На этот вопрос отвечает в романе В. Шукшина скованный цепями Степан Разин: «Я дал волю… Берите!» И трезво мыслящий его бывший друг никак не может его понять.
А дело в том, что крестьянские войны совершали переворот в сознании людей. Они давали возможность почувствовать вкус другой, вольной жизни и тем самым способствовали вызреванию в крестьянской психологии черт антифеодального характера, стимулировали и активизировали энергию классового сопротивления народных масс. Воспоминания о них и об их руководителях многим поколениям крестьян давали заветную надежду на свободу и силы для сопротивления. В этом их главный результат, их значение.
Классовая борьба, достигавшая своего апогея в ходе крестьянских войн, вынуждала господствующий класс совершенствовать методы своего господства, проводить преобразования государственного строя, то есть вводить в действие еще остававшиеся ресурсы феодальной системы, а значит, быстрее их исчерпывать и приближать ее конец. Так классовая борьба вообще и крестьянские войны в частности ускоряли ход исторического процесса.
Огромные внешнеполитические задачи, стоявшие перед Россией, необходимость создания современной армии, а значит, и промышленности, засилье иностранного купеческого капитала в русской внешней торговле и на внутреннем рынке, грозившее России потерей экономической независимости, обострение социальных противоречий, сила народного гнева, потрясшего страну, — все это заставляло господствующий класс серьезно задуматься над положением в государстве, искать пути к его усилению и укреплению своего классового господства. Появляется все больше людей, осознававших необходимость проведения преобразований и использования для преодоления отсталости страны достижений далеко ушедших вперед передовых европейских стран. Шел не всегда гладкий, часто весьма болезненный процесс преодоления веками внедрявшегося церковью в сознание людей представления о национальной исключительности, национального высокомерия и ограниченности.
«Все собрались в дорогу» — так охарактеризовал состояние русского общества накануне петровских преобразований С. М. Соловьев.
В самом начале этих «сборов в дорогу» застает Россию сочинение Г. Котошихина.
Григорий Карпович Котошихин был подьячим Посольского приказа, выполнял различные дипломатические поручения, бывал в посольствах при переговорах с иностранными державами, а в 1661 году ездил в Стокгольм гонцом с письмом царя на имя шведского короля. В 1664 году он бежал в Польшу, с которой Россия в то время находилась в состоянии войны. Но еще раньше, в 1663 году, он установил отношения со шведским дипломатом, жившим в Москве, и снабжал его, за определенную плату, конечно, секретными сведениями, знакомил его с секретной дипломатической перепиской, то есть стал тайным шведским агентом. Боязнь разоблачения, вероятно, и заставила его бежать за границу. Нет никаких оснований как-то облагораживать его поступок, выискивать какие-то идейные соображения, руководившие им, как это делали некоторые историки, относившие Г. Котошихина к числу людей, которых «тошнило» от современной им московской действительности, и этим отчасти объяснявшие причину его бегства из России.
Сам Котошихин объяснял свой побег за границу нежеланием писать по принуждению князя Ю. А. Долгорукого донос на Я. К. Черкасского, к войскам которого он был прикомандирован для ведения канцелярских дел.
В Польше Г. Котошихин пытался предложить свои услуги польскому правительству. Когда из этого ничего не вышло, он перебрался в Пруссию, затем в Любек и, наконец, в начале 1666 года оказался в Швеции, где был определен на службу чиновником государственного архива. Но служба его продолжалась недолго. В августе 1667 года он совершил преступление — непреднамеренно, в пьяной драке убил своего квартирного хозяина, приревновавшего его к своей жене, и в ноябре того же года по приговору суда был казнен. Известно, что его скелет долгое время служил учебным пособием в Упсальском университете.
В Швеции Г. Котошихин и написал по заказу шведского правительства свое сочинение о России, подлинную рукопись которого в 1838 году обнаружил в библиотеке Упсальского университета историк С. В. Соловьев. В 1840 году оно впервые было издано в России, а затем трижды переиздавалось — в 1859, 1884 и 1906 годах. Годы, когда сочинение Котошихина увидело свет, были временем острой идейной борьбы в русском обществе. Славянофилы и западники, революционеры-демократы и представители лагеря защитников крепостничества и самодержавия пытались обосновать свое видение будущего России, свое понимание ее прошлого. Интересы политической борьбы порождали и отношение к сочинению Котошихина: одни отказывались доверять его сведениям, другие охотно пользовались ими.
Откликнулся на это издание и В. Г. Белинский. На страницах журнала «Отечественные записки» он приветствовал выход в свет этого сочинения, дал ему высокую оценку и широко использовал материал, содержавшийся в нем, для доказательства необходимости и благотворности для России петровских реформ. Относительно достоверности и ценности сообщаемых Г. Котошихиным сведений можно привести отзыв известного русского историка П. М. Строева. «Чтение сочинения Котошихина, — писал он, — доставило мне несказанное наслаждение. Будучи коротко знаком с этим периодом по оставшимся делам тогдашних приказов, особенно Посольского, могу сказать, не обинуясь, что эта книга сколько любопытна, столько же и верна, и даже очень верна… Котошихин был человек, как видно, умный и при том добросовестный писатель; лжи умышленной я не заметил нигде…» Другой историк, А. И. Маркевич, автор единственного специального исследования о Г. Котошихине и его сочинении, в результате внимательной проверки его сведений другими источниками пришел к следующему выводу: «Правдивостью дышит его повествование о России; относится он к ней отрицательно, охотно отмечает недостатки ее государственного и общественного строя, но делает это спокойно, без озлобления, просто… и никогда не опускается до клеветы; Котошихин легко мог ошибиться, но не солгать».
И все же сочинение Г. Котошихина не свободно от тенденциозности. Выполняя заказ, он должен был подстраиваться под общий враждебный тон тогдашних правителей Швеции по отношению к России.
Стремясь удивить иностранного читателя необычным, он описывает преимущественно негативные стороны государственного и частного быта, сосредоточивает внимание на отживавших свой век и уходивших в прошлое обычаях и обрядах, как бы не замечая того нового, что появлялось в это время. Он подробно описывает архаичный обычай местничества, доживавший последние годы. С сарказмом Г. Котошихин рисует боярскую думу, на заседании которой бояре сидят, «брады свои уставя», на вопросы царя по своему невежеству не в состоянии ответить, дельного совета дать не могут, «потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе», при этом «забывая», что отнюдь не эти высокородные и спесивые невежды определяли лицо высшего государственного органа, что и в думе, и в окружении царя было много действительно талантливых и образованных государственных деятелей, осознававших необходимость преобразований и стремившихся их проводить. Говоря о невежестве русских, он как бы «забывает», что именно в эти годы в Москве появляются первые школы, в которых преподавались греческий язык и латынь, что знание иностранных языков, и прежде всего польского, становится распространенным явлением в кругах знати. Описывая мельчайшие подробности архаичных патриархальных обычаев придворной жизни со всеми их нелепостями, он «забывает», например, упомянуть о том, что в это время уже предпринимались попытки создания придворного театра, который начнет действовать уже через пять лет.
Г. Котошихин не выдумывает, он пишет правду, но… не всю правду. И это обстоятельство должен иметь в виду современный читатель его сочинения.
Следует также отметить, что Г. Котошихин, зная глубоко свое время, не являлся, однако, историком. Поэтому все его экскурсы в прошлое (весьма немногочисленные) требуют проверки и уточнений.
