Когда Боб покончил со всем этим и вернулся через двустворчатые двери в магазин, дежурный по стрельбищу сказал:
– Знаете, я наблюдал за вами и вижу, что вам довелось немало пострелять. Мало кто может на двадцати пяти ярдах попасть в черный круг. Вот почему все стреляют в зомби.
– Да, довелось, много лет назад, – подтвердил Боб. – Вы, случайно, не можете взять пистолет в мастерскую, чтобы разобрать его и хорошенько посмотреть на детали? Я хочу получить представление о том, как с ним поработали.
– Конечно, это будет чертовски интересно, – согласился дежурный, похоже, человек дружелюбный и общительный, чем, вероятно, наполовину объяснялось то, почему это заведение продолжало работать в нынешние неблагоприятные времена.
Они подошли к верстаку у стены, где чистилось прокатное оружие, когда слишком забивалось грязью. Взяв пистолет, дежурный умелыми движениями разобрал его на части.
– Вижу, вам частенько приходится этим заниматься, – заметил Боб.
– Служил в армии. Вьетнам, с шестьдесят девятого по семидесятый. Всего отбарабанил двадцать лет, вышел в отставку с восемью лычками.
Боб рассмеялся.
– Тут ты меня обогнал, «верх», – сказал он, используя распространенное прозвище сержанта-майора[9]. – Я успел заслужить только шесть, прежде чем мне дали пинка под зад.
– Армия?
– Морская пехота. Во Вьетнаме тоже побывал. Вот так встреча!
– Точно, – согласился сержант-майор. – Так, а теперь посмотрим, что там у нас есть.
Двое бывших вояк внимательно изучили тридцать семь деталей, на которые разобрался «Кольт» коммерческой модели, серийный номер 157345С.
– Несомненно, – заметил «верх», – с этой штукой основательно поработал человек, который знал, что делает. Взгляни, как аккуратно спилены мелким напильником все острые углы на спусковом крючке, чтобы сделать его ход более плавным, не отрезая витки от пружины.
Бобу пришлось прищуриться: глаза у него уже были не те, что раньше.
– Да, – согласился он.
– Также я обратил внимание на то, что этот человек поработал молоточком по направляющим затвора, очень аккуратно постучал по ним, мастерски чуть раздвинул их, чтобы плотнее удерживали затвор. После чего отполировал обе трущиеся поверхности, верхнюю часть направляющих и паз в затворе. Плотное соединение и гладкое скольжение определенно положительно сказались на точности.
– Вижу, – подтвердил Боб, заметивший и почувствовавший то же самое.
– Он также отполировал досылатель и сгладил прямой угол в том месте, где он вставляется в раму. Так патрон никогда не заклинит – дополнительная мера предосторожности. При стрельбе мощным патроном со «сплошной» пулей патрон практически никогда не заклинивает, но для нашего стрелка этого было мало, и он решил заменить «практически никогда» на «ни при каких обстоятельствах».
– Хорошее замечание, – согласился Боб. – А я это упустил.
– По сути дела, этот человек усовершенствовал довольно ненадежный в боевых условиях пистолет, повысив его точность и надежность. Он знал, что делает.
– И, наконец, – сказал Боб, указывая на едва заметный след на вороненой стали пистолета, проходящий по передней стороне рукоятки прямо под спусковой скобой, – у тебя есть какие-либо мысли насчет того, что это такое?
– Никогда прежде не видел ничего подобного, – признался «верх». – Повидал много «сорок пятых», но это для меня что-то новенькое.
– Ты не там смотрел. Нужно было заглянуть в музей техасских рейнджеров в Уэйко. Рейнджеры привязывали к рукоятке кожаный ремешок, чтобы удерживать флажок рукояточного предохранителя нажатым. На тот случай, если им придется быстро схватиться за оружие – а я думаю, такое случалось часто, – они не хотели в спешке промахнуться пальцем по предохранителю, в результате чего вместо выстрела последует лишь щелчок. Так вот, на этом пистолете был такой ремешок, удерживающий предохранитель, и за долгие месяцы он оставил на стали след. Вот что ты перед собой видишь. Кое-кто так заботился о том, чтобы сделать выстрел быстро, что даже спиливал спусковую скобу. Ситуация должна быть крайне серьезной, прежде чем я решусь на что-либо подобное.
– Если б я попытался убирать в кобуру «сорок пятый» со спиленной спусковой скобой и привязанным рычажком предохранителя, я бы на третий день точно прострелил себе колено.
Боб рассмеялся.
– Но если серьезно, – продолжал «верх», – если сможешь доказать причастность к этому техасских рейнджеров, ты увеличишь стоимость пистолета для коллекционеров вдвое, а то и втрое. Сейчас развелось много поклонников рейнджеров.
– Я уверен, что владелец пистолета был знаком с техасскими рейнджерами, знал, как они работают, и научился у них кое-каким штучкам. Но не могу сказать, был ли он сам рейнджером.
– Однако если он участвовал в какой-то войне, то явно постарался обеспечить себе все возможные преимущества, – заметил «верх». – Это несомненно.
– Ты мне очень помог, – сказал Боб. – Сколько с меня за твое экспертное заключение?
– Если ты побывал во Вьетнаме, брат, никакой платы. Ты уже за все заплатил сполна.
* * *
Вернувшись в гостиницу, Боб обнаружил у себя в номере конверт, просунутый под дверь, и сразу понял, в чем дело. Он позвонил жене.
– Привет, все пришло, спасибо.
– Надеюсь, это тебе поможет, – сказала та.
– Ну как знать, может быть, я что-нибудь подцеплю, хотя вероятность этого мала.
– Долго ты еще собираешься оставаться в Литтл-Роке?
– Здесь я уже со всем покончил. Завтра направляюсь в Блю-Ай, там меня встретит Энди Винсент. Я предупредил его, что хочу все сделать тихо, никакого героя-победителя, возвращающегося домой; и опять же, я сомневаюсь, что от старика там много чего осталось. Черт возьми, от моего отца мало что осталось, так чего же можно ждать от предыдущего поколения?
– Хорошо.
– А потом – в Вашингтон, посмотреть, выудил ли что-нибудь в архивах Ник. Буду дома через три или четыре дня.
– Это я уже слышала, – сказала жена.
Наконец Боб переключил все свое внимание на конверт. Вскрыв его, достал одинокий пожелтевший лист картона размером четыре на шесть дюймов, перевернул его и всмотрелся в суровое лицо и ничего не прощающие глаза Чарльза Фитцджеральда Свэггера, сфотографированные одним погожим днем весны 1926 года. Для Эрла, отца Боба, эта фотография являлась единственным признанием того, что у него был отец, и хранилась она в старой, потрепанной коробке из-под обуви вместе с другими документами и памятными вещами Эрла, которые Боб в последний раз перебирал больше двадцати лет назад. Тогда он обратил внимание на фотографию, но не стал ее рассматривать.
И вот теперь Боб долго изучал выцветший снимок, затем перевернул его и прочитал подпись: «Папа, 1926 год», выведенную чернилами, цветистым бабушкиным почерком.
Да, у Чарльза было лицо убийцы, если верить в подобную дребедень, и в его тонких и длинных костях Боб видел свое собственное телосложение и телосложение своего отца: широкие скулы, отскобленные начисто, запавшие щеки, суровый и упрямый форштевень носа. Губы, казалось, были генетически неспособны растянуться в улыбку; их жесткая линия являлась свидетельством честности, морального превосходства, уверенности в себе или просто строгости, присущей истинному полицейскому.
Чарльз опирался на плетень, в солнечный день, перед объективом громоздкой камеры, которую держала в руках его жена Брауни. Одет он был так, как одевались в 1926 году ковбои: огромная белая шляпа, надвинутая на лоб, объемом добрых двенадцать галлонов, с ровными, прямыми полями, окружающими прямую, словно пуля, тулью. Темный костюм-тройку Чарльз носил с беспечной небрежностью человека, который носит темный костюм-тройку каждый божий день и даже в мыслях не может себе представить сойти с крыльца своего дома в каком-либо ином облачении. Сорочка была белая, с круглым жестким воротничком; поверх него был повязан черный галстук, который спускался на грудь и исчезал, поглощенный туго застегнутым темным жилетом. На левом лацкане господствовал значок в виде звезды в круге, не заметить который было невозможно. На поясе Чарльз затянул портупею, ячейки которой демонстрировали здоровый запас больших ребят к «Кольту» калибра.45, решительно заявляя, что каким бы жарким и напряженным ни стало дело, боеприпасы у ее владельца не иссякнут. На правом бедре, открывшемся благодаря поле пиджака, картинно сдвинутой назад якобы небрежной рукой в кармане, виднелся знакомый профиль «Кольта» модели 1873 года, знаменитого «Миротворца», на протяжении почти пятидесяти лет украшавшего ремень всех служителей закона на Западе и на Юге, а также появившегося в таком количестве вестернов, что ему по праву можно было бы дать «Оскар». Вероятно, этот револьвер предназначался для торжественных случаев, его линии провозглашали наследие служителей закона Дикого Запада, но для настоящей работы Чарльз, вне всякого сомнения, использовал табельный пистолет «Кольт» модели 1911 года, сослуживший ему отличную службу в окопах Фландрии. Над объятиями кобуры виднелись лишь курок и рукоятка с накладками из слоновой кости «Миротворца», но Боб явственно представил себе сильные, большие руки стрелка, которые могли меньше чем за секунду выхватить револьвер и всадить свинец в любого врага на расстоянии до сорока ярдов, даже несмотря на то, что к 1926 году его конструкция уже безнадежно устарела.
