Юзернейм спрашивал ненаглядную о самочувствии, и она лепетала, что тяжёленько, но сейчас вот, по выходу обратно на свежий воздух, станет лучше, станет хорошо – она была уверена, а это был важный и позитивный момент. Они свернули к фонтанам до ближайшей скамейки, где он охотно развалился, а она приобняла его, расположившись полулёжа. Так прошло минут пятнадцать. Юзернейму уже почудилось, что ощущение интоксикации и тяжкого входа сильнейшим флешбеком окутало его самого, как вдруг также внезапно отпустило – и за всей мысленной тьмой обнажилась скалящаяся улыбка, такая уже родная и самая любимая. Его наполнила невыразимая глубочайшая нежность, этакая суперлюбовь к этому невероятно милому, пусть и инфернальному созданию. Они были вместе – разве ещё что-то на земле имело какое-то значение? Влюблённые встретились исполненными откровения глазами, блаженно улыбаясь. Сладко затянувшись в поцелуях, оба ощутили забивший ключик энергетического родничка, постепенно бивший всё сильнее, притворяясь гейзером, но в итоге лопнув и преодолев все дамбы и барьеры восприятия – парочка подпрыгнула со скамейки и продолжила путь! «Ах, Светочка, как же люблю я вас и эти ваши фокусы», — причитал он мысленно. Каждый шаг неимоверно ударял по асфальту и разливался мощнейшей пульсацией, шаг за шагом, взрыв за взрывом. Они направлялись к подножию громадного и пугающего в своей строгости музея истории.
Люди вокруг будто утратили свои лица и остались лишь заднеплановыми комками энергий, здесь же царило место, за привычным ореолом коего урождённой москвичке было непросто разглядеть хрупкую красоту подобострастного чувства, обезумевшей и кроткой набожности, заложенных здесь создателями с каждым камнем! А вот Юзернейм хорошо видел это, и без отвращения смотрел на иконы и золотые кресты у воскресенских ворот; а затем, пройдя в них, и на маленькую церкву слева, какбы скромно признающуюся в древнейшей, лютой и безудержной страсти этого народа к легальной и сладчайшей наркоте всея времён. Нет, это было даже не православие – здесь правил забытый, настоящий, исконно московский бог, в старости выпивавший брагу ещё с Иваном Грозным, а ныне обезумевший от того, как тут щёлкают ебальниками и айфонами толпы иностранцев, но смиренный и спокойный. Параллельно Йус удивлялся, что не этот народ начал первыми печатать на деньгах выражение "на бога уповаем", учитывая, что среди всего красочного и религиозного экстаза здесь расположился длинный ларец с мажорными бутиками и забегаловками, да и сама площадь исторически была рынком.
Красная площадь оказалась просторна ещё более, чем на картинках. Посетителей было немного. Сжавшиеся в замочек пальцы уже вымокли от пота, Света тихонько захихикала и выпустила его ладонь. Юзернейм утопал в заливающей его эйфории а также интенсивно проникался содержимым запечатлённого в вечности архива испытанных здесь вообще самых разных человеческих эмоций. Вдруг вдалеке раздался громкий, такой узнаваемый, но впервые сейчас услышанный им наяву звук – били куранты. Светочка негромко засмеялась, а Йус настолько был занят своими чувствами и вихрем различных мыслей, что и забыл о самой сути сигнализирующих часов! И количество раздавшихся уже ударов, ясен день, осталось неизвестным, а посему и весь посыл спасской башни был для него бестолковым. Света, впрочем, искренне желала любимому совершенной конфиденциальности и блаженного неведения, посему ещё некоторое время они слышали бой курантов, играющий по второму кругу. Фемина открыла бутылочку воды, коя теперь станет её неразлучной спутницей в ближайшие часы, и сделала маленький глоток. Парочка устремлённо уносилась от здания музея – архитектурного образца сиамских близнецов-красавцев, приглядывающих тут за всем вокруг. Юзернейм сознавал себя в те моменты каким-то неистовым, диким затейником, аристократом-хулиганом, будто бы в идеальном, новом, новейшем своём состоянии; озорно явившимся сейчас в самое сердце родной стороны, чтоб снять чекпоинт, отсканироваться, отразиться во всём здешнем золоте! «Вот я – нерадивый, плешивый, вечнопечальный сын твоих холодных краёв; и ты не гляди, что руки мои в крови – это кровь любви, ты знаешь, тебе известна суть всякой крови! Ибо так я любил, и буду любить! Я люблю и тебя, не смотря ни на что... О дьявол, Светочка, с кем это я сейчас говорю? И почему вдруг стало так пусто?»
Света громко захохотала, Йусернэйм резко оглянулся – площадь была пуста. Пропало и ощущение современной напускной и фальшивой важности, которую он так стремительно разрывал в своём беге, словно полувековую пыльную паутину – но осталось чувство глубинного, величественного значения. На тёмном небе сияли звёзды. Опустив взгляд, он вдруг обнаружил, что кремлёвские стены окрасились в белый, а вокруг него стоят дощатые торговые ряды, галдит базар, доносится запах овощей и фруктов, какой-то даже готовой похлёбки, а меж этим всем ходят неприкаянные полупрозрачные фигуры деревенских жителей. Послышался стук копыт – по месту, где будет построен универмаг, проскакали на лошадях мужчины в доспехах. Светочка потянула его идти дальше, и с ощущением какой-то поддельной гравитации они делали воздушные шаги, тяжело отбивающиеся, но легко подпрыгивающие от земли. Навстречу шагала элегантно одетая толпа – женщины в пышных бальных платьях и длиннополых шляпах, мужчины в парадных мундирах и со шпагами, за ними развернулась и удалилась вниз, мимо храма Василия Блаженного, карета. Люди прошли рядом, не обратив никакого внимания. Юзернейм же заметил, что универмаг отстроился обратно, видимо, в одну из своих ранних инкарнаций. Повернув голову направо, он увидел проползавший за скучающим базаром кортеж из чёрных, длинных горбатых автомобилей – их выдавали массивные хромированные решетки радиаторов и покрашенные в белый боковины шин. А на встречу им неслась запряженная тремя конями карета, украшенная золотым вензелем на дверце. Вокруг же прохаживались люди самых разных эпох, спокойно себе разговаривали и явно ничему не удивлялись. Света показала в небо – сияя огоньками, на посадку заходил белый самолётик. Йуса переполняли эмоции и очень смешное непонимание.
«Ну как же так, Светочка, как же так? Я надеюсь только, что мы в безопасности. Где-то же есть реальность с дежурящими здесь ментами, да? Надеюсь, мы не выглядим подозрительно. О дьявол, Света, это всё очень весело, я вам безумно благодарен, только давайте будем осторожны», — транслировал он в эфир, не сомневаясь, что она получает эту информацию, сведя взор в проносящуюся под ногами брусчатку.
Вдруг Света остановилась. Несмело подняв взор, он медленно оглянулся и совсем оторопел. Ночь превратилась в какой-то странный, мутный день. Площадь кругом была заполнена колоннами солдат. Непрестанно раздавался какой-то ритмичный тревожный грохот – звучала множественная барабанная дробь. Светочка велела ему успокоиться, и сказала, что всё хорошо и никто их не видит; потянула за руку и побежала к мавзолею. Он поспешил за ней, ощущая, как внутри, в спокойном и залитом счастьем его существе начал всплывать буйок бесконечного страха – и главное, чего именно он опасался в таком плотном переплетении ужаса, понять было сложно. Боялся ли он, что их всё-таки заметят, схватят, и таким образом задержат в прошлом навсегда? И что тогда будет – заточение в застенках лубянки, или же его скудных знаний о новейшей истории хватит, чтоб быть полезным вон в том жёлтом (он не ведал, что это дворец сената) доме? «А хорошо ли знает историю Света, и что тогда будет с миром?». Ненаглядная его совсем ошалела и бежала прямо к мавзолею, куда спешно марширующие солдаты швыряли немецкие знамёна в образовавшуюся уже огромную кучу – сюда же смотрело множество людей с расплывающимися лицами и даже кинокамеры. Света, однако, была в восторге! Совершенно ничто не беспокоило или хоть сколько-нибудь смущало её, и это был удивительнейший фактор. Подбежав к поруганным знамёнам, она вплотную разглядывала венчающие штандарты навершия в виде орлов. Ему же было совсем не по себе в этом невероятном и кромешном бреду, вроде бы и не лишенном специфического торжества, но всё равно невозможно жутком. Светочка, улыбаясь, подтягивала и разглаживала смятые тканевые полотна, но и этого никто не замечал. Взгляд Юзернейма беспокойно носился с полных трибун у ГУМа на буднично скучающий себе храм Блаженного; затем с колючих углов свастик и ребящей чёрно-белой бахромы на сияющие небесной пустотой под шлемами лица военных, презренно бросавших последние регалии. Утомившись и сведя взор на суккубу, весело заигрывающую с несбыточной нацистской мечтой, он попытался расслабиться и ни о чем не думать. Будоражащая до мозга костей барабанная стрельба стихла, и стало даже совсем хорошо.
