Проходили дни, но мать, которую так ждал Руки так и не появилась, голод заставлял мысли теряться, голова кружилась, но умирать здесь он не собирался и каждый день подходя к телу своего отца, разговаривал только с ним.
— Висишь, — отстранёно говорил он, посматривая на болтающийся, на ветру труп, начинающий уже разлагаться, — вот и виси, — усмехнулся Руки, поглядывая вверх на воронов сидевших, на ветвях. — Забавно, они уже выклевали твои глаза, и скоро они доберутся до твоих мозгов, может, тогда я пойму, как ты умудрился обанкротить нашу компанию, — начинал злиться он, морща свой нос, не в силах больше терпеть этот запах, и вернувшись в дом, как всегда, пошёл переворачивать всё в поисках последней еды.
К сожалению, слуги унесли всё что можно было взять, и кроме противного дайкона и морковки ничего не оставалось, да и те уже заканчивались. Делать было нечего, и Руки отправился на улицы города, пытаясь раздобыть еды или хоть чуточку денег, но каждый день возвращался с новыми синяками и ссадинами. Утончённая жизнь аристократа не позволяла его гордости отступать, и каждый раз слыша насмешки знатных персон в свой адрес, всё внутри переворачивалось, весь его мир рассыпался на осколки, которые могла склеить лишь улыбка и тепло материнских рук, но спустя месяц он уже и не надеялся увидеть её, в глубине души ненавидя.
Большой фамильный особняк по-прежнему пустовал, но так продолжалось бы не всегда и, наконец, дом выкупили на торгах.
Руки попытался защитить свой дом, но, не имея больше никаких прав на него, и даже физических сил был отправлен в приют, где и провёл последние месяцы своей человеческой жизни.
***
Бросить всё и окунуться с головой совершенно в иной мир, казалось безумством, но выбора не было и исследуя пустые серые коридоры, жизнь потекла по иному руслу, но это была не жизнь и желание сбежать, отомстить назревало с каждым днём.
Первую неделю Руки провёл в лазарете в силу своего ослабленного организма, ему была необходима помощь. Ослабленный, подвергающийся постоянным побоям и холоду в пустынном особняке он постепенно шёл на поправку. Эта неделя была как в тумане, лекарства, что давали ему, вызывали сонливость, единственное, что он запомнил это чьё-то доброе лицо, яркий свет золотых глаз и порой женский голос — грубый и противный.
И вот однажды утром, после очередной ночи кошмаров Руки приоткрывал свои глаза встречаясь с ярким светом, который пробивался через белые занавески, снова улавливая чьи-то голоса.
— Хватит уже на него лекарства тратить, пора бы его в дело пускать, — возмущалась женщина, высказывая всё своё негодование высокому мужчине.
— Мне казалось, что я достаточно хорошо помогаю приюту, — спокойно начал говорить он, почему-то защищая Руки. — Этот мальчик ещё болен, к тому же есть ряд причин, по которым я не советовал бы вам отправлять его в клуб.
— Какие могут быть причины? Кто его будет спрашивать, главное он красив, хорошо сложен, мы на нём сможем выручить отличную сумму денег, — возмутилась монахиня, не желая даже слушать.
— Да вы на нём даже стоимость лекарств не оправдаете, если отправите его сейчас, а в худшем случае навлечёте проблемы, — предупредил её Рейнхарт. — Поймите, этот мальчик аристократ, у него гордость и чувство собственного достоинства в крови, но здесь есть что-то ещё, — заключил он, потирая свой подбородок, думая о чём-то своём.
— Если он из этого круга, значит, будет куда проще, все эти забавы не новы, подумаешь, доставит удовольствие бедной вдове или проронит пару капель крови для какого-нибудь глупого ритуала, у всех наших клиентов одинаковые пожелания — секс и боль, а за него будут готовы заплатить целое состояние, — заявила она, понимая, что по сравнению с бездомным мальчишкой, за его голубую кровь дадут куда больше денег.
— А если он покалечит кого-нибудь, что вы будете делать тогда? — уже прямо спросил её Рейнхарт.
— Да не смешите, чего он может сделать?! — возмутилась монахиня, махая на глупости врача рукой, как послышался хриплый смех.
— И, правда, чего я могу сделать?! — начал ехидно говорить Руки, сквозь собственную хрипоту. — Я не могу сейчас видеть вас, но по голосу слышу, что позади меня стоит женщина полная, небольшого роста и невероятно глупая, а вот мужчина меня заинтересовал, по манере разговора вы знатного происхождения, — нагло заявил он, глядя в серый потолок лазарета, не имея возможно увидеть находившихся там лиц через белые простыни, скрывающие его.
— Как смеешь ты подслушивать? — прокричала монахиня, направляясь к койке больного, но Рейнхарт её остановил, жестом показывая, что стоит пока послушать.
— Кто я вам уже известно, возможно, вы даже слышали о моих странных увлечениях, — самодовольно сказал Руки, обращаясь к мужчине. — А если нет, то подскажу, в десять лет моим любимым занятием было обливать кипятком мою горничную, такую же женщину, как и вы, — усмехнулся он, обращая свои слова к женщине. — Я старался никогда не повторяться, эта была изюминка, — признался он, прикрывая глаза, от удовольствия вспоминая все эти выражения лица. — Одной из первых моих шалостей стала фарфоровая ваза, которую она себе уронила прямо на голову во время уборки, я до сих пор помню эти брызги крови, и её крики с мольбами о том, чтобы я не смотрел на это, тогда она ещё не подозревала, что это моих рук дело.
Слушая довольные речи этого юноши, монахиню начинало потряхивать от злости и не желая слушать больше эти унижения она всё же распахнула шторки, оглядывая высокого парня развалившегося на кровати и подложившего руку под голову.
— Говорите, ритуалы, секс, это лишь пустой звук, самое интересное — это прелюдия и чем она сложнее, тем сладостнее результат, — надменно заявил Руки, открывая свои глаза, не стыдясь, посматривая на женщину, заставляя её сотрясаться от злости.
— Ах, ты… — крикнула она и занесла свою пухлую руку на него, но она повисла в воздухе. — Господин Рейнхарт, — испуганно произнесла она, замечая, что её держат.
— Думаю на сегодня достаточно, вы можете идти, — спокойно сказал он, отправляя женщину восвояси; и ей ничего не оставалось, как просто покинуть лазарет.
— Выпей лекарство и отдохни, ты же здесь не рассчитываешь задерживаться, — сказал мужчина, когда пухлая монахиня всё же покинула их.
«Как он понял?» — подумал про себя юноша, быстро собираясь с мыслями. — Хорошо, я и, правда, не думаю вас долго обременять своим присутствием, — спокойно сказал Руки вслух, стараясь отвести лишнее подозрение, но, услышав лишь тихий смех, он остался в этой комнате один.
Так Руки впервые встретил господина Рейнхарта, периодически сталкиваясь с ним в стенах приюта, но сказать чего-то определённого о нём, он так и не мог, но из всего многообразия лиц, что здесь проплывали, как соринки на его глазах, этот мужчина вызывал уважение и интерес. Спустя месяц Руки услышал о парне, который чудом выжил при столкновении с солдатами и, будучи уверенным, что это именно его компонент для горючей смеси под названием побег, он успешно познакомился с ним, заметив силу, злость и цель; этого-то и недоставало остальным проживающих свои дни здесь подросткам, но одним солнечным днём ему на глаза попался красивый юноша — «звезда» местного клуба. Его безумные, бегающие глаза, которые так и искали выход из этого места и, разглядев это, ему не составило труда подружиться с ним. Главная составляющая его нового плана побега, была в козырной карте именно этого блондина. Но одного Коу было мало, тем более что уже две предыдущих попытки побега провалились, и Руки заметил Азусу, полный противовес Коу, но имеющий страстное желание жить, цепляясь за неё всеми возможными средствами.
Целый месяц Руки высматривал своих новых друзей и, спланировав всё до мелочей, и когда пришло время они всё же сбежали, тёмной летней ночью, но случилось то, чего юноша не ожидал.
Когда он впервые задумался о плане побега использовать других было оптимальным средством и ни один мускул не дрогнул бы на его лице, но по прошествии месяца, Руки привязался к своей новой семье, по прихоти судьбы он выбрал тех, кто смог его удивить, заставить себя уважать, а, значит, и ценить. Это-то и погубило его.
