Сейчас ей пришла в голову мысль, как много маленьких девочек подвергается в детстве такой разрешённой родителями педофилии в лёгкой форме. «Сядь на коленки к дяде», «Расскажи ему стишок», «Поцелуй дядю, он тебе конфетку даст». Да, дядя, может, и не чувствует к смущающейся маленькой девочке ничего, кроме глубокой отеческой симпатии, но каково малышке. С раннего детства самые близкие и уважаемые нами люди заставляют нас терпеть близость взрослых, неприятных нам мужчин или женщин. Странные усы, пахнущие крепким табаком, колючая борода, лёгкий аромат перегара, длинные жёсткие, как медная проволока, волосы, торчащие из ушей и огромных, грозно раздувающихся со свистом, покрытых рытвинами, ноздрей, большие пальцы с жёлтыми или чёрными ногтями – ко всему этому меньше всего готова нежная душа ребёнка.

В следующий раз, услышав, что нужно собираться к дяде Андрею или Зыкиным, у неё заболит живот или поднимется температура. А родители будут ходить вокруг и вздыхать – как же так, мы же вот только новый стишок выучили.

С детства её, как, впрочем, и многих девочек, преследовала сексуальная агрессия мужчин. Долгое время ей казалось, что никто, кроме неё, их не видит. Эдакие призраки, выходящие из кустов и оголяющие свои гениталии, завидев её, проходящую мимо парка, плотоядно улыбающиеся ей, подмигивающие и кивающие вниз, на мягкую бледную плоть, которую они зажимали и теребили двумя пальцами, и скрывающиеся в густой тени парков, когда мимо спешили по своим делам взрослые. Она не понимала, как этим мерзким, противным мужикам всё сходило с рук, как они могли остаться незамеченными.

Первый раз она увидела его лестничной клетке. Они вышли из лифта с мамой, вернувшись с прогулки. Пока мама вставляла ключ и открывала дверь, ведущую в тамбур, она почувствовала движение за спиной, как будто там встало большое тёмное животное, закрывающее свет, еле пробивающийся через матовое стекло балкона-сушилки. Этот балкон был её страшным кошмаром. Она предпочла бы отрезать свои длинные русые волосы, только не выходить на эти страшные балконы вечером.

Советские архитекторы-затейники предполагали, что на больших открытых общих балконах-лоджиях жильцы трёх стоящих в ряд четырнадцатиэтажек будут сушить свои вещи. Поэтому перила были редкие и низкие, в стены были щедро вбиты крюки для верёвок, а с потолка спускалась чёрная чугунная пожарная лестница, упирающаяся в железный люк в полу, впрочем, увенчанная таким же люком сверху. Эти балконы были идеальны для игры в казаки-разбойники с ребятами. Если все люки были открыты, то можно было быстро перемещаться между этажами, стена, соединяющая балкон с лестничной клеткой, была выложена стеклянными полупрозрачными кирпичами, похожими на бутылочные донышки, которые проводили свет, но были совершенно непроницаемыми, и позволяли на таких балконах устраивать секретные собрания игроков, а также прятаться часами. Но с наступлением ночи, балконы становились зловещими, старые деревянные двери страшно скрипели от сквозняков, кто-то где-то грозно хлопал люком, на некоторых собирались подростки, курили, громко смеялись, вызывая праведный гнев жильцов прилегающих квартир, а на следующее утро дети находили пошлые рисунки, нацарапанные ключами надписи на стенах, битое стекло, красные капли на полу и чёрные кляксы от зажжённых спичек на потолке. Эти сушилки привлекали не только детей и подростков, но также различных психов, поэтому периодически с них скидывали котят, проверяя эмпирическим методом, сможет ли кошка приземлиться на четыре лапы, упав с высоты четырнадцатого этажа, а иногда, несчастные взрослые девушки шагали с них в пустоту, и никто не мог сказать, сами ли они делали последний шаг, или с помощью невидимых рук.

Именно перед этим балконом сейчас стоял кто-то, обращая её внимание на себя. Спиной она почувствовала его ухмылку, она обернулась – в ней не было злости или угрозы, она увидела сочетания дикого торжества и призыв-приглашение. Что-то странное было в его одежде, в жаркий летний вечер этот мужчина был одет в тёмную дублёнку, он не застегнул её, а внутренняя стороны была настолько мохнатой, что снизу и в центре всё тонуло в рыжей шерсти. Он раздвинул подол дублёнки, и она увидела что-то настолько ужасное и плохое, что парализовало её. Она не могла кричать или двинуться, или просто отвести взгляд от него, и этот человек приложил палец к губам и сделал без того бесполезный знак – молчи.

Пытка длилась несколько секунд. Мама уже открыла замок и вошла, не оборачиваясь, в тамбур, подозвав её. Голос мамы, такой реальный, вывел её из оцепенения и она, подгоняемая, инъекциями адреналина, забежала внутрь, захлопнув за собой дверь.

В квартире у неё началась истерика. Она заламывала руки и не могла понять, что только что произошло. Это было настолько неправильно, грязно, нереально, стыдно, странно, дико странно. Какая-то грозная сила в тот вечер показала себя, как будто дьявол приоткрыл дверь в ад, и жар обжёг её душу. Она начала молиться, повторять про себя слова, которым научила её бабушка, и которые не несли в себе для ней никакого смысла, но удивительным образом успокаивали. Позже, придя в себя, она рассказала маме. Как ни странно, она поверила, и даже проверила этаж, но там уже никого не было. Дочь она успокоила, рассказав, что это был больной дядя, у него не всё в порядке с головой, но он абсолютно безобидный, и в следующий раз нужно немедленно говорить и показывать взрослым, чтобы они его отругали.

Позже она неоднократно замечала похожих на психов, прячущихся в кустах вдоль парков, мужчин, дёргающих свою безжизненную плоть. Но они были какими-то мелкими, не несли в себе зла, она отворачивалась от них и шла дальше. Но тот, плотоядный, хищный, держащий в руках не безжизненно бледный кусок кожи, а что-то большое и несущее реальную угрозу, приоткрывший ей окно в какую-то чёрную бездну, навсегда врезался в её память. Примерно такое же чувство прикосновения к чему-то очень грязному и злому она испытала, когда нашла на земле под большим кустом, растущим возле забора её школы, по периметру которой они бегали кроссы, белые девичьи трусы с пятнами цвета ржавчины.

****

Солнце начинало припекать голову, хотя холодный ветер заставлял поёживаться и прятать руки в карманы дутой безрукавки. Она улыбнулась от мысли, пришедшей за воспоминаниями. Действительно, мужчины порой, даже самые прогрессивные и современные, не понимают, почему мы их так боимся. А ведь все эти онанисты в кустах, это только часть той грязной сущности, преследующей нас всю жизнь. Это сложно назвать насилием, ведь тебя, по сути, не трогают, но всю свою жизнь ты должна быть готова к тому, что мужчина сильнее, что вот он так просто может расстегнуть ширинку и вывалить её содержимое, что от любого из них может исходить потенциальная опасность. Нас ощупывают в транспорте, в переполненных вагонах трамваев или метро о нас трутся эрегированными пенисами, на эскалаторах под юбки просовывают мобильные телефоны или зеркальца, и мы всегда должны быть готовы к этому. Садясь в транспорт вечером мы оцениваем обстановку в вагоне электричке или в автобусе. Мы не должны садиться в лифт с мужчинами, и она вспомнила, как в детстве выучила это правило, и долгими минутами ожидала, пока лифт, увёзший незнакомого мужчину на один из последних этажей, невыносимо медленно ползёт вниз, звеня цепями и расшатанными механизмами, время от времени замирая и не реагируя на нажатую чёрную кнопку с подпалёнными углами.

Мы также не можем пройти через тёмный осенний сквер или парк в одиночестве, нам приходится обходить любую плохо освещённую площадку, при этом оценивая каждого идущего навстречу мужчину, мы не можем даже просто сесть ночью в легальное такси, нам нужно сделать фото номера или скрин приложения с указанием контактов водителя и авто, и отправить их подруге, маме или мужу. Наша жизнь – это постоянное ожидание агрессии и нападения со стороны мужчин.

При этом каждый мужчина, подпущенный женщиной к близости с ней, искренне не понимает, почему она не визжит от восторга и не бросается с жадностью на его член. Ребят, да нам их показывают с раннего детства, при этом демонстрируют свои достоинства отнюдь не красавцы, а отвратительные существа с мерзкими перекошенными от удовольствия лицами, выглядывающие из кустов или тёмных подъездов. Представьте, что всё ваше детство перед вами мастурбируют женщины. При этом отнюдь не красотки из «Пентхауса», встающие в соблазнительные позы, а обычные такие тётки из очереди в районную поликлинику. И вот уже одна из них, расстегнув джинсы и засунув руку в трусы, начинает судорожно дергаться, обнажая белокожий, покрытый мелкими чёрными кудряшками лобок, а другая прижалась к вам в тесном вагоне трамвая, подперев грудью подбородок, не давая возможности ни закричать, ни вдохнуть нормально, незаметно ощупывает ваши яички. Думаю, мальчик, неоднократно испытавший на себе такое в детстве, навсегда останется травмированным психически, и мы услышим о нём либо в новостях о поимке очередного серийного маньяка, с ненавистью расчленяющего женщин, либо совершающим ещё один каминг-аут о своей ориентации. А вот представьте мир, который населяет хотя бы треть мужчин, переживших в детстве сексуальную агрессию женщин....