Увлекшись, очнулся уже у себя в комнате обнаженным, лежа на лопатках с широко расставленными коленями, распахнутыми увлажнившимися глазами и тянущей болью внутри, которую терпеть было трудно. Костя завис надо мною сверху, вспотевший, с сорванным дыханием и, взволнованный, немного дикий, продолжающий целовать, отвлекая, пока глубже толкался в меня, вгоняя до самых яиц и давая ненадолго передохнуть, почувствовать, понять, надо оно или нет, вообще. Мой стояк хоть и спал немного, был по-прежнему в боевом состоянии, только вело меня не от того, что Он был во мне, а от того, КТО был на мне. Эти ласки такие странные, грубоватые и резкие, поцелуи до удушья и нежность, которую нельзя было не чувствовать в легких поглаживаниях и едва слышном шепоте, когда он нес всякую пошлую чушь, а я краснел еще больше, старался закрыть ему рот, и так как обнимал крепко за шею, затыкать приходилось ртом. В один из таких моментов мы оба почувствовали нечто яркое, зацепившее нас разом, как взрывной волной, соединившее в одно целое, невыносимым возбуждением перетряхнувшее тела. Костя начал двигаться, осторожно, плавно, его спина закаменела, ладонь на моем бедре стала мокрой, взгляд потемнел, и только от такого, пристального и жадного, меня скручивало под ним предоргазменной судорогой, колени все сильнее сжимали его бока, а тело, давно переставшее меня слушаться, стало ватным.

Я обнял его еще крепче, когда стало почти физически плохо, он, от порыва чувств, крепко меня обнял, пряча лицо у меня на плече; не сдерживаясь больше, повторил несколько подходов сильных фрикций, содрогнулся и, резко вытащив член, кончил мне на бедро, глухо застонав.

Мой оргазм я вряд ли забуду. Костя, не дав мне закончить самому, скатился мне между ног, отбил руки, которыми прикрывался, глянул в глаза с вызовом и легким весельем, словно зная, что спустя мгновение буду готов его убить, и взял у меня в рот, присасываясь так, что у меня в ушах зашумело. Он отсасывал жадно и пошло, чмокая и размазывая по губам слюну, зализывал языком ствол и вытягивал из меня все жизненные силы, которые и так были на исходе. Я чуть не заорал, когда оргазм подкатил совсем близко и выплеснулся из меня горячей струей. Заткнул себе рот руками, широко распахнув глаза, и трясся каждый раз, когда сперма била тугой струей, а Костя продолжал большим пальцем размазывать капли по головке, оттягивая отходняк…

— Почему именно я? — спрашивает серьезно, куря на балконе в кухне и поправляя одеяло, в которое я завернулся.

— Если честно, — стало даже неловко, — у меня больше нет знакомых геев…

— Да, это повод тащить в койку первого встречного.

— В койку ты пошел добровольно, еще и меня туда донес. Это уже само получилось. Я не жалею. — Он хитро на меня глянул исподлобья и заулыбался. — Жопа жалеет. Болит.

— Поцеловать, где болит?..

— Доверим этот процесс регенерации организма!

— Константин, как вам не стыдно! — мамка распахнула балкон так неожиданно, еще и черной фигней какой-то лицо измазала, опять они с отцом в снайперов, что ли, играли… короче, мы чуть оба с балкона не вышли, не прощаясь.

— Мне? — уточнил он, тыча себя пальцем в грудь. Я не знаю, что он сделал, но мне бы было стыдно, если бы на меня так смотрели.

— Мальчику завтра на учебу! Уже сегодня! — Она посмотрела на часы на руке, которых там не было. — А ты ему спать не даешь! Тебя совсем не заботит его будущее?!

— Это тебе больше вообще не до чего докопаться, да? — спрашиваю сам, Костя пытается спрятать улыбку, но выходит паршиво.

— Ну он же не может совсем быть идеальным!

— Он храпит. Ты же храпишь?

— Нет.

— Разбрасываешь носки?

— Не замечал за собой.

— Бабник?

— Это точно нет… по объективным причинам.

— Тогда что с тобой не так?! — это уже отец. — На кой черт тебе Этот?.. — в меня тыкнули пальцем. Пахан в мамкином розовом халате. Ругается стоит.

— Он сам пришел, — пожимает плечами и, обняв меня за плечи, утаскивает с балкона, подпихивая в комнату.

— Весь в меня! — похвалил батя, у мамки с закаменевшего лица посыпалась кусочками высохшая глина. — В смысле… делает хороший выбор. Я вот тоже не ошибся.

— У тебя второй брак! — напоминаю, уже затолканный к себе.

— Первый раз не считается!!!

А в спальне под покровом ночи два возбужденных друг другом и новыми чувствами самца… собирались на пары! И домашку делать меня он заставил! Пока вещи мои собирал. Швыряя комьями в сумку, отвешивал подзатыльники за бардак, уже сейчас сокращая конфетно-букетный период, аргументируя это тем, что на двоих хату снимать выгоднее, у моих точно не уживемся, у его тем более — у них, оказывается, мамка слэшер, а младшего до сих пор стараются пристроить в хорошие руки, и меня рассматривали как первого кандидата. Психанул. Полез целоваться… Нарвался…