Отец достаёт из кармана бумажник и вынимает две двадцатки.
— Закажите что-нибудь.
Стайлз хватает деньги.
— Спасибо, пап!
— Повеселитесь.
— Вау, — говорит Скотт, когда они снова одни. — Твой отец клёвый.
— Он сверхкомпенсирует, — отвечает Стайлз. — Он бы дал в два раза больше, если бы посчитал, что это поможет мне завести друга.
Дерьмо.
Ему не следовало произносить это, верно?
Вот только Скотт, кажется, не возражает. Он только слегка улыбается, и его щёки розовеют.
— У меня тоже нет друзей, чувак.
— Серьёзно? — Стайлз ни на секунду в это не верит.
— Некоторые парни в команде нормальные, — говорит Скотт через некоторое время. — Но большинство из них ведут себя как полные придурки, потому что я не могу играть из-за моей астмы.
— Тогда почему ты остаёшься в команде?
— Мне нравится играть, — объясняет Скотт, морща нос. — Хотя у меня это не очень хорошо получается. — Он светлеет. — Эй! Ты тоже должен попробовать!
— Не-а. — Стайлз пытается улыбнуться: он скорее промахнётся, чем ударит. Он неопределённо показывает на себя. — Всё это? Чувак, я всё ещё целый благодаря титановым спицам; ты можешь подумать, что они делают меня суперсильным, но оказалось, что я чертовски хрупкий. Мне нельзя заниматься контактными видами спорта.
— Отстой, — говорит Скотт, скривив рот.
Стайлз пожимает плечами.
— Так… — Скотт снова морщит нос. — Ты попал в аварию или что-то вроде того? — Затем он вспыхивает. — В смысле, ты не обязан мне ничего говорить.
Стайлз думает о Питере Хейле и том жгучем любопытстве, которое он испытывал, желая узнать, что произошло. То, что Скотт спрашивает, не делает его засранцем. Это делает его человеком.
— На меня напали, — говорит он наконец. — Мой отец участвовал в довольно крупном расследовании, которое сделало меня мишенью. Я имею в виду, это даже не личное, понимаешь? Они порезали меня и сбросили с балкона.
Это больше, чем он рассказывал кому-нибудь, кроме следователей и терапевтов, и он ждёт вспышки паники, которая не приходит.
— Чувак, — произносит Скотт, подняв брови. — Это отстой.
— Да, — соглашается Стайлз и почему-то улыбается. — Это и правда так.
***
Скотт знает лучшее место в городе, где можно заказать китайскую еду, и, когда видит нерешительность Стайлза после звонка в дверь, забирает заказ. Они едят на полу в гостиной, разбрасывая открытые контейнеры вокруг и набивая животы пельменями и яичными рулетами.
Когда телефон Скотта звенит оповещением о сообщении, он стонет и вертится, как выброшенный на берег кит, пытаясь вытащить его из кармана.
— Это от Джексона. Какого чёрта мне пишет Джексон? Я ему даже не нравлюсь. — Затем он фыркает. — Уверен, ему никто не нравится.
Стайлз, улыбаясь, пожимает плечами.
Скотт хмурится, когда читает сообщение. Его рот открывается.
— Срань господня.
— Что? — спрашивает Стайлз.
— Эллисон, — говорит Скотт, поднимая глаза и встречаясь взглядом. — Её мать подстрелили. Она мертва.
Стайлз не знает Эллисон, но помнит, что она та девушка, в которую Скотт беззаветно влюблён. Он даже не знает, как она выглядит, но, кажется, Скотт упоминал глаза как тёмный шоколад, волосы как шёлк — но как кудрявый шёлк? — и ямочки как маленькие сердечки. Это было странное запутанное описание. Скотту никогда не быть поэтом.
— Ох, — говорит он, его сердце колотится. — О.
Скотт прикусывает нижнюю губу, его глаза блестят от внезапных слёз.
— Это просто ужасно.
Стайлз не знает Элисон Арджент. Её разбитое сердце от него отделяют как минимум два шага, и то это очень условная связь. Стайлз может подружиться с парнем, который влюблён в Эллисон Арджент. Но Стайлз помнит, каково это — потерять маму. Он помнит, как его сердце разбилось и так и не исцелилось. Он каждый день ощущает её потерю. И скучает по ней, как по свету в темноте.
— Зачем кому-то стрелять в миссис Арджент? — спрашивает Скотт и внезапно кажется очень юным.
— Не знаю, — тупо отвечает Стайлз.
Скотт один из тех глупых счастливых людей, о которых он думал прошлой ночью, так? Тех, кто чертовски шокирован, когда что-то идёт не так. И Стайлз должен смотреть на этих людей свысока за то, что они наивные дураки, потому что он умнее. Только теперь это не приносит ему никакого удовлетворения.
Наверное, никогда не принесёт, если честно.
Какое-то время было приятно относиться к ним с презрением.
Теперь это не так.
— Бедная Эллисон, — говорит Скотт и вытирает глаза рукавом. — Как думаешь, с ней всё будет в порядке?
— Конечно, — отвечает Стайлз. — Да.
Это ложь, но сказать её сейчас не кажется чем-то неправильным.
***
Скотт уходит как раз вовремя, чтобы успеть до комендантского часа, и Стайлз идёт спать. Он лежит без сна и думает, стоит ли звонить отцу, попросить его вернуться и открыть сейф, чтобы принять снотворное. В конце концов он решает его не беспокоить. Отец работает над убийством, и это важнее, чем бессонница Стайлза. Он в любом случае не сможет спать долго. Иногда таблетки вырубают его, но обычно через несколько часов он снова просыпается, вялый и дезориентированный.
Примерно через час он плюёт на попытки уснуть и снова спускается вниз. В гостиной всё ещё лёгкий беспорядок, поэтому он собирает пустые контейнеры с едой и относит их на кухню. Делает себе кофе, надеясь, что это его усыпит. Из-за СДВГ кофеин для него скорее успокоительное, чем стимулятор. Он возвращается с кофе в гостиную и сворачивается на диване.
Он думает об Эллисон и её маме.
Думает о своей маме.
Думает о голом клочке стены в коридоре наверху, где когда-то висела фотография.
Он вскакивает с дивана и подходит к распакованным коробкам в углу. Срывает с них упаковочную ленту. Он узнаёт фотографию по рамке. Простая белая рамка, которую, как он думает, мама купила в Target. Он медленно вытаскивает фотографию, стекло блестит на свету.
Это не студийная фотография. Маме они никогда не нравились. Она считала, что они странные, с их искусственным фоном, идеально подобранной одеждой и неловкими позами. Ещё она думала, что они до глупого дорогие. Этот снимок, вспоминает Стайлз, сделал на пикнике департамента отца парень, который работал на месте преступлений,. Парень, Стив, таскал свою камеру везде. Когда он не работал, то снимал семьи своих коллег на свадьбах, бар-мицвах и кинсеаньерах*. Он так долго фотографировал места преступлений, думает Стайлз, что ему нужно было фотографировать что-то другое, чтобы это уравновесить.
Он протирает стекло большим пальцем.
Мама и папа сидят на коврике для пикника и смеются, как будто Стив застал их за шуткой. Возможно, так и было. А шести-или семилетний Стайлз сидит между ними с широкой улыбкой на лице. И в кетчупе.
Отец выглядит молодым и счастливым. А мама такая красивая. И у Стайлза нет шрамов.
Его пронзает боль желания, достаточно сильная, чтобы на глазах появились слёзы.
— Я скучаю по вам, — говорит он людям на фотографии.
Он относит фотографию наверх и осторожно вешает её в коридоре.
Комментарий к
*Кинсеаньера — вечеринка в честь 15-летия.
========== Часть 7 ==========
На воскресенье у Стайлза нет планов. С понедельника по пятницу он либо психовал из-за школы, либо избегал её и проводил остаток дня под одеялом. Суббота со Скоттом стала неожиданностью. День оказался более насыщенным, чем любой другой из недавних воспоминаний Стайлза — за исключением, возможно, ужина с Хейлами — и теперь, когда он закончился, воскресенье кажется гораздо более одиноким, чем могло бы быть. Обычно отец старается проводить с ним дома как можно больше времени, и переезд в Бикон-Хиллз, чтобы занять пост шерифа, должен был означать больше выходных дома и меньше сумасшедших смен, но… убийство. Стайлз понимает. Он знает, что работа отца важна.
Он принимает душ и завтракает хлопьями, а затем открывает ноутбук и переходит на страницу Волчьего заповедника Хейлов. График работы в выходные более плотный, чем на неделе. Весь день проходят лекции, кормления и детские мероприятия.
