– Придется обо всем этом отчитаться, – сказала она.

– И об удушающей хватке?

– Они не сказали, что будут жаловаться, но это не значит, что не будут. Какой же ты идиот, Джон. Вот какого черта тебе понадобилось заходить так далеко?

– Он распускал руки, я пытался… утихомирить его, остановить его удары. Чисто инстинктивно. К тому же, как ты и сказала, в соответствии с документом о свободе информации, я могу оправдать этот захват.

– Все равно, он может пожаловаться, и это приведет к проблемам. Ты всегда должен контролировать ситуацию. Всегда должен просчитывать последствия собственных действий.

– Это невозможно.

– Конечно, черт возьми, это невозможно, но именно это и подразумевает служба в полиции. Нельзя допускать необоснованного применения силы.

– Извини, – сказал Макгорри, краснея.

– Ладно. В такое уж мы время живем, Джон. Все на все обижаются, и ты всегда оказываешься виноват. Будь умнее. Думай головой. Я постараюсь в отчете не касаться этого аспекта.

Они шли по переулку вдоль высокой стены сада семьи Питкин. Тут Эрика заметила что-то за мусорным баком и остановилась.

– Что? – спросил Макгорри.

Она села на корточки и, достав из кармана прозрачный пакет для улик, подняла с земли маленький черный пластиковый контейнер цилиндрической формы. Встав и посмотрев на него, она положила его в пакет и умудрилась снять с него крышку через пластик.

– Пленка для фотоаппарата, – сказала она, улыбнувшись Макгорри.

– Отснятая?

– Надеюсь. Я успела посмотреть на его камеру до того, как он вытащил оттуда пленку. Он сделал всего один кадр на той пленке.

– Думаешь, эту он полностью отснял на дереве и вставил новую? – воодушевленно спросил Макгорри.

– Будем знать точно, когда проявим пленку и снимем отпечатки с катушки.

Когда Эрика и Макгорри снова вернулись на Конистон-роуд, обход домов уже был в самом разгаре. Полицейские стучались в двери по обеим сторонам улицы и разговаривали с жильцами. Присутствие полиции резко контрастировало с Рождественской иллюминацией на окнах. Снова пошел снег, и, хоть и было всего три часа дня, начало темнеть.

Они зашли в сервисный фургон, и Эрика поручила Макгорри поскорее отправить катушку с пленкой криминалистам и затем на проявку. Сама Эрика снова вышла наружу. Тело Мариссы в маленьком черном мешке как раз вывозили на тележке через узкую калитку. Все оторвались от своих занятий и наблюдали за ее передвижением. Эрика удивилась, насколько маленьким было тело девушки. Когда его загрузили в фургон и захлопнули двери, Айзек на прощание кивнул Эрике. На нее вдруг накатила волна усталости и депрессии, но она заставила себя не погружаться в эти ощущения. Глубоко вздохнув, она почти с радостью приняла приветствие только что прибывшей коллеги с короткими светлыми волосами, в длинном голубом пуховике.

– Констебль Тания Хилл. Я буду закреплена за семьей жертвы, – представилась она, протягивая руку.

– Что вам уже известно об этом преступлении? – спросила Эрика.

– Я только видела тело молодой девушки. И огромное количество замерзшей крови, – ответила она, поднимая ворот пуховика. – Мать, судя по всему, нуждается в поддержке. Доход низкий, испытывает серьезные проблемы с алкоголем.

– Она сейчас у соседки. Хорошо, что вы здесь. Я как раз хотела с ней поговорить.

Они перешли дорогу и оказались у красивого дома с новенькими пластиковыми окнами и забетонированным палисадником. Эрика нажала на кнопку звонка. Ей открыла миниатюрная женщина средних лет в бархатном красном спортивном костюме и блестящих тапочках. Короткая стрижка на белоснежных волосах не шла к испещренному морщинами лицу. В левой руке она держала сигарету.

Эрика предъявила удостоверение и представила себя и коллегу.

– Как вас зовут? – спросила она.

– А кто интересуется? – вызывающе спросила женщина глубоко прокуренным голосом.

– Я, – ответила Эрика.

– Меня зовут Джоан Филд.

– Могли бы мы зайти в дом?

Джоан отступила в сторону. Пол прихожей покрывал изысканный темно-синий ковер.

– Только без обуви, – не преминула заметить она.

– Можно ли обращаться к вам просто по имени? – спросила Тания.

– Нет, я бы предпочла «миссис Филд».

– Я – сотрудник по координации, – сказала Тания, ставя свою обувь возле лестницы. – Моя задача – обеспечивать поддержку семье, быть связующим звеном между Мэнди и сотрудниками из следственной группы.

Джоан оглядела ее с ног до головы.

– Быть связующим звеном? Это сейчас так называют снять трубку?

Тания оставила иронию без внимания.

– А где Мэнди?

– На кухне.

Она повела их мимо гостиной, где стоял массивный мебельный гарнитур, обитый красным бархатом, и маленькая серебряная елка. Никаких иных декоративных элементов или фотографий в комнате не было. Она выглядела нежилой. Кухня оказалась маленькой и выходила окнами на заснеженный сад. В ней было чисто, но тесно. Потолок и стены пожелтели от никотина, а в наполненной водой раковине плавала замороженная индейка в пластиковой упаковке.

Мэнди, мать Мариссы, была огромных размеров. Грязный розовый спортивный костюм еле вмещал ее пышные формы. Она сидела за столом, деревянный стул был слишком мал для ее ягодиц. Эрика скользнула взглядом по старым кроссовкам Мэнди – они были разрезаны посередине, чтобы вместить опухшие стопы. Она была очень бледной, с красными и влажными глазами.

– Мэнди Трент? – спросила Эрика.

– Марисса не из детдома. Она моя родная дочь, – сказала Мэнди, заметив ее удивление. – У нее фамилия отца, а я вернула себе свою, когда он свалил. Марисса унаследовала худобу от него, – с горечью проговорила она.

– Я так понимаю, вам обеим чай? – спросила Джоан, подходя к чайнику.

– Если можно, – сказала Эрика. Тания кивнула, и они сели на стулья.

– Мэнди, я буду вашим контактным лицом, – сказала Тания, положив руку ей на плечо. – Вам предстоит много трудных моментов, и я помогу вам, объясню, что будет происходить дальше.

Мэнди зажгла сигарету и выдохнула дым прямо в лицо Тании.

– А что будет происходить дальше? Потащите меня на опознание? Это она.

– Вы можете ответить на ряд вопросов? – спросила Эрика.

– Я нашла ее у входной двери, на улице, когда пошла выносить мусор утром. Она просто лежала там – тихо и неподвижно. Везде была кровь.

– Во сколько это было?

– Где-то в восемь.

– Марисса жила с вами? – спросила Эрика.

– Да. Она с шестнадцати лет платила мне за то, что я занимаюсь хозяйством.

– Вы знаете, где Марисса была вчера вечером?

– Она выступала. Не спрашивайте, где именно. У нее было много мест. Она танцевала бурлеск, работала по клубам по всему Вест-Энду. Несколько раз в неделю.

– А вчера вечером вы ничего не слышали? Не слышали, как она вернулась домой?

– Нет.

– Вы ждали ее дома к какому-нибудь часу?

Мэнди покачала головой.

– Я уже не пасу ее. Она взрослый человек.

– Во сколько вы легли вчера?

– Где-то в десять.

– Вы ничего не слышали?

– В смысле?

– Крики, звуки из палисадника. Может, машина проезжала.

– Нет.

– Ключ Мариссы был в скважине, когда вы ее нашли?

– Да. Я сказала об этом полиции.

– До десяти вечера вы были в гостиной?

– Да, телик смотрела, ерунду какую-то. Раньше под Рождество показывали стоящие вещи.

– Как давно Марисса работала танцовщицей? – спросила Тания.

– Три-четыре года. Дела у нее шли хорошо, ее всегда куда-то приглашали танцевать. Хотя зарабатывает она немного. Зарабатывала. Бывало, заплатит мне за хозяйство, а потом через три дня эти же деньги занимает у меня.

– Реквизит стоит целое состояние, – заметила Джоан, доставая из шкафа чашки. – Костюмы, в которых она танцевала. Перья, плюмаж. Мэнди даже переселилась в заднюю комнату, чтобы у Мариссы было больше места для хранения, да?

– Та комната к сортиру ближе, ну и я решила дать ей место для вещей, – объяснила Мэнди.