— Не очень. На работе ошпарился, — отвечает сухо, словно боится слово сказать. Это еще больнее, чем если бы он на меня наорал. — Как у тебя дела?
— Замечательно, — прикидываю, какой ключ взять, и, вздернув рукава, тянусь к крану. — Трубы вот по вечерам чиню. Спортом занялся. Курить, правда, не бросил. — Ладони потеют, гайка с трудом поддается, взгляд, прожигающий лопатки, отвлекает. — Сам как?..
Не отвечает. Только плечами пожимает, когда оборачиваюсь. В глазах вода. Прям как на полу.
Вожусь с краном слишком долго, не под то мозги заточены, обычно Даня сам все делал, на меня скидывал готовку, и то, когда дома появлялся раньше, чем наступал ужин.
— Руки перебинтуй, — киваю на мокрые бинты, он снова прячет их за спину и голову опускает, как если бы хотел накрыться капюшоном. — И… вроде не капает, — киваю на кран, сам хочу поскорее уйти, задыхаюсь, надо срочно на воздух. — И почему-то не бежит… — Даня скептически приподнимает бровь, кусает себя за губу, чтобы не ухмыльнуться. — Но не капает же… — после того, как покрутил кран и вода не побежала. И незачем ржать, я воду перекрытую открыл!
— Ты заглушку не вытащил.
— Тьфу, блядь! — Все-таки усмехается, но улыбка тут же тает, словно ее и не было, взгляд, только заблестевший, тускнеет. — Раз такой умный, сам бы делал.
— Я хотел. Но Макс сказал, ты придешь.
— Макс сказал?.. — Чертов сукин сын!
Пока я, матеря своего сожителя — да что там, обоих! — пыхтел, забыл к хуям, что воду открыл! Потом был потоп, шоу с пузырями, драка в воде, когда этот поджигатель кинулся устранять неполадки, а я его из ванной выталкивал, и в конце уборка, потому что весь тот пиздец, что мы устроили, только благодаря хорошему ремонту не ушел к соседям.
Уже когда шнуровал кроссовки, собираясь уходить, Даня подошел ко мне со спины и прижался грудью. Не обнимая, а просто касаясь. Я чувствовал его дыхание на своей макушке и тепло, исходящее от тела… Не надо было этого делать. Не сейчас. Никогда! Меня все еще отталкивает от него, все еще не могут договориться мозг с сердцем. Оттолкнув его грубее, чем хотел, и приложив не слабо об стену, спокойно вышел, прикрыв дверь. Даже злости не было. Даже ненависти. Ничего не было. Только боль. Не проходящая зубодробильная боль в районе солнечного сплетения.
========== Часть 2 ==========
Я отходил, наверно, суток двое. В зале сбил руки до крови — ночью никак не мог уснуть; переборщил с дозой снотворного — все утро блевал дальше чем видел, думал, сдохну. Максу устал доказывать, что не суицидник и правда не хотел так, хотел только уснуть, глаза закрыть — и в сон, а не вот это вот все! Да куда там. Короче, я под домашним арестом, с ним в контрах и отказываюсь идти на контакт.
— Если еще раз попробуешь влезть в мою личную жизнь… — невнятно из-за зажатой между губ сигаретой читаю нотации Максу, поднимаясь по лестнице, — я за себя не отвечаю.
— Хорошо, — соглашается слишком поспешно, совсем неправдоподобно.
Дома меня встречает красивый, мягкий и пушистый зверек по имени — писец. Наверное, взгляд у меня был такой выразительный, что Макс показал фак, а Данила просто отвернулся.
— Есть будешь? — спрашивает Макс, помешивая в кастрюле что-то булькающее. Даня сидит ко мне спиной в своей старой толстовке, ссутулившись, и явно чувствует себя не на своем месте. Я готов матом послать их обоих, но что-то мне подсказывает, что они не уйдут.
Пока Максим разливает по прозрачным суповым тарелкам еду и расставляет на столе — хозяйственный, аж смотреть тошно, — я падаю напротив Данилы, разглядывая перед собой стол. На парня смотреть не хочу. Все еще… давит.
— Мальчики, — начинает погано-сладковатым тоном, садясь между нами, — давайте обсудим сложившуюся ситуацию.
— Которую? — решаю уточнить, тарелку отодвигаю подальше, пока не надел ее ему на башку. — Твое сводничество?
— Я сам пришел, — встревает Данила.
— А кто тебя звал?! — не могу не повысить голос, Данька даже не вздрагивает, словно знает, как поступлю, а он и так знает! Всего, до основания и мелочей, которые мне самому неизвестны!
— Так вот, — Максим надевает броню, видно, вкрай от меня устал. — Не нравится мне эта ситуация, и если я в ней замешан, то хочу хотя бы знать все наверняка. Поэтому… — теперь Макс сам отодвигает мою тарелку подальше, ногой придерживает дверку холодильника, видя мое желание взять коньяк. — Даня, с кем ты трахался?..
Кровь прилила к лицу, как будто отвесили пощечину. Стало больно, в висках застучало, скрутило спазмом живот. Я хотел его ударить за это. Просто потому, что он знает.
— Тебе имя назвать?.. — Малой сам побледнел, спрятал руки под стол и опустил глаза. Стыдно тебе, сука!!!
— Миха, сядь! — Макс дернул меня обратно, едва не сшибая с ног. — Да, мне нужно имя. Еще лучше — адрес. Хочу поговорить. Разузнать. Это все может оказаться недоразумением.
— Я не могу его найти! — рыча, выстонал Данила, я даже слегка остыл. — Он исчез! И никто не знает, куда делся. Залетный.
— Тогда хотя бы имя… — Взгляд полный надежды вспыхнул, как подожженная спичка. — Ты трахался, даже имени не спросив?!
— А должен был паспорт посмотреть и родословную?! Я вообще ничего не помню.
— Что пил? Что ел? Когда это произошло?..
— Полгода назад… не помню, что пил…
— Полгода?.. Пол, мать его, года?! — Макс все-таки разорался и как-то сломлено, словно заряд сел, резко притих. — Это пару недель, да?..
— Мне оправдываться? — не без сарказма, за что получил от того подзатыльник, меня инстинктивно дернуло, и было почти больно сдержаться и не ударить за него в ответ.
— А смысл? Надо искать того хрена и выяснять. Расскажешь, что помнишь. Про тех, кто может его знать — тоже не забудь. Найдем, а там разберемся.
Я взгляд неудачно поднял, просто не мог долго находиться с Даней рядом и не смотреть на него, он сделал то же самое, и когда глазами встретились, искра прошила обоих. Как током, только сильнее, не разжигая, как раньше, а раня. Я первый ушел курить, Даня догнал меня позже, просто сел рядом на балконе и слушал, как успокаиваю свое сбившееся дыхание.
— Мих, прости, — говорит это впервые с таким надрывом, вытаскивая из себя по букве. Еще бы, куда ему такому упрямому и горделивому прощения просить. Да лучше бы не просил, только хуже сделал. Знает же, что не смогу отпустить. Что прощения не будет хотя бы потому, что прощать не умею. Не такое. И не ему.
Он взял меня за руку, оплетя запястье холодными пальцами. Хотел бы соврать, что ничего не почувствовал, что отпустило, перегорело и забудется, только врать сам себе запретил.
— Мне жаль, что я тогда тебя забрал с собой. Все могло бы сложиться иначе, — выдавливаю из себя слова с неохотой, руку высвобождаю, но уйти не могу. Я рад бы его успокоить, ведь вижу, как делаю ему больно каждым своим словом, и не могу, я просто не могу к нему приблизиться, как блок срабатывает.
— Я не жалею, — усмехается так знакомо, печально заглядывая мне в лицо и сжимая рукой мой локоть. — Почти ни о чем.
— Почти? — теперь не могу перебороть усмешку я. Это как пытка, какой-то ебический акт садомазохизма, в этом ебучем диалоге больше боли, чем за все наши прожитые вместе два года. Это весело. Это правда весело! Когда двое людей, не желая причинять друг другу боль, добивают один другого. И я улыбаюсь.
— Почти, — сжимает пальцы крепче, словно боясь, что упадет, если отпустит. — Что мало говорил, как люблю…
— Заткнись.
— Хотя это уже неактуально.
— Замолчи, пожалуйста.
— Миш, я тебя люблю… — Я на него посмотрел только для того, чтобы ударить. Чтобы знать, куда бить. Прицельно. Чтобы до крови. Чтобы заткнулся и словами своими подавился, потому что это уже слишком! Он взгляд мой встретил с незнакомой мне решимостью, и вместо ответного замаха жадно прижался к губам, прикусывая их, он перестал меня целовать так же быстро, отстранился, потрепав полностью разбитого и размазанного о реальность по волосам, и ушел.
