— Я не знаю, чего он хочет. И знать не хочу.

Максим посидел с ним еще немного, пока уставший организм просто не вырубило, а после бесшумно собрался и ушел, поднимаясь по этажам вверх, где жили парни. Дверь ему открыли сразу, словно ждали у порога. Взгляд был зеркальный, как у Мишки, такой же опустошенный и блестящий от невыплаканных слез.

— Не по лицу, — хмыкнул Даня, видя, как у того сжались кулаки.

— С дороги отойди, — проходя внутрь как хозяин, а это и была его квартира, отправился на кухню. К удивлению, все было целым, а должно бы в клочья. Зная Михин темперамент… Это же как ему должно было быть плохо?

— Рассказывай, что за игру ты ведешь и к чему в итоге она приведет?

Данила присел напротив, спрятал руки по самые костяшки в рукавах растянутой водолазки и скрестил их на поднятых на стул коленях.

— Я не играю. — Чесались губы от желания закурить, и снова это тянуще-колющее ощущение в носу. — И не врал ему. Правду сказал.

— Ты дебил? — вполне резонный вопрос. — Тебе секса мало?

— Не в этом дело!

— Тогда в чем?! Еще один твой весь такой понимающий и ценящий тебя знакомый?

— Не ори, и так паршиво.

— Да ну? А знаешь, как Мишке здорово? Лежит, хохочет!

— Мне жаль.

— К чему все это было? Все эти нервотрепки, ваши расставания и перемирия, эти чувства, которые и слепой увидит. Для чего?!

— Макс… — Даня болезненно простонал и уткнулся лицом в колени. Дальше сдерживаться не было сил, его затрясло, а на пол упала пара капель. — Я перебрал. Не контролировал себя. Все случилось… я не хотел.

— Ему зачем рассказал? Ты же знаешь, как он все близко к сердцу принимает.

— Знаю. Поэтому и сказал. Чтобы сразу…

— Как давно?

— Пару недель назад.

— Это ты так с силами собирался?

— Это я так с ним хотел побыть. Он обратно не вернется. Я его знаю. А так… ну… попрощаться.

— Это какой-то бред! — Макс резко встал, роняя за собой стул, отчего собеседник вздрогнул всем телом и сжался в еще меньший комок. — Так не бывает! Не с тобой! Ты же не дебил. Я же знаю тебя. Сам бы такое не учудил, слишком Миху любишь. Тебя заставили, да? — Макс стал перебирать сотни вариантов, лишь бы придумать хоть что-то. — Изнасиловали, а ты боишься признаться? — Даня покачал головой. — Угрожают?

— Нет, Макс, — Даня расправил ноги и зачем-то разгладил черную водолазку на животе. — Я проснулся утром голый, со следами спермы на груди. Без синяков. Все было по согласию.

Макс обессилено сполз на подоконник.

— А жопа?

— Я ни с кем кроме Мишки не «пассую». Мне не в кайф.

— Ты, блядь, посмотри, какой принципиальный! Лучше бы ты жопу подставил, не так было бы обидно.

— В смысле?

— В смысле теперь Миха думает, что тебе плевать, в кого тыкаться.

— Он меня ненавидит.

— Хуже… он тебя любит. А лучше бы ненавидел.

— Можно… что-нибудь сделать?

— Я не знаю, — впервые за долгое время Максим почувствовал себя бессильным. — Я не знаю, — повторил еще раз, сверяясь со временем и отмечая, что сегодня уже не уснет.

— Тогда попросить об одолжении можно? — Данила чуть качнулся на стуле и склонил голову вбок, становясь похожим на сломанную фарфоровую куклу, такой же бледный и такой же хрупкий, исхудавший за несколько дней до болезненного состояния. — Присмотри за ним, ладно?

— Сам глупостей не наделай. — Даня печально ухмыльнулся. — Если, конечно, не хочешь сделать ему еще хуже… Хотя куда хуже?.. — Вопрос был риторический.

Утром Мишка проснулся с головной болью, все тело сотрясал озноб, словно он был болен, и выше и выше ползла температура.

— Есть что от невроза? — заполз на кухню, шаркая ногами, и, пристраиваясь на краю массивного дубового стола цвета венге, отобрал у Макса кружку с кофе. Тот недовольно фыркнул, из кармана вытащил таблетки, которые подсовывал Мишке в прошлый раз, и пошел варить себе новую порцию.

— Мих, это пройдет, — попытался поддержать, но вышло откровенно паршиво.

— Ага, как только вздернусь… — Звук голоса перекрыл звон пощечины. Макс не сдержался. Ни в поступке, ни в силе удара. Мишку дернуло вбок, кружка вылетела из рук, и горячий кофе разлился по столу. Макс придержал парня, прижимая к себе и целуя в макушку.

— Чтобы я этого больше не слышал, понял? — все так же держа подле себя, испытав не слабый адреналиновый приход. Мишка слышал, как нервно колотится чужое сердце, в то время как свое почти остановилось.

— Хорошо, — криво усмехнулся, но отстраняться не стал. — Ты же у нас начальник.

Мишка

Серые будни стали сливаться в одно размытое грязное пятно. Сон пропал. Аппетит на нуле, и ем то, что Макс втолкнет, и уже становится реально стыдно, ведь возится со мной как с ребенком. Приходится брать себя в руки. Работа позволяет отвлечься, а когда приезжаю к Максу — не помогает ничего. Все внутри замирает, дергается и сыплется прахом, битыми стеклами по свежей ране, я это тепло, вязкую липкую сукровицу, словно внутри чувствую.

Невроз не удается убить. Срываюсь на каждом, вызывая негатив у людей, хотя меня и так не особо любят. Чувствую себя одиноким и брошенным, и впервые это осознание не дарит покой, оно убивает. Каждую нервную клетку, каждую живую эмоцию, до полной ненависти к происходящему и окружающим. Решаю заняться боксом. Тренера выбираю под стать себе — психа и неврастеника. Сначала он толково показывает приемы на груше, неплохо гоняя меня в разминке, а после пиздим друг друга на ринге так, что оба после встать не можем от потери сил и полного морального истощения. Пить не пью. Сразу плохо. Макс подмешивает в алкоголь какие-то таблетки, становится невыносимо, полощет, как в пятнадцать, когда перебрал самогона в деревне, и не врет, прямо говорит: буду бухать — сам отравит, чтобы не мучился. Поэтому на ночь чай с ромашкой и пачка сигарет.

— Да, — долго смотрю на мигающий экран телефона, прежде чем взять трубку. — Ма-а-а-акс? — на том конце провода слышны гудки и шипение радио.

— Малой, дело есть, — начинает издалека, мне это уже не нравится, мне вообще ничего не нравится, даже эта ебаная жизнь.

— И?

— К Дане сходи, у него кран потек, почини…

Тут мы оба затихли — я молча переваривал, Макс выжидал.

— Что, прости? — Может, галлюцинации?

— Даня сломал кран.

— Специально?

— Нет. Сам сломался.

— Это у меня само все ломается, а у него, наоборот, чинится. Максим! — рявкаю во всю мощь легких. — Ты издеваешься?

— Он не может починить. — Гул улицы затихает, видно, форточку закрыл.

— Да?.. — вопрошаю со скепсисом. — Карбюратор он может собрать и разобрать, полкомпа снести и заново починить может, а сраную прокладку в кране заменить — нет?! Вот это деградация.

— Он руки обжег. Ты пойдешь или нет?

— А сам?

— Я в район уехал, буду поздно. Все. Я передал, ты решай.

— Передаст хренов!

Сбрасываю вызов и долго туплю в потолок. А в принципе, что такого? Починю, посмотрю, уйду. Не чужие же люди… Где-то я телефон старый видел, надо симку перекинуть, а то этот… сломался…

В звонок не звоню, знаю — открыто. Зайдя внутрь, притормаживаю, пережидая, пока мурашки успокоятся и волосы на руках, вставшие дыбом, улягутся, иду на шум. Каждый миллиметр пространства им пропитан. Даже не мной, им. А прошел всего лишь месяц… и легче не становится.

Меня встречает, выйдя из ванной с обмотанными мокрыми бинтами кистями, с полотенцем в руках, с которого капает, закатанных до колен спортивках и футболке, что я когда-то купил… себе, вообще-то.

— Привет, — отзывается первый, убирает за спину тряпку, словно боится, что отругаю — не за потоп, нет, за травму, которой быть не должно. Злость за него привычно возвращается на свое место, только вот не умещается и давит на все, включая сердце, сбоя его с хода.

— Привет, — долго смотрю на его лицо, вспоминая, каким оно было при мне, и не могу не заметить — выглядит уставшим и повзрослевшим. — Что с руками? Сильно? — Хотел было взять посмотреть, вовремя осекся и зашел в ванную, перекрыл воду, заглушая кран. Стою по щиколотки в воде, удивляюсь, как так-то, блядь, нормально же все было…