— Вот ты и лишилась свой чести, — посмеялся над ней Руки и продолжил свои уверенные движения, прикрывая от удовольствия глаза, — где же теперь твоя гордость? — надменно спросил он, слушая её стоны сквозь слёзы боли.

— Растоптана! Растоптана тобой, — прокричала Моммо, прогибаясь в спине, начиная ощущать небольшие оттенки странного удовольствия, которое так, и летало внизу живота, постепенно распространяясь на ноги, сковывая их, покалывая, заставляя трястись с невообразимой ранее силой.

— Что ж, раз ты призналась, — довольно выдохнул Руки, разнося за своими словами лишь хлопающие звуки от упругого тела шатенки, снова и снова встречающегося с ним, — значит, ты мне больше неинтересна, — заявил он и вышел из уже разработанного тела Моммо, застегивая свои штаны и оправляя выбившуюся рубашку, оставляя девушку, скатившуюся к земле в полном недоумении.

«Почему мне грустно?» — спрашивала себя Моммо, прижимая руки к обнажённой груди. «Я должна радоваться, что он отступил, прежде чем могло случиться непоправимое, но я еле сдерживаю слёзы», — продолжила думать она, глядя на него снизу вверх, пока он затягивал свой галстук.

— Что неудовлетворена? — усмехнулся Руки, почувствовав её взгляд. — Я не собираюсь насиловать тебя, если хочешь продолжения, ты знаешь, где меня найти, — самодовольно заявил он и спокойно зашагал в сторону своего дома, даже не оборачиваясь на раскинувшуюся, на земле горничную, которая так беспечно доверилась ему.

«Самовлюблённый ублюдок, насиловать он не собирается, а что до этого сделал?!» — возмущалась про себя Моммо поднимаясь по лестнице, уже видя комнату своего господина. «Вот сейчас войду и выскажу ему всё, что о нём думаю», — решила она и распахнула ту самую дверь, в которую не так давно зашла в самый первый раз. «И где он?» — возмутилась про себя девушка, вспоминая, что в это время её господин обычно читает книги и, окинув взором просторную комнату в полумраке, уже собиралась уходить, как её стан обхватили сильные руки.

— Уже уходишь? — довольно спросил брюнет, прижимаясь со спины к напуганной горничной.

— Я пришла только сказать, что никогда не прощу вас, — заявила она, стараясь сохранить холодность в своём голосе, — с этого дня я отказываюсь прислуживать вам, — сказала Моммо, но её резко развернули и ладони юноши сомкнулись на её руках, оставляя на тонкой коже синяки.

— Отказываешься, говоришь, — усмехнулся Руки, глядя в её неубедительные карие глаза, — ты могла сообщить в этом моему отцу или даже управляющему, а ты пришла сюда, чего ты хочешь на самом деле? — довольно спросил он, приближаясь к самым губам заставляя девушку закрыть свои глаза в ожидании поцелуя.

— Поцелуй меня, — прошептала она, желая его страстных прикосновений.

— Нет, — самодовольно ответил Руки, не собираясь выпускать её, — я не стану тебя целовать в губы, но это не значит, что я не воспользуюсь твоим телом, — заявил он и опрокинул шатенку на свой стол, обнажая её пышную грудь, довольно покусывая розовые соски, заставляя девушку забыться от накрывшего её с головой наслаждения.

— Делай что хочешь, только не оставляй во мне своего семени, — попросила она, прогибаясь под этими сильными руками и безжалостными поцелуями, которые окрашивали её белоснежное тело красными пятнами.

— Не придавай себе значения больше, чем оно есть на самом деле, — надменно заявил Руки, приподнимаясь над плоским животом, — ты никогда не будешь носить ребёнка аристократа, — добавил он, глядя в её разочарованные глаза и сдёрнув последние клочки её чёрного платья, грубо раздвинул стройные ноги, устраиваясь между них. — Ты, кстати, испачкала мои брюки, кровь отстирывается сложно, поэтому, как только мы закончим, не откладывай, — приказал он и, распахнув свой халат, сорвал с губ Моммо новый сладостный звук, продолжая заполнять ими стены своей комнаты, радуясь своей полной победе.

***

Ночь эта стала роковой; последние капли спокойной жизни были потеряны посреди ночи, когда звуки бьющейся посуды, крики и скрежет донеслись до Руки.

— Что случилось? В поместье пробрались воры? — решил парень и, схватив свою саблю, бросился скорее вниз, защищать свою семью и имущество. Но, проходя по своим коридорам, он не заметил никого чужого, лишь несколько слуг стояли и как-то странно смотрели на него, не желая отвечать на его вопросы.

— Да чтоб вас, бесполезные грязнули, сейчас разберусь с грабителями и потом за вас примусь, — злобно пробурчал Руки, прибавляя шага, как раздался удар и в голове потемнело, ноги подкосились и, упав на колени, он поднял свои обезумевшие серые глаза.

— Никого ты больше не тронешь, — послышался уверенный голос конюха, которого Руки частенько бил хлыстом, щадя при этом свою гнедую арабскую кобылу, — мы больше не ваша собственность.

— Ты, что здесь забыл? — возмутился парень, пытаясь подняться, облокачиваясь на свою саблю, — твоё место на конюшне.

— А где теперь ваше, милорд? — усмехнулся садовник, стирающий свои руки в кровь, ради прихоти своего господина и злобно ударив ногой по мечу, повалил аристократа на уже грязный пол, пиная юношу по рёбрам, наслаждаясь этой маленькой местью.

— Ну же, бей, тупая скотина, — рассвирепел Руки, стирая кровь с бледного лица, — можешь даже убить меня, если рука поднимется, — манипулировал он, зная, что их люди были скорее трусами, нежели убийцами и даже сейчас они не переставали бояться его, хотя и чувствовали свою свободу.

— Нет, мы не такие как ты, — возразил управляющий и швырнул к его коленям белый конверт. — Ты сам себя погубишь, так же как твой отец, ты тоже закончишь свою жизнь в петле, даже твоя мать поняла, как вы бесполезны и сбежала от вас, — заявил он, бросая свой взгляд на письмо.

— Но это не значит, что мы не хотим мести, — возмутился один из юношей и ударил своего господина кулаком по лицу, жадно расплываясь в улыбке, но увидев только бешеный огонёк в серых глазах, вспыхнул нанося удары снова и снова, заставляя кровь капать на свёрток шершавой бумаги, который бросили к ногам когда-то преданные люди.

— Эй, эй, малыш, остановись, — попросил конюх и оттащил юношу от измученного тела Руки, — не нужно опускаться до его уровня, забери себе чего-нибудь из его дорогих цацек, и беги, пока есть время, — посоветовал ему мужчина и разжал свои руки, но тот лишь фыркнул и, подняв с пола отделанный золотом клинок, ушёл прочь.

Всё постепенно стихало и к рассвету над разгромленным поместьем уже нависла тишина, холод разносился по залам этого дома, сквозняки сквозь разбитые окна просто сдували юное тело когда-то богатого аристократа, но он был неподвижен, лишь смотрел в белый с выделявшимся орнаментом потолок, крепко удерживая в своей руке окровавленный конверт.

Боль разносилась по всему телу, руки и ноги ломило, дышать было тяжело при каждом вздохе, но пальцы медленно открывали небольшое письмо, где знакомым до боли в сердце почерком было написано, как сильно его любит мать, но не в силах жить больше с его отцом, она уехала со своим любовником за границу.

— Наверняка это тот самый американец, — решил Руки и, бросив это несчастное письмо, продолжил своё занятие.

— Она вернётся, как только узнает, что произошло, она не может оставить меня здесь одного, — решил он, улыбаясь, но, почувствовав резкую боль, недовольно скривился. — Хоть она увидела, как безнадёжен наш отец, я всегда ему говорил, что нельзя быть таким добрым, почему он никогда меня не слушал? — возмущался Руки, лёжа на полу. – Нет, всё же я был прав и этот человек, что приходил вчера, был далеко не другом нашей семьи, нужно было его проучить, как следует, чтобы он никогда не забыл этот ужин, — решил он, но, к сожалению, уже было поздно.

Раны, полученные при столкновении с работниками поместья, не были смертельными, но боль не уходила, и в то же время нужно было встать и двигаться дальше. И вот собрав остатки сил Руки, пополз к резной лестнице, что вела на второй этаж, с трудом карабкаясь по ней, он завалился в свою комнату, где уже всё было вверх дном и, обработав свои раны, упал на кровать, обессилено прикрывая глаза.