теоретиков, но все-таки дает некое представление о сути вопроса.

Падающая в дыру материя наполняет ее, как воздух наполняет воздушный шарик. В «черной дыре» образуются галактики, шаровые звездные скопления, туманности, а между тем шарик раздувается, раздувается и в один прекрасный момент лопается от внутреннего напряжения.

Возможен и другой вариант, когда два подобных шарика сталкиваются с огромной силой и взлетают на воздух. Вот она, та недостающая потенциальная энергия, которую мы ищем при анализе Большого взрыва! Эти два варианта и воспринимаются нами, как Большой взрыв. А далее согласно закону симметрии идет обратный процесс, когда вещество из черной дыры рассеивается по остальному пространству, и все идет по очередному кругу. Точка конца является и точкой начала следующего цикла. Так реализуется бесконечность материи, пространства и времени. Все согласовывается, ответ сходится – задачка решена и может подаваться на проверку уважаемому Владимиру Борисовичу.

Внутренностью одной из таких «черных дыр» и является наша Вселенная – всего лишь одинокая, мизерная, печальная единица среди бесконечного множества подобных, – незнакомец с облегчением выдохнул воздух от некоторого волнения и замолчал, давая возможность переварить услышанное.

– М-да, невеселая картина вырисовывается,¬ – мрачно сказал проректор, пожевал губами и посмотрел на Кильчинского. Тот стоял неподвижно, скрестив руки на животе и двусмысленно усмехаясь. Видимо, он и верил, и в то же время отказывался верить в услышанное.

– Долго еще наш пузырь будет расширяться? – весело крикнул кто-то из студентов.

– Пузырь – это опять же метафора, – немедленно отреагировал незнакомец. – Мы не можем, находясь внутри, видеть, какую форму имеет наша Вселенная. Но с физической и математической точки зрения – это некая мембрана, плавающая в 10-мерном пространстве и требующая иногда 11-дцатого пространственного измерения – делатона. Концы гравитационных струн могут быть открытыми, закрытыми и смешанными. Это определяется в каждом конкретном случае Т-дуализмом и граничными условиями, о которых я здесь не буду распостраняться. Электроны, например, могут быть струнами, чьи концы закреплены в семи пространственных измерениях, но могут свободно двигаться в трех остальных, образующих подпространство, известное как мембрана Дирихле, или Д-мембрана. Наша Вселенная и существует как такая Д-мембрана. Вот почему мы так легко воспринимаем три измерения: длину, ширину и высоту и абсолютно глухи к семи остальным измерениям. В этом проявляется ограниченность человеческого сознания. Возможно, где-то живут разумные существа, которым доступно все великолепие 10-мерного пространства. Насколько они интеллектуально и эмоционально выше нашей цивилизации!

– Молодой человек, вы уж не хайте так нас, недоразвитых,¬ – нашел в себе силы шуточно запротестовать Кильчинский. – Достаточно того, что мы логически постигаем это невообразимое гипотетическое пространство. У меня к вам последний вопрос: какое высшее учебное заведение вы заканчивали и по какой специальности?

– У меня диплом физика-теоретика одного очень уважаемого университета.

– Какого, если не секрет?

– Секрет.

– Нашалили там?

– Нет, не хочу ему портить репутацию.

– Как же вы с такой подготовкой оказались в средней школе, да еще, как мне подсказывают, для детей с ограниченными способностями?

– А что, у нас на Украине нужны сейчас физики-теоретики?

– Я обещаю без всяких формальностей принять вас аспирантом на кафедру теоретической физики. Приезжайте в Киев, обеспечим отдельной комнатой в общежитии для аспирантов, по вечерам разрешим подрабатывать, – в зале зашумели, раздались даже аплодисменты: попасть в столицу на таких условиях – это было мечтой для многих будущих выпускников.

– И какая зарплата у аспиранта? – спросил незнакомец.

– Пока две тысячи, – несколько смутившись, ответил академик.

– А у меня в пятьдесят раз выше, – сказал парень. – Я в школе именно подрабатываю – хочу детишкам привить любовь к физике, а вообще-то я совладелец ИТ – фирмы.

– Если у вас есть призвание к науке – а оно у вас несомненно есть, – теперь убежденно сказал академик, – то вы будете работать за любую зарплату, чтобы только заниматься любимым делом; вы бросите последнюю рубашку на алтарь науки, если она этого потребует. Приезжайте немедленно; сквозь мусор ваших научно-фантастических рассуждений я вижу зерна здравых идей.

– Хорошо, я подумаю, – согласился незнакомец и пошел на свое место.

Кильчинский невнимательно выслушал все, что по привычке слащаво говорил проректор, и все бормотал про себя: …струны…гм…соударение…рассчитать…

Когда возвращались домой, Юра отчитал Истрина:

– Зачем тебе понадобилось устраивать этот спектакль? – спрашивал он сурово. – Самого Кильчинского поставил в неловкое положение: он как человек интеллигентный не стал тебя одергивать, хотя и надо было. Молол какую-то смесь научно-популярной литературы с вульгарной фантастикой и, небось, думаешь, что ты бога за бороду взял – умник нашелся. Весь зал давился от смеха по поводу твоих рассуждений: с таким апломбом вещает, как будто он в самом деле открыл нечто гениальное. Ты хоть видел, как Кильчинский на тебя смотрел – выскочка ты эдакая?

– Все-таки он нашел что-то толковое в моих выкладках, если сделал такое лестное предложение,¬ – оправдывался Роман. – А кому еще я мог рассказать о своих догадках? Все приняли бы меня за Циолковского из сумашедшего дома. Теперь я спокоен: вытряхнул из себя все, о чем думал по ночам, и могу теперь вплотную заняться нашими проблемами без всяких вредных отвлечений.

Через два дня позвонила секретарь мэра и щебечущим по-птичьи голоском, с томным подвывом на концах фраз, сообщила, что Герман Петрович желает встретиться с руководством фирмы «ИС» сегодня, где-то к вечеру.

– Отправляюсь к мэру, – торжествующе сказал зам своему шефу, – посмотрим, какие у него аппетиты.

– Смотри не поддавайся его сладким речам,¬ – предупредил Юра,¬ – это известный ханжа, сладкозвучная сирена.

– Постараюсь, – кратко заверил Истрин.

Герман Петрович Балабан, Днепровский градоначальник, встретил Иcтрина руками, раскинутыми так широко, словно намеревался разом объять шар земной, и одной из лучших своих улыбок, предназначенных для самых ответственных моментов; улыбкой во все лицо, обрамленное розовыми здоровыми щечками с милыми, симпатичными ямочками, с голубыми глазами, как у Мальвины. Голос у него был мягкий, бархатистый, убаюкивающий; движения – пластичными, шаги вкрадчивыми, бесшумными, как у вора, что идет на «дело». В таком обличье он смахивал на красивую, пушистую кошечку – любимицу хозяйки большого, богатого дома. Когти были спрятаны глубоко и надежно.