— Думаю, уже достаточно, — Стас притормозил, стянул с плеча сумку и огляделся. Будто бы мы могли разглядеть хоть что-нибудь, что находилось дальше пары метров.

И снова чей-то леденящий душу стон, от которого по всему телу волоски поднялись дыбом.

— Вам надо потенциальных преступников водить сюда на экскурсии. Думаю, даже четверти часа хватит на то, чтобы навсегда отбить желание совершать преступления. По крайней мере, вряд ли в моей жизни случится что-то, отчего я захочу сюда вернуться. Что при жизни, что после смерти, — с жаром прошептала, вертя головой, пока Стас выгружал атрибуты для ритуала.

— Поделись впечатлениями и идеей с Ядвигой Петровной. Возможно, она подумает над этим предложением. Тем более, ходить далеко не придется. Думаю, берегини не будут против, если по их озеру дорогу будут прокладывать иногда.

— Если вернусь, так и сделаю, — себе под нос прошептала, завороженно наблюдая за четкими действиями Стаса.

Мысли вдруг все улетучились, любопытство спрятало голову и не высовывалось, а вот страх развернулся во всю силу. Я боялась, что ничего не получится, и мне придется уйти. Наверное, к маме. В родной мир. Странно, когда-то, чуть больше двух месяцев назад я мечтала о возвращении, а теперь в груди разливается тоска от одной только мысли об этом.

— Что значит, если? — Стас резко выпрямился, полыхнул на меня своим горячим в прямом смысле взглядом и нахмурился, — мы вернемся. Это не обсуждается. А тебе сейчас должно быть стыдно, кнопка. В ком ты сомневаешься? В себе? Желание стать счастливой, влюбленной и любимой пропало? Решила опустить руки в самый важный миг? Или во мне ты сомневаешься? Думаешь, я посмею тебя подвести, проделав такой путь? — закончил гневную отповедь, сложил руки на груди и взглянул на меня сверху вниз. За ярким пламенем, которое плясало в его глазах, было не разобрать его чувств, но мне казалось, что во взгляде сквозит осуждение и даже какая-то обида за недоверие к нему. — Если бы я, — он говорил медленно и с расстановкой, а я чувствовала стыд, который затопил меня уже по самые пылающие уши, — хотя бы на секунду усомнился в том, что смогу провести этот ритуал, не подвергнув тебя опасности, я бы не стал пытаться и рисковать.

— Нет-нет, Стас, — вновь вцепилась в его руку. На нее и смотрела не в силах поднять взгляд, — в тебе я не сомневаюсь. Правда-правда. Я просто боюсь, — глаза жгли слезы, готовые сорваться с ресниц, — боюсь боли, неизвестности, что сумею сделать все, как положено. Я трусиха, — виновато пожала плечами и шмыгнула носом, — и в себе не уверена, ты прав. Но я очень хочу это сделать, иначе бы просто сбежала на Землю. Но там у меня еще мама есть. И хотя бы ради нее я должна.

Стас шумно выдохнул и вывернул свою ладонь из моих рук, отчего я совсем поникла, готовая разреветься. Но в следующую минуту, меня приняли в теплые крепкие объятия и сжали. Под щекой была прохладная кожа куртки, сквозь которую так хотелось услышать уверенный стук сердца невозмутимого ведьмака, чтобы понять, что он действительно не волнуется. На макушку опустился его твердый подбородок. В этот раз шумно и тяжело выдохнули мы оба. Я, почувствовав поддержку Стаса, почти мгновенно успокоилась, слезы высохли, а вера в лучшее вновь укрепилась.

— Когда будет больно, — тихо заговорил Стас, все также не разжимая рук, — думай о том, что это для мамы. О том, что это пройдет, и ты станешь свободной. А теперь давай, будем звать Мстиславу. Давно пора ей забрать свой сомнительный подарочек.

Глава 30

От земли тянуло холодом, и даже теплый плед, на котором я сидела, не помогал. Да и магия Стаса, которая раньше согревала и мерцала завесой перед глазами, испарилась. В этом ритуале не должно быть ничего лишнего. Во рту до сих пор разливался отвратительный привкус железа, а ладонь жгло от боли. Несмотря на готовность, я все же не сдержала крика и даже двух слезинок, когда Стас полоснул по моей ладони ножом. С содроганием смотрела на то, как парень повторяет это действие и со своей рукой.

Наши окровавленные руки долго были соединены над глиняной чашей. Стас еще у Марьяны рассказал, что первым этапом сложного и долгого ритуала станет своеобразная подготовка, которую я идентифицировала как кровное братание. Насколько я поняла, это было нужно для формирования связи между нами, чтобы Стас смог вытянуть мою душу и вернуть ее в тело, если я не сумею вернуться самостоятельно. Пришлось, подавив рвотный рефлекс и отвращение, сделать небольшой глоток нашей смешанной крови, когда Стас закончил с заговором. Гадость невероятная.

В руках у меня был потрепанный ведьмовской дневник. Эта была та самая вещь, которую отдала нам Марьяна. Светлая кожаная обложка с черной немного выцветшей вязью рун. В центре, в темном узорчатом круге красовалась большая металлическая руна, значение которой мне пока было неизвестно, а Стас отделался фразой «Всему своей время».

Передо мной лежал листок испещренный крупными аккуратными буквами. Ровные строки, выведенные рукой Ядвиги Петровны, пошагово и очень подробно рассказывали о том, что нам нужно сделать. И сейчас я должна была позвать Мстиславу и связать ее с собой опять же каплей крови. Всего лишь мазнуть алой жидкостью по вещи Мстиславы. Это легко. Рана-то на руке была свежей. После того, как с кровью было покончено, Стас туго перевязал мою ладонь и сел рядом.

— Я буду рядом.

Кивнула и без промедлений начала зачитывать слова, которые должны были привести Мстиславину душу ко мне и не позволить ей ускользнуть раньше, чем я того пожелаю.

Стены серые, непроглядные

Разойдитесь, рассейтесь пред взором живым,

Мгла вздрогнула, пошла рябью, в лицо ударил ветер, который не принес ни единого запаха, лишь шорохи, стоны и будто бы взволнованный шепот, но я постаралась не отвлекаться на то, что происходило вокруг.

Покажите ту, что Мстиславой зовется,

Вещью ведьминой приманю душу ее, опутаю,

Привяжу кровью к душе тьмой не испорченной.

Не со злым умыслом, для добра зову,

Душу черную, во зле уличенную.

Светом душу наполненную к ней на встречу шлю.

Сердце дрогнуло и затихло. И все вокруг затихло. Перед взглядом уже не было ни светлого листка, ни тетради, которую я сжимала пальцами. Вокруг вообще ничего не было. Темнота. Абсолютная, плотная. Лишь вокруг меня тусклый свет сеялся. А нет. Стоило взглянуть на себя, как стало ясно, что не вокруг, а от меня он исходил. Вернее, моя душа светилась в этом мраке. Тело осталось там, в лесу, а я оказалась здесь… Только еще бы знать, где и что делать дальше.

Стоило так подумать, как невдалеке что-то замерцало и потухло. А потом опять замерцало, но уже ближе. И снова. Когда оно оказалось в нескольких метрах, я поняла, что это. Душа Мстиславы. Света в ней почти не осталось. Темные нити опутали душу плотным коконом. И нити эти были живыми. Они сжимались, словно хотели раздавить душу. И именно в эти мгновения она начинала мерцать. Тогда можно было разглядеть и размытые черты лица сквозь множество нитей. Черты, которые искажались в муках.

Оторопь. Моя душа дрогнула от увиденного. Здесь, в этом месте, было даже страшнее, чем там, среди густой серости, в окружении страшных звуков, теней и холода. Я вздрагивала каждый раз, когда душа Мстиславы заходилась в беззвучном крике, когда смазанные черты лица искривлялись и плыли, когда черные нити впивались в душу, терзая ее. Я оказалась настолько не готова к этому, что замерла в нерешительности и с нарастающим ужасом наблюдала за жутким представлением, которое, словно короткая запись, поставленная на повтор, повторялось каждую минуту.

«Так! — мысленно подбадривала себя и пыталась вспомнить, что от меня требуется, — нужно достучаться до памяти ее духа».

Ядвига Петровна в своей инструкции уверяла, что души помнят свое зло. Вроде бы, так предусмотрено природой. Души помнят, за что были обречены существовать в этом кошмаре.

Когда попыталась заговорить, поняла, что голоса нет. Да и вряд ли это возможно, когда отделён от тела и перенесен в своеобразное чистилище. Да-да, именно чистилищем я считала это место.