– За бесплатно не положено, – согласился Василий. – Примета такая.

– Что от кота пользы? – отбивался Алексей.

– Зато кормить мышей макаронами великая польза, – заметил сосед.

– Мне на днях предлагали породистого, – отнекивался Алексей.

Нерешительные люди врут часто и неубедительно.

– От породистых в деревне мало толку, – согласился сосед. – А этот кот местный. Боевой. Из пролетариев.

У котенка была дерзкая морда, тяжелая поступь и отходчивый характер. Основной своей заботой он считал охоту на Алексея с целью получения дневной нормы пропитания. В ход шли приемы от грубой лести до требовательного ора. Учитывая пролетарское происхождение кота, Алексей был уверен, что орет тот исключительно матом. За особо наглые выступления кот получал тапкой, но не обижался, а улепетывал за сарай, высоко закидывая пушистый зад. Из вынужденной ссылки появлялся через пару часов с заискивающей мордой и поджатым хвостом.

Получив свою порцию, кот считал план на день выполненным и уходил по своим кошачьим делам. Мог принести на порог задушенную мышь или даже крысу. Не брезговал птичками и мелкими лесными зверьками. Следы кровавых преступлений гордо складывал у порога.

По ночам котяра бурно имитировал охрану границ. Гулко топал по половицам, тяжело обрушивался на пол в смертельном прыжке, громким мявом оповещал хозяина о победе. Но следы его ночных побед обнаружить удавалось не всегда.

С котом в доме порядка стало меньше, зато суеты внутри Алексея поубавилось. Теперь он ходил на обрыв слушать, и как-то все начало потихоньку прилаживаться. Приладилась к косяку амбара огромная тяжелая дверь, приспособился к деревенскому труду бывший горожанин, появилась в его доме и женщина.

Женщину под Новый год Алексей поначалу придумал. Можно сказать, что он себе женщину приврал, спасаясь от навязчивого соседа.

Новогодняя ночь в деревне ничем не отличается от любой другой зимней ночи – та же ватная тишина и шершавая чернь. Исключением из темноты – ярко-желтый параллелепипед на снегу с черным контуром посередине – это выплеснулся на улицу свет лампы из распахнутых сеней. Из макушки силуэта выползают колечки дыма и скользят в темноту по умасленной сиянием дорожке.

Докурив, Алексей нащупал в кармане брелок, замки машины щелкнули, дважды вспыхнули оранжевые огни. Алексей поднял с пола ящик и понес к машине. Опустил ящик на снег, открыл дверь багажника – кнопка заиндевела и вдавливалась с трудом, – погрузил бутылки и отправился за сумкой. Уложил спортивный баул с суточным запасом одежды на заднее сиденье, занырнул в салон, пытаясь дотянуться до скребка, а выбравшись из машины, вздрогнул от неожиданности. В яркое пятно на снегу вписался чужой силуэт – угловатый, растрепанный, одноногий из-за широких галифе, сросшихся в одну бочковатую тень. Алексей поднял глаза и увидел на крыльце спину соседа Василия.

– Василий! – позвал Алексей. – Меня ищешь?

– А кого еще? – обернулся Василий. – Вечер добрый. Собрался куда?

– Да к друзьям отмечать.

– Далеко?

– В Москву.

– Серьезно затарился, – с уважением протянул Василий, разглядывая запасы в багажнике.

– Ну так ведь Новый год, – пояснил Алексей.

– Ясное дело, – согласился Василий. – Ты не волнуйся, я за домом присмотрю.

– У меня брать нечего.

– Кому надо – найдут. А не найдут – так без дела разворотят.

– Да кому у нас тут надо.

– И то верно, пока некому, – согласился Василий. – Когда вернешься?

– Через пару дней.

– Дело хорошее, а то ты все один и один. Молодой вроде еще мужик.

– А может, уже и не один, – ответил Алексей, выпроваживая соседа, который про хозяйку в доме заводил разговор не в первый раз.

– Приглядел кого? – спросил Василий из-за калитки.

– Может, и приглядел.

– Так не тяни. С суженой отмечаешь? – любопытствовал Василий.

– Может, и с ней, – ответил Алексей уклончиво.

Врать напрямую он не умел.

– Эка смутился. Вижу, что с суженой, – решил сосед для себя. – Там все и порешите. Новый год – новая жизнь.

– Может, и так, – спешно согласился Алексей и скрылся от настойчивых расспросов в дом.

Там лежал костюм Деда Мороза и мешок с подарками – роль деда из Великого Устюга Алексей исполнял много лет подряд. Когда Алексей переоделся, Василия у калитки уже не было.

Алексей завел мотор и осторожно стал пробираться по деревенской улице. Снег здесь расчищали нерегулярно, но, планируя выезд, Алексей договорился с трактористом, и тот расчистил дорогу ровно на ширину ковша. В свете фар Алексей снова увидел Василия – тот стоял посередине пути.

– Чего, Василий? – Алексей открыл водительское стекло.

– Да вот пожелать доброй дороги.

– Спасибо, Василий.

– И еще, подарок, – Василий протянул в водительское окно бархатный футляр: тяжелый, пыльный, с золотыми вензелями на вытершихся углах.

– Да ни к чему, Василий.

– Как – ни к чему? – обиделся Василий. – Новый год все-таки, нехорошо без презента.

– Мне презент?

– До свадьбы сбережешь. Ты же жениться собрался.

Алексей пожалел о своей лжи:

– Я сказал, что подумаю.

– Ну вот и я говорю: подумай, – позволил сосед, коробки не отпуская.

– Спасибо, Василий.

– И тебя пусть спасет. А презент знатный, еще от отца.

– А отец твой жив еще, Василий?

– Чудной ты человек, Алексей, иначе быть не может. Но я тебе про другое. – Василий футляр придерживал и, похоже, намеревался завести длинную беседу.

– Спасибо, Василий, мне пора ехать.

– Езжай, езжай. Алексей. А то я и говорю, что без подарка на Новый год нехорошо.

Алексей сообразил, чего ждет сосед. Пришлось вылезать из машины, пробираться к багажнику, зачерпнув в сапог снега, и при свете тусклой лампы разыскивать в ящике бутылку чего попроще. Бутылка сразу же утонула в огромном кармане галифе Василия, как будто ее и не было.

– Спасибо, Алексей, давай подтолкну.

– С праздником, Василий. Думаю, я сам смогу.

– Когда-нибудь да сможешь. Садись за руль, принимай потихонечку.

Алексей перегазовал, колеса джипа вырыли в снегу аккуратные ямки, и выбраться из них машина не могла, пока Василий не подналег сзади и враскачку, наваливаясь на счет «три», не вытолкал автомобиль на плотный снег.

Алексей встретил ее за пять часов до Нового года, в Волоколамске, в очереди в бакалею. Очередь чудесным образом подобралась из прошлой эпохи – сердитые мамаши с повисшими на руках детьми, похмельный работяга с зажатыми в кулаке купюрами, дородная дама со сросшимися аж у середины носа бровями. Стояли плотно, прижавшись друг к другу, уткнувшись обмерзшими носами в вытертые меховые воротники. Заскучавшие дети возились, пихали шапочными помпонами дородные зады сплотившихся в очереди домохозяек. За одну из подобных тыловых атак чуть не схлопотал по грустному лицу работяга, стоявший непосредственно после дамы, задетой за живое. Оскорбленная мадам энергично развернулась к обидчику, воинственно освободила от связки пакетов правую руку, но, рассмотрев сведенное похмельной мукой лицо, остыла. Не найдя на подозреваемом обручального кольца, даже припудрила лицо улыбкой.

Удерживая дистанцию, за пролетарием стояла девушка, в которую Бальшаков был влюблен уже минут восемь. Очень воздушная девушка, как, наверное, все девушки, слепленные из ворсинок: неспокойных ворсинок мехового воротника, широко расклешенных ворсинок ресниц, медового ворса над верхней губой. Женщина ответила на звонок. Алексей подслушал имя.

С тревогой наблюдал, как Ольга заболталась и выпала из очереди. Стоявшая следом бровастая дама сразу же рванула вперед и закрыла брешь в линии обороны прилавка. Ольга пристроилась к боку пролетария, и тот на всякий случай переложил купюру в дальнюю руку. Когда очередь перетопталась еще на шаг, Ольга попыталась втиснуть плечо между недоверчивым мужчиной и бровями. Тетка с бровями действовала решительно и с силой расплющила свой бюст о спину работяги. Тот на наезд сзади отозвался легкой мечтательностью лица.