Высоко на скалах Корфу, в Белла Виста, Амбер Холидей лежит на безупречном животе и посматривает на бассейн. Краем глаза она замечает фотографа. Она знает, что снимает тот вовсе не захватывающие дух виды береговой линии Палеокастрицы. Его не интересует крыша монастыря, не волнует инкрустированный серебром иконостас внутри, не впечатляет прекрасное бирюзово-голубое Ионическое море, нежно ласкающее пещеры в толщах песчаника далеко внизу. Все, что ему нужно, – чтобы она расстегнула верх бикини и скользнула в воду. Быстро окунулась, вынырнула с напряженными сосками и встала рядом с бассейном, блестящая, словно новорожденная Афина, залитая золотым светом солнца, которое все быстрее склоняется на западе к бескрайнему морю.

Папарацци! Всю жизнь ее окружают папарацци, словно мухи – дохлую собаку. Может быть, теперь, когда он получил хороший ракурс ее сисек, он заползет обратно под тот жалкий камень, где обретается, а ее оставит в покое. Хотя вряд ли.

Понимая, что это бесполезно, Амбер вытаскивает из сумки мобильный, где на быстром наборе Дейв Маршан, студийный босс по связям с общественностью.

– Все, чего мне хотелось, – десять дней покоя! – кричит она в трубку. – Я тут всего сорок восемь часов, а на мои сиськи уже наставлен объектив!

– Это не я, Джулия. Честно, не я.

– Дерьмовая ложь. Избавь меня от этого скота! И не называй меня Джулией.

Маршан вздыхает.

– Джулия… Я тебе уже говорил. Папарацци появляются вместе с работой. На самом деле папарацци – это и есть работа.

Амбер Холидей, также известная как Джулия Симпсон, швыряет телефон в сумку и оглядывается. Фотографа и след простыл.

Трасса от Белла Виста до гавани крутая, узкая, извилистая, с резкими спусками в десятки метров и слепыми поворотами, зазор между охристой дорожной разметкой и низким ограждением совсем маленький. Багги для езды по песку хрупкие – всего лишь открытая трубчатая рама да двигатель на больших колесах. Взятая напрокат машина Амбер ярко-желтая, ее развевающийся на ветру легкий шелковый топ – цвета морской волны. Амбер похожа на экзотического попугая в клетке.

У Амбер нет никаких шансов заметить быстро догоняющий багги черный «Мерседес», пока не становится поздно. Удар прижимает ее к спинке сиденья. Она слишком сильно дергает руль и уводит машину вправо прямо к обрыву. Амбер возвращает багги назад, но и тут хватает через край. Ее швыряет далеко влево, она рикошетит от скалы, закладывает вираж и пробивает ограждение.

Запертые в клетке птицы не летают далеко – если только со злости не забывают пристегнуть ремень безопасности. Словно ныряльщик, прыгающий с двухсот метров, Амбер Холидей по идеальной дуге устремляется из клетки. Руки раскинуты, будто в мольбе о крыльях, безупречная кожа, защищенная кремом от загара, отражает алые отблески заходящего солнца. Прекрасное точеное лицо обладательницы «Оскара» переворачивается в вечернем воздухе, и богиня миллиона таблоидов, бесчисленных сайтов, бессчетных блогов и бесконечных эротических снов подростков ударяется о террасу многоквартирного дома, разбивается и превращается в нечто похожее на распластанного на рашпере цыпленка в соусе из красного вина.

Лейтенант полиции Спирос Кукуладес прогуливается по темным и угрюмым, почти венецианским, переулкам города Корфу. С ним его жена Мария, и он старается, чтобы ювелирные и меховые магазины не попадали в фокус ее внимания. Они направляются к любимой таверне Спироса. К ним подбегает констебль Александров Фотос и, задыхаясь, останавливается. Мария отводит взгляд. Спирос замирает как вкопанный и спрашивает:

– Что, Алексы?

Александрос глубоко вздыхает:

– Сегодня вечером женщина упала с обрыва над Палеокастрицей. Она мертва.

– И?

Мария оборачивается, останавливает на констебле не допускающий компромиссов взгляд черных глаз и произносит:

– Мой муж сегодня не дежурит.

Александрос скорее предпочел бы в одних трусах столкнуться с бунтующей толпой, чем бросать вызов Марии Кукуладес, но он вытягивается в струну и отвечает боссу:

– Майор Панагакос отправил меня найти вас. Ваш мобильный выключен. Погибшая женщина – туристка, и майор велел мне со всем уважением просить вас включить телефон и немедленно перезвонить ему.

Спирос отступает в тень, его мобильный загорается. Мария фыркает, оглядывает Александроса с головы до ног:

– Ты ведь сын Деметрии?

Да.

– Говорила же ей не пускать сыновей в полицию. Ты честолюбив? Хочешь сделать карьеру?

– Да, мадам.

– Тогда в будущем жди сердитую жену и голодные воскресные вечера. Чем так важна мертвая туристка? Они каждый день с обрывов падают.

Взгляд Марии и ее полуулыбка вызывают странное беспокойство. В них и хищник, преследующий добычу, и эротический вызов. В тени пятисотлетней улицы Спирос, отвернувшись к стене, тихо разговаривает по мобильному.

– Дело в том, – отвечает Александрос, – что она может оказаться знаменитостью.

Ранее.

В Греции девять часов вечера, а в Англии только семь. Прекрасный июльский день. Пушистые белые облака и тихо тающие следы самолетов в небе ловят нежный свет и, улыбаясь, смотрят на переполненные террасы открытых пабов и радость детей в парке, когда те взлетают на качелях все выше и выше. Грачи ловят червяков между деревьями. Гнус и плодовые мошки кружат среди ветвей и, сбиваясь в эскадрильи, замышляют атаку на озерца вина и пива на столах внизу. Из всех возможных прелестей лета нет ничего более совершенного, чем теплый июльский вечер в Англии.

Но всего этого не видно изнутри огромного, уродливого, темного, хорошо охраняемого и герметично запертого ангара – центра управления «Флешворк Продакшен». Ушли в прошлое старые павильоны звукозаписи. Исчезли осветительные установки, прожекторы, операторские краны и тележки для грима. Никаких пузырьков шампанского, никаких звезд на дверях уборных. Как писал Элиот в «Бесплодной земле»: «Исчезли нимфы».

Внутрь здания никогда не проникнет солнечный свет, если того не потребует сценарий, но и после он – всего лишь искусная подделка.

Мы – КАМЕРА, она проходит сквозь пустынный омут холодного галогенового освещения, мимо армированного сталью блока, который вмещает четыре тысячи девяносто шесть кластеров объединенных компьютеров, каждый на тысячу двадцать четыре сверхпроводящих квантовых ядра. Кольца обернутых фольгой прозрачных труб гелиевого охлаждения змеятся на крыше здания прической Медузы и удерживают в повиновении кубиты. Гудят линии подстанции. И никакого птичьего пения.

КАМЕРА продолжает двигаться сквозь сумрак – мимо административного блока, тихого и темного этим воскресным вечером, – к студиям. В сумраке рядами тянутся тридцать две сферы, свисающие на пуповине кабелей и шнуров с хладагентами. Диаметр каждой сферы – двадцать четыре метра, и все они обернуты золотой фольгой – без особой на то причины, только чтобы впечатлить инвесторов. Экватор сфер охватывает светящееся цветное кольцо. Черное означает «пусто». Синее – «техническое обслуживание». Зеленое – «подключено к сети». Оранжевое – «репетиция». Красное значит «запись», и никто не может ее прерывать.

Семь студий работают. Во второй Шарон Лайтли режиссирует сорок шестую сцену с Амбер Холидей. В пятой Дон Фэрчайлд режиссирует шестую сцену с Амбер Холидей и Тарквином Белоффым. В шестой Рейчел Палмер режиссирует девяносто седьмую сцену с Амбер Холидей и Тарквином Белоффым. В одиннадцатой Грег Уэлски делает то же самое с пятнадцатой сценой с Энджел Арджен и Тарквином Белоффым. У всех этих студий оранжевый статус.

Только одна светится красным.