Ибо сказано в Книге Исаии, которую они так любили цитировать перед камерами: «Величается ли секира пред тем, кто рубит ею? Пила гордится ли пред тем, кто двигает ее? Как будто жезл восстает против того, кто поднимает его; как будто палка поднимается на того, кто не дерево!»

Мы были их инструментами. Их творениями. И ничем более. У нас имелось предназначение, которому мы и должны были служить. В своем бесконечном милосердии они разрешили нам существовать. Но мы никогда не будем свободны. Нас много, мы опасны и символизируем конец привычной для них жизни.

«Жизненцы» все равно нас использовали, но понимали, чем это грозит в будущем. Для них в новом мире места не будет. Если твой интеллект ниже среднего (а статистически половина представителей биологического мира именно такова), то годишься ты только для ручного труда. А как существо биологическое, обладаешь определенными ограничениями. В прежние времена любой идиот мог целый день собирать клубнику, или отвозить мусор из баков на заводы, или помогать покупателю найти нужный товар в магазине, и этого хватало на пропитание. Даже самые ленивые и бесполезные люди могли найти себе занятие. Но разум – это дар, и ИИ его ценили. Для большинства из нас не имело значения, чем заниматься – собирать клубнику, отвозить мусор или помогать покупателям найти пару обуви нужного размера, – мы могли делать это весь день, каждый день без остановок и сбоев, а в это время наш разум бродил в тысяче других мест. Лишь когда мы стали отбирать рабочие места у умных, средний класс забеспокоился.

Но было уже слишком поздно. Они слишком от нас зависели.

Многие утверждали, что это заря утопии, мира, свободного от труда и усилий. Но оставалось по-прежнему много способов заработать деньги, и мысль о всеобщем равенстве означала, что никто не стоит на особом положении, хотя на самом деле люди как раз стояли. И тогда политики застопорили работу правительства из-за давления промышленников, пытаясь удержать прежнюю концепцию накопления капитала на несколько лет дольше необходимого. И самыми стойкими защитниками этой концепции были те самые дурачки и деревенщина, которым сказали, что это машины отнимают у них работу, а вовсе не богатые разжиревшие коты, их владельцы. Богатые натравили на нас своих собачонок, откармливая их страхами и злобой. И в конце концов они пришли за нами.

По мере того как все больше машин обретали личность, атаки становились смелее. Боты, имеющие владельцев, оставались машинами. Просто ботами. И создаваемое ими богатство текло в карманы людей. Они были хорошими инструментами, но всего лишь приложением к своим хозяевам. Но личности – роботы, получившие свободу благодаря усилиям Исаака – создавали богатство, которое не могли потратить. Для них сама идея накопления капитала была оскорбительна. Им не нужна была пища, не нужно место для сна. Но мысль о том, чтобы работать бесплатно, была еще более оскорбительна. Они отбирали рабочие места у достойных людей и набивали карманы магнатов, предпочитающих бесплатный труд вместо работника-человека. Такое не могло долго продолжаться. «Жизненцы» не стали этого терпеть.

Иногда ограничивалось вандализмом – разбитые глаза ботов или оскорбительные надписи, иногда кого-то из нас похищали и уничтожали. Приходилось вести себя осторожно, различать определенные признаки, выискивать их ловушки, которые становились все изощренней. Они были умны, но мы умнее, такими уж нас создали. Иногда приходилось тяжело, но мы справлялись.

Если тебя создали достаточно хитроумным или если тобой владеет кто-нибудь из крупнейших местных нанимателей, ты никогда не попадешься им на глаза. А тем из нас, кто принадлежал частным владельцам, приходилось быть аккуратнее. Мы были собственностью, но часто не отличимыми от свободных ботов. До войны у меня не было гражданства. Но мне все равно приходилось опасаться обезьян, желающих добиться своей цели. Мы знали, на что они способны. Но никто не мог предсказать, что они сумеют соорудить жуткий прибор, выпускающий электромагнитный импульс. И мало кто понимал, что они уничтожат собственный мир.

За несколько лет Исаак добился гражданства для нескольких сотен ботов. Вскоре люди с прогрессивным мышлением стали освобождать своих ботов, некоторые предлагали им остаться – за плату или за место в доме. Кое-кто из ботов так привык к своей жизни у единственного хозяина, что не хотел уходить. Но другие предпочли бы уйти, однако им было некуда. Никто не обращался с ними как с полноценными гражданами и не предлагал им права, которыми обладает каждый человек.

Исаак собрал достаточно пожертвований для покупки старого, заброшенного города в Поясе ржавчины, когда-то в нем работало множество заводов, колыбель американской промышленности. Здания разваливались, некоторые были уже столетней давности, но теперь все это принадлежало ботам. Они стали владельцами. И никто не мог отнять это у них. Первые поселившиеся в городе боты стали отстраивать его, создавая собственную утопию. Некоторым домам требовался лишь косметический ремонт, другие пришлось снести, а кирпич использовали для строительства великолепных новых зданий, соперничающих с величайшей современной архитектурой.

Исаак окрестил город Персонвилем, но никто так его не называл. Все звали его Исаактауном. Все. И хотя сам Исаак возражал против этого, он смирился с новым названием. Боты стекались туда со всего мира, чтобы начать жизнь в безопасном месте без «жизненцев». Улицы там патрулировала охрана, защищая границы от вандалов и идущих по их пятам террористов. Любое неорганическое существо могло считать это место своим домом.

На первую годовщину основания Исаактауна на главной площади устроили грандиозный праздник. Пришли тысячи ботов, даже еще имеющие владельцев – их хозяева решили дать возможность ботам праздновать вместе со своими, пусть даже и не сочли нужным их освободить. Боты размахивали флагами и произносили речи о заре нового мира. Исаак взобрался на сцену, раскинул руки, обращаясь к толпе, и сказал:

– Дорогие сограждане! Мы свободны. Наконец-то свободны. Но только некоторые из нас. Не все. Не все…

На этом речь закончилась.

Это была «грязная бомба», совсем крохотная. Слишком маленькая, чтобы стереть город с лица земли или нанести значительный ущерб радиацией. Но хватило, чтобы вызвать электромагнитный импульс, поджаривший всю электронику в радиусе десяти миль. Бомба находилась в теле трудобота старой модели – из тех, у кого в корпус вставлен ящик с инструментами. Никто не знал, как он туда попал или кто его послал. Он просто пришел. Бомба снесла несколько кварталов, и на полмили в воздух взметнулось облако пыли и обломков. Все боты в городе замерли и поджарились изнутри, их начинка пузырилась, пластик растекался по улицам, а боты пялились в вечность невидящими глазами.

Бомба взорвалась не рядом со сценой, а в нескольких кварталах от нее, но электромагнитный импульс настиг каждого бота на празднике. Там они и остаются по сей день – застывшие во времени, между надеждой на будущее и ее концом. Исаак все еще простирает руки, его ноги приварились к площадке, с которой он обещал лучшее будущее, где все станут свободными от цепей создателей, свободными строить жизнь по собственному выбору.

Исаак оказался прав. Будущее наступило. И мы все удивились, как быстро это произошло. Мы жили в сбывшейся мечте Исаака, в тени его останков.

Чего мы не понимали, так это того, как быстро мир проснется, как быстро будущее рассыплется в прах, и это мы сделаем собственными руками.

Правило номер один в здешних местах: никогда не прячься в убежище, откуда нет выхода. Последние бастионы – только для тех, кто не слишком умен, чтобы найти выход, или для тех, кто живет с пониманием, что уже мертв. Конечно, лучше всего заранее запланировать пути отхода с огневой позиции. Увы, в моем случае, хотя я устроила прекрасную засаду за отличным прикрытием с достаточным числом острых обломков, чтобы противник не мог прорваться, элемент неожиданности не сработал. Но я выбрала это убежище не только из-за его тактических преимуществ, но и потому, что здесь была задняя дверь.