— Да сам не знаю.

На самом деле я только пытался это сказать, а из моих почти сомкнутых губ вырвалось что-то невнятное и непонятное.

— Айсберг, что с тобой? — встревожившись, Фригга вновь перегнулась через спинку кресла, дотронулась до моего лба и почти сразу отдернула руку. — Да ты прямо горишь!

Рэй сказал ей что-то, но я прослушал: с каждой минутой становилось все трудней концентрироваться на том, что происходит вокруг.

— Встать сможешь? — на сей раз Рэй обратился ко мне, но на осмысление этой фразы все равно ушло секунд двадцать.

— Зачем? — говоря, я чувствовал, как опухли и потрескались мои губы.

— Мы раздвинули салон корабля. Ляжешь сзади, на дополнительных сидениях.

— Хорошо.

Мне невыносимо хотелось лечь. Превозмогая парализующую слабость, я неловко поднялся на ноги. Хватаясь за стены и спинки кресел, добрался до задних сидений и бессильно рухнул на них.

Не хватало кислорода: тело разучилось дышать. Я отчаянно глотал воздух, но он опустел и не давал обычной живительной силы.

— Нет, это ему не поможет, — словно из небытия донесся до меня чей-то голос.

— Но надо же сделать хоть что-то! — отозвался второй, звонче.

На мой лоб опустилось что-то холодное. Я с трудом догадался, что это Фригга приложила ледяной компресс. Легче не стало. Я только еще сильней ощутил столкновение жара и холода.

Перед мысленным взором колеблющимся маревом стояло видение: багровый огонь объял серебристые пики айсбергов, замерзших где-то на заре мироздания. Сверкающий лед вспенивается и превращается в клубы пара, а пламя все напирает: красные языки лижут морозные глыбы, постепенно обращая их в пустоту.

И чем дальше, тем отчетливей становилась эта картина, и призрачней — салон корабля. Казалось, меня плотным облаком окутал туман, намертво отрезав от внешнего мира. Правда, порой в нём мелькали смутные очертания лиц, а до моего слуха доносились обрывки голосов.

— Я не знаю, как правильно вводить такой препарат, — нервно говорил кто-то. — В медицинском нас этому не учили.

— Давай я сам.

Моей руки кто-то уверенно и даже грубо коснулся, и уже это помогло мне немного прийти в себя.

Я открыл глаза и увидел перед собой другие — темно-карие, чуть блестящие. Мелькнула мысль, что когда-то очень давно я видел полудрагоценные камни такого цвета. Она прошла по краю сознания и растворилась, вытесненная другой, очень важной, но смутной.

— Рэй.

Я впервые в жизни обрадовался, что у моего товарища такое короткое и незамысловатое имя. Когда очень плохо, совсем как сейчас, его можно не произнести, а выдохнуть.

И едва я это сделал, как та самая мысль приняла на удивление четкие очертания: на меня смотрели глаза по-настоящему близкого человека. Один этот взгляд, добрый и понимающий, был для меня бесценен.

Но как? Когда это случилось? В какой момент высокомерный и бесчувственный эгоист превратился в того, кого я был готов назвать отцом? Быть может, это произошло, когда он пришел, чтобы помочь мне пережить смерть Ингрид и Майкла? Или еще раньше, когда не бросил умирать на холодном полу космической станции? Или когда мы с ним вместе работали против Ники?

Наверно, такое не случается внезапно. И каждое из этих происшествий понемногу приближало этот момент, по капле подтачивая стену между нами.

В мою правую руку впилось что-то острое. Я ощутил это, но не почувствовал боли. Игла прошла как через плотную, но неживую ткань.

— Это стимулятор, — сообщил Рэй. — Он поможет тебе продержаться, и все же не продержится за тебя. Сейчас все зависит от твоей силы воли.

— Уже запустился… процесс… да? — мне было тяжело говорить: горло словно усеяли мелкие, страшно колючие кактусы.

Ответом мне послужил тихий вздох, а глаза Рэя на мгновение скрылись за тяжелыми веками. Я только сейчас заметил, какие они покрасневшие и опухшие.

Ученый хотел убрать руку, но я скорее интуитивно, чем осознанно вцепился в ткань его заношенной рубашки.

— Не отпускай. Мне так легче… оставаться здесь.

— Хорошо. — Рэй с силой сжал моё запястье, так, что хрустнул сустав. И вновь я не почувствовал боли: тело уже будто умерло. — Лететь еще недолго. Ты справишься. Локи, ты слышишь?

— Да.

Я только минуту спустя понял, что спросил Рэй, но ответил сразу, на автомате.

Я уже почти не ощущал его руку, хотя знал, что она до сих пор сжимает моё запястье. Я старался не размыкать век. Едва я приоткрывал глаза, как предметы вокруг меня пускались в неистовую пляску — утрачивали форму, растеклись, смешивались, будто нарисованные акварелью, принимая сюрреалистичные, гротескные, нелепые очертания.

Оставалось надеяться, что безумие не выходит за пределы моей головы, и мои спутники не видят этих жутких картинок. Хотя, они уже не казались такими жуткими. Временами я с изумлением узнавал в них что-то родное, но не мог понять и тем более объяснить, что же в этих чудаковатых образах было.

Для меня апокалипсис уже наступил. Мир разрушался, и мне казалось, что я провалился в бездну и падаю неизвестно куда, а вокруг все мелькают, то ли издеваясь, то ли сочувствуя, смутные образы. Кажется, что-то такое было в одной детской мидгардской книжке… Про девочку, которая попала в странный и сумасшедший мир*.

— Эй, ты живой еще? — голос будто рождала сама пустота, и он обволакивал призрачной, едва ощутимой тканью. — Локи! Локи, не смей отключаться! Это сейчас опаснее всего!

Чьи-то руки отчаянно били меня по лицу. Резкий удар пришелся по челюсти и по носу, и после этого мир обрел чуть более привычные очертания. Но куда легче было лететь в бездонную пропасть. Было в этом что-то естественное и гармоничное. Во всяком случае, куда лучше, чем застрять вот так, посередине.

— Айсберг, ты только держись! — увидев, как из тумана небытия выплыло лицо девушки с лисьими ушами и звериной мордашкой, я сначала решил, что словил очередной глюк, и только потом понял, что это всего-навсего Фригга в своем «супергеройском» костюме. — Мы ведь с тобой! Мы все! Мы не допустим, чтобы с тобой случилось что-то плохое! Я тебя спасу! Веришь?

Я из последних сил улыбнулся.

— Просто смотри на меня. Только на меня. И не переключайся на что-то другое. В фильме «космические гангстеры против супермашин» так делали, и это помогло.

Я подчинился. Смотреть только на Фриггу — юную, наивную, но по-своему очень умную — было на удивление просто. Прошла минута, вторая, а её бледное лицо с закрашенным носом не расплывалось. И от этого было легче. Методика из боевика сработала… дожили.

Я вновь улыбнулся, точней, попытался. Все эти фильмы, в которые взрослые люди не верят… Они же тоже несут в себе правду. Ведь их создают люди — настоящие люди, прожившие настоящие жизни. И в свои фильмы тоже вкладывают что-то настоящее. И Фригга умеет это находить и видеть, пусть сама этого еще до конца и не понимает.

Я не знал, сколько прошло времени — время ушло, хлопнув дверью, не в силах смириться с творящимся в моей голове бедламом. Я мог бы спросить у Фригги или Рэя, но каждое слово давалось с трудом, и я отказался от этой идеи. Какая, в конце концов, разница?

Но вот, настал тот момент, которого с нетерпением ожидал весь экипаж — «Экстрим» мягко опустился на землю.

— Надо выходить? — спросил я, с трудом шевеля губами. Было страшно представить, как скомкано и невнятно прозвучали мои слова для друзей.

— Нет, лежи пока.

Я видел встревоженное лицо Фригги еще пару секунд, а затем оно растворилось, уступив армии призрачных видений. Я догадался, что Фригга куда-то ушла.

С правого боку потянуло холодом — они открыли дверь. Послышались голоса. Они тонули в хоре других, несуществующих в реальности звуков, и я не мог различить отдельных слов, хоть и понял, что друзья говорят с какими-то другими людьми.

Это меня удивило и даже встревожило — кто мог встречать нас на этой застывшей планете?

Вдруг передо мной опять возникло человеческое лицо.

Мираж? Нет, не похоже: уж больно правильными и привычными были черты.