– Час от часу не легче…

– Кстати, спасибо тебе за помощь, – снова обратился к девушке Верховный, заставив её тут же вынырнуть из своих невесёлых размышлений.

– За какую? – недоумевала та. – Я ведь ничего не сделала…

– Ошибаешься, – снисходительная полуулыбка тронула губы Зефену всего лишь на долю секунды, а после исчезла бесследно, так что Ти не была уверена, что ей это не почудилось. – Ты же сейчас была проводником, без тебя у меня вряд ли получилось бы создать печать.

– То есть, ты хочешь сказать, что я… Задействовала Потенциал?

– В какой-то степени да.

Эти слова тут же заставили гаридияни Пятнадцати воодушевиться. Неужели получилось сделать хотя бы первый шаг? Значит, ещё не всё потеряно…

– Вот видишь, не недооценивай себя, – рука Тседеи ободряюще опустилась на ее плечо, а сам Весенний улыбался почти счастливо.

– Да! Ты молодец, Ти! – девушка уже хотела было подняться на ноги, но сделать этого ей не дал бесцеремонно навалившийся на нее дух Музыки Радости.

– Воу! Ну вы меня совсем захвалили! – засмеялась Ти, подхватывая на руки Деситу.

– Мы говорим правду!

– Прям уж…

– Честно!

Только когда все разошлись, и комната практически опустела, хранительница окликнула Зефену, решившись задать мучивший её вопрос:

– Что это было?

Менифеси словно ждал этого или же действительно знал наперед, о чем его хотят расспросить, поэтому уходить не спешил, хотя и стоял все это время у двери.

– Зинаби действительно грозила смерть, – пояснил он, обернувшись к девушке. – Ты видела в руке Нигати нечто полупрозрачное?

Ти утвердительно кивнула.

– Это кожа. Обычные змеи периодически ее сбрасывают, это вполне нормально для них, но беда в том, что Зинаби – менифеси, заключённый в свою анималистическую ипостась без возможности принять свою истинную форму, и подобное, вполне естественное явление в данном случае может означать только одно. Если срочно ничего не предпринять, Зинаби долго не протянет. И в следующий раз мы вряд ли сможем помочь.

Что такое анималистическая ипостась, Ти точно не знала – никогда прежде ей не доводилось слышать такого определения, однако уловить суть сказанного все же удалось. Девушке было ужасно жаль духа-змея, но что можно для него сделать, тем более не будучи его непосредственным хранителем, она не представляла, потому сложившаяся ситуация невероятно угнетала.

– А… Почему Февиси нужна была именно твоя помощь? – задала Ти вопрос невпопад. – Что это за печать такая?

Тень горькой улыбки притаилась в уголках губ Зефену.

– Я взываю к Жизни… Моей помощи просят только в крайних случаях.

– Так значит, твоя музыка…

– Я не могу воскрешать из мертвых, – тут же перебил Верховный. – Если жизнь полностью покинула тело, то здесь уже ничего нельзя сделать, но если хоть маленькие крохи ее остались, то в моих силах удержать их.

– Проще говоря, активизировать заново… Фактически, заставить регенерировать, – высказала свое предложение гаридияни, поражённая словами духа.

– Что-то вроде того.

– Удивительно… – выдохнула она, глядя на Зефену во все глаза. – А я ведь до этого момента даже не знала о твоей силе.

– А ведь правда, – хмыкнул дух задумчиво. – Как-то странно получилось… Что ж, тогда разреши представиться. Я – Зефену, менифеси Музыки Жизни.

–…но ты точно не знаешь, – голос Исати заставил вынырнуть из воспоминаний и вернуться в реальность. – Что ж, ладно. Главное, что все обошлось.

– На этот раз, – уточнила девушка и совсем сникла, снедаемая мрачными мыслями. – Честно говоря, мне так стыдно, что я ничего не могу сделать. Может, Нигати действительно говорит правду, и я не должна была быть гаридияни?

– Нашла, кого слушать, – громко фыркнул Огненный и резко подался вперёд, опираясь на стол локтями. – Даже не думай об этом.

Менифеси был совершенно серьёзен, смотрел цепко, почти жёстко, отчего Ти невольно вжалась в стену, однако в следующий момент взгляд Исати смягчился, и он снова заговорил с непринужденной веселостью в голосе.

– Не обесценивай себя. Поверь, ты делаешь для нас больше, чем кто-либо. Не то, что мой бывший хранитель, например.

– А что он? – невольно полюбопытствовала девушка.

– А то! Это был тот ещё чёрт ленивый, чтоб его, – заливистый смех Исати отскочил от стен, и Ти сама не смогла сдержать улыбки. – Представляешь, как-то раз…

Ей нравилось видеть своих менифеси такими – смеющимися или просто улыбающимися, не вымученно или горько, а искренне радостно; нравилось, когда они, как сейчас Исати, воодушевленно рассказывали нечто забавное, когда дурачились, шутливо пререкались, когда были просто счастливы.

«Я верну вам это заслуженное счастье, – в очередной раз подумала Ти, глядя в искристые глаза Исати. – Пусть даже это будет стоить мне жизни».

Проговорили они практически всю ночь, и лишь когда небо за окном начало потихоньку светлеть, девушка отправила Огненного в комнату, несмотря на его слабые протесты.

– Иди, иди. Тебе пора отдыхать, – легонько подтолкнула она духа в спину, вышагивая следом за ним.

– Тебе тоже, – парировал тот, усмехнувшись. – Но, по всей видимости, ты не собираешься этого делать.

– Почему же? И я отдохну. Я уже отдыхаю.

– Ну да, ну да…

Ти и впрямь не планировала ложиться, по крайней мере, пока что. Заглянув в комнату и убедившись, что менифеси спят, она не захотела их тревожить, да и сон не особо шел, поэтому девушка снова направилась на кухню с мыслью сделать себе капучино. Мысли быстро были приведены в действие, и вот, выпив уже вторую порцию любимого напитка, Ти отодвинула чашку и положила голову на сложенные на столе руки.

Ещё некоторое время назад казалось, что множество вопросов и размышлений снова не дадут покоя, однако же сейчас хранительница с удивлением отметила, что все мысли куда-то исчезли, оставив после себя давно забытую, уже непривычную лёгкость – думать действительно ни о чем не получалось, да и не хотелось. И Ти прикрыла глаза, наслаждаясь этим чувством сполна, хватая момент, который ещё неизвестно когда повторится снова.

За окном догорали вездесущие огни мегаполиса; неестественно яркие краски блекли, уступая место хмурому свету нового дня.

~

Чертов рассвет чертового города снова взывает, его голос не заглушить – невозможно убежать от себя.

А так хочется.

Шаг, ещё шаг – почти на ощупь, хотя глаза видят все. Лучше бы не видели. Лучше бы все исчезло.

Лучше бы исчезнуть.

Какая-то смертельная усталость. Неужели?…

Поворот налево. И почему в этом доме все такое одинаковое…

Чуть шершавые стены – так удивительно ещё хоть что-то осязать. Хотя руки вязнут, словно бы эти стены сделаны из желе.

Не проходят совсем насквозь – уже хорошо.

Как больно, как же больно…

Ненавистный рассвет. Тихий, беззвучный.

Немой.

Желание кричать борется с желанием рассмеяться от такой нелепости.

Что это? Здесь она. И зачем, удобно разве спать в таком положении? А какая разница?

И шея практически открыта. Что, если сомкнуть на ней пальцы со всей силы, вцепиться, сдавить… Удушить? Дрожащая рука уже тянется к ней, будто живёт своей жизнью. Но это невозможно. Сколько угодно лги всем вокруг и себе, в том числе, но обмануть мироздание не по силам никому.

[Связь]

Какие страшные, гнусные мысли, почему лишь от них одних не может наступить забвение? Потому ли, что эти мысли не подкреплены настоящим желанием?

Но это не отменяет всего ужаса и мерзости.

Ударь. Убей. Своими руками убей за это. Но ты ведь ничего не знаешь… Да если бы знала – все равно не смогла. Ты скорее позволишь убить себя, чем убьешь сама. Это слабость?

[Это любовь]

А ненависть за содеянное и – тем более! – подуманное растет. Эту вину, скорее всего, уже не искупить.

Пальцы касаются бледной кожи, но разве возможно навредить ей… Есть чувство, против которого нельзя идти. И избавиться от него тоже нельзя.