– Вы знаете, зачем я вас вызвал? – Голос редактора звучал не так строго и отчужденно, как обычно, но все же была в нем всегдашняя серьезность, задумчивость.

– Пока нет, – коротко ответила Лариса.

– Нам нужен острый материал на морально-нравственную тему. Вы слышали о таком – Парамонове?

– Да, слышала.

– Неплохо бы написать о нем очерк. Скажем, в нескольких номерах, с продолжением.

– Об этом убийце?!

– Убийца он или не убийца – этим занимались соответствующие органы. Ваша задача – подойти к материалу с морально-этической стороны.

– Да это же мерзавец, которого расстрелять мало!

– Ах, Лариса Петровна, Лариса Петровна… Страшные слова говорите, а ведь надо попробовать разобраться в человеке.

– Вряд ли я справлюсь… – засомневалась Лариса. Но внутри у нее неожиданно загорелось честолюбивое желание: «А что, если в самом деле взяться? Тут такой материал можно раскрутить, что…»

– Вы же всегда мечтали написать что-нибудь из ряда вон… Вот вам и карты в руки. Со своей стороны обещаю: как бы остро ни получилось – будем печатать. Нам нужен такой материал: проблемный, болевой, будоражащий общественность.

– Сколько мне дается времени?

– Торопить не будем, Лариса Петровна. Но и тянуть не в ваших интересах.

– Хорошо, поняла, Иван Владимирович. Обязанности завотделом остаются на мне?

– Обязанности завотделом остаются на вас. Правильно, Лариса Петровна.

– Ясно. – Лариса хотела усмехнуться – скорей всего, по привычке, но сдержала себя, нахмурила только брови. – Я могу идти?

– Да, Лариса Петровна, вы свободны. Ни пуха ни пера!

Лариса не стала подхватывать: «К черту!» – вроде неудобно говорить такое редактору. Она решительно встала из-за стола и быстро вышла из кабинета.

Заведовала Лариса Петровна Нарышкина отделом писем в районной газете «Отчий край». Но иногда, как в пучину, бросалась в самый жар жизни, писала проблемные очерки на морально-нравственные темы.

На улицу Декабристов, к Евдокии Григорьевне Шелестовой, Лариса отправилась вечером, после напряженного рабочего дня – был понедельник. Долго прикидывала: с кого начать? И вот решила – с Евдокии Григорьевны.

Дом Шелестовой стоял в самом конце улицы, некогда упиравшейся в лес; теперь лес отодвинулся: на выкорчеванной огромной площадке устроили футбольное поле, огородили его громоздкими деревянными трибунами, и вот дом Евдокии Григорьевны оказался не у леса, а у высоченного деревянного забора. Соседство не очень приятное, особенно по субботам и воскресным дням: шум, крик, гвалт, а раньше еще – и пьянство, пустые бутылки, матерщина. Теперь, правда, этого не замечалось, а все равно соседство было беспокойным.

Дом Евдокии Григорьевны казался хмурым, подслеповатым: два окна наглухо закрыты ставнями, и только в третьем окне, дальнем от ворот, тускло горел свет. Лариса нажала на кнопку звонка – раз, другой, третий, но то ли звонок не работал, то ли пускать не хотели, – никакого движения в доме не замечалось. Лариса открыла дверцу палисадника и, шурша полами плаща о высохшие стебли георгинов и хризантем, подошла к освещенному окну. Осторожно постучала пальцами по стеклу. За шторкой мелькнула тень: видимо, Ларису долго и настороженно рассматривали сквозь приоткрывшуюся щелку штор.

– Кто там? – спросил напряженный женский, совсем не старый еще голос.

– Откройте, пожалуйста, я из редакции, – представилась Лариса.

Ворота наконец приоткрылись: на Ларису вопрошающе смотрела седая, с серьезными, недоверчивыми глазами женщина.

– Вы Евдокия Григорьевна Шелестова? Здравствуйте! Меня зовут Лариса Петровна, я из газеты «Отчий край», очень бы хотела поговорить с вами.

– О чем? – Глаза Евдокии Григорьевны не потеплели, взгляд оставался напряженным, недоверчивым.

Стояли холодные октябрьские дни, то дожди, то снежная крупа сыпали попеременно сверху, а сегодня отдавало настоящим морозцем, но Евдокия Григорьевна стояла перед гостьей в галошах на босу ногу, в легком ситцевом халате, седая, крепкая.

– Да как вам сказать… – Коротко Лариса не могла объяснить цели своего прихода. – Мне нужно поговорить обо всем, что у вас случилось. Вообще поговорить…

– У вас есть дети? – поинтересовалась Евдокия Григорьевна, и как-то грубовато это прозвучало, с вызовом.

– Нет, детей нет, – несколько виновато ответила Лариса.

Этого, пожалуй, Евдокия Григорьевна не ожидала. Она думала услышать сейчас: «Да, конечно, есть дети», – на что сразу бы отрезала: «Так вот, ради наших детей – оставьте нас в покое!» Но вдруг услышала совсем другое – и на секунду растерялась. Однако тут же голос ее зазвучал еще резче:

– А если детей нет, тогда нам вообще не о чем разговаривать! – и хотела закрыть ворота, но Лариса с горячей обидой воскликнула:

– Но у меня будут дети! Вы что?! Я же еще совсем молодая женщина!

Странно, Евдокии Григорьевне показался необычным этот возглас: «Я же еще совсем молодая женщина!» Она помедлила закрывать ворота, спросила устало:

– Ну хорошо, что вам от меня нужно?

– Только поговорить, Евдокия Григорьевна. Что захотите – то расскажете, чего не захотите – не надо. Честное слово, я мучить вас не буду!

– Ладно, проходите. – Евдокия Григорьевна развернулась и, не оглядываясь, стала подниматься по высокому крыльцу в дом.

Лариса поспешила за ней.

Сидели на кухне: Евдокия Григорьевна на лавке, Лариса – на табуретке. Плащ хозяйка не предложила снять гостье, а сама Лариса не решилась сделать это. Чаю тоже не предложила Евдокия Григорьевна: мол, и так ладно, нечего рассиживаться, я никого не приглашала. Лариса не ожидала такого приема. Уж кто-кто, думала она, а Евдокия Григорьевна должна бы обрадоваться появлению корреспондента.

– Вы что, не любите нашу газету? – осторожно поинтересовалась Лариса.

– А за что ее любить? Газета как газета. У вас свои дела, у меня – свои.

– Простите, Евдокия Григорьевна, мне кажется – в данном случае наши интересы должны совпасть. Мы хотим помочь вам.

– Помочь мне? – усмехнулась Евдокия Григорьевна. – Никто мне помочь не может. Вот так, никто! – решительно подтвердила она.

– Но ведь Глеб Парамонов…

– Какой Глеб Парамонов? Не знаю никакого Глеба Парамонова! – По лицу Евдокии Григорьевны потекли густые белые пятна.

– Как не знаете?! Это же…

– Не знаю и знать не хочу! Ясно вам?

– Но как же, Евдокия Григорьевна…

– А вот так! И вообще – оставьте меня в покое! Вы что, хотите, чтобы я и внучку потеряла? Побойтесь Бога!

– Что вы, Евдокия Григорьевна, – совсем наоборот. Мы хотим помочь вам, хотим разоблачить зло, наказать его. Мы хотим в газете…

– Ради всего святого, – взмолилась Евдокия Григорьевна, – если в вас есть хоть капля сердца – не лезьте в мою жизнь. Она погублена, пусть так. Но внучку свою я хочу видеть живой, а не мертвой. Понимаете, жи-вой?!

В это время хлопнула входная дверь, и в дом, раскрасневшаяся, с плюшевым медведем в руках, вбежала девочка лет пяти:

– Ой, бабушка, у нас гости! – воскликнула она. – Здравствуйте!

– Здравствуй, – улыбнулась Лариса. – Тебя как зовут?

– Надюшка. А вас?

– Меня – Лариса Петровна.