Суккуба-старшая быстренько сбегала в уборную, затем прихватила из холодильника баночку холодного кофе и закрылась у себя. Через несколько минут послышалось тихое отпирание входной двери.

На этот раз кеды Юзернейма остались в прихожей, а сам он влез в тапки. Быстро и без разговоров парочка нагрянула вымыть руки, а затем переместилась в её комнату, где сладко засосавшись, прямо с порога, Светочка между делом шепотом призналась:

— Ты хотел погулять, а я так быстро устала!... Чувствую себя виноватой. Ты должен наказать меня!

— Хаха! Вы серьёзно? — парировал он.

— Ну а как же?!

Он прижал её у стены сбоку от пианино:

— Я бы наказал, да только не за такую мелочь. Вы были хорошей девочкой, Света, тут ничего не попишешь!

— Нет, я была плохой! Мне даже хочется самой наказать тебя за то, что ты тогда, полапав меня за задницу, спасовал и не отвёл в сортир.

Юзернейм опешил:

— Однако, какая предъява!

— А ты думал! Неудобство? Вонь? Ерунда! А был бы горячий похотливый трах, прямо из под солнышка!

— О Дьявол, реально достойно плохой девочки. Браво, Света!

— Что «браво»? Слышишь, ты спасовал тогда, чистоплюй! — в её интонации прозвучал неподдельный упрёк.

— Нет, милая, я не спасовал – это было для вашего же блага.

— Докажи!

И они затянулись в засосе, сперва обыкновенно ванильно, но тут он вдруг взял её нежно и крепко за всю гриву волос, развернул, отвесил несколько шлепков по заднице и гневно шептал на ушко:

— В сральнике, значит, захотела? Грязного траха подавай? Плохой девочке грязный трах, значит?

Светочка блаженствовала:

— Да, месье чистоплюй! Да, ваша светлость! Эх, зря вы струсили!

Он задрал платье, обнажившее ягодицы и полоски стрингов. Звонко хлестнув, стало ясно, что от входа лучше дистанцироваться, и не отпуская загривок, прижав к себе, как добычу, он остановился у кровати и нахлестал целую очередь – девочка воодушевлённо ахала и охала, взвизгивала. В нём вскипала игривая ярость, а она это прекрасно чувствовала и заводилась не на шутку! В процессе порки обнаружился удивительный физический магнетизм. Он тянул за гриву выше, заставляя подниматься девочку на мысах, образуя струну, и порол ладонью ещё и ещё, попеременно ласково запуская в промежность, или заигрывая с анальным отверстием, пытаясь углубиться туда средним пальцем, для пущего устрашения сплюнув в ложбинку ягодиц и увлажнив сфинктер, что её на самом деле очень будоражило. Совсем распалившись, мучитель бросил девочку на кровать, уткнул лицом в подушку (куда она с удовольствием визжала, что было сил) и навешивал серии остервенелых шлепков, чутко и вовремя отрывая её голову от ткани; переворачивая и хватая за горло, яростно теребя её промежность, и снова возвращал лицом в подушку и порол. Вскоре она начала просить пощады:

— Мастер!... Прошу вас, довольно!

— Что? Теперь довольна, маленькая тварь?

— Да, тварь довольна, — запыхалась она, —  и просит вас помиловать... В противном случае...

Он отвесил ей лёгкую, но пренебрежительную оплеуху:

— Молчать! Теперь поняла, что это было для твоего же блага?

— Поняла, прекрасно поняла, — её глаза истинно обезоруживали, — о, как была я эгоистична и неправа!

— Так что же ты уяснила? — сурово переспросил он, как дотошный препод.

— Что для вашей утехи я способна на любое унижение, какое вы и не приемлете! — быстро сообразила она, столь непривычная в образе вымотанной потаскушки. — Извините меня! И позвольте выразить благодарность за вашу заботу!

Сие обернулось фанатичным обсасыванием его яичек, а затем энергичным актом, коий было уместно назвать грязным, пожалуй, только за весь напускной цинизм, непрекращающиеся шлепки (особенно в собачьей позе) и вообще грубую резкость действий. Йусернэйм, хоть и ошеломлённый, несказанно тронутый в глубине души, свирепо сношал её, будто бы с целью доставить удовольствие только себе – но фишка о трёх кружочках заключалась как раз в том, что именно Света получала несравненно большее наслаждение, растворяясь в участи безликой и безвольной, но нужной и хорошей вещи. Ему-то, как всегда, хотелось нежно её целовать и проявлять равноценное восхищение всем её существом и персоной, что, впрочем, видимо и так уже достигло своего предела, раз началось такое. Наслаждаясь в изнеможении после яркого оргазма шестьдесят девятой позой, суккуба предчувствовала, что мужчина близок к кульминации, и слезши с него, встала на колени и попросила использовать её «как полагается» и впервые приняла семя на лицо.

Поиграв в порноактрису и подурачась немного со спермой, она тихонько сбегала умыться. Юзернейм лежал в кровати, в застилавшем всё удовольствии, и аккуратно прокручивал в памяти события последних суток. Или уже теперь двух, а то и дальше? Всё это время в Москве не имело ярлычков – он подчерпнул из поверхностной мути этого своего помешательства чистейшее счастье. Вернулась Света, наведя взгляд от самой двери и прошла, безмолвно и неотрывно смотря, как кошка. И нежно поцеловалась. Это было, понял он правильно, в знак квазипримерения – девочка стала хорошей обратно. Она заняла свою долю постели, протянула руку и достала припрятанный за изголовьем кровати пульт – и выключила свет. В идеальной темноте, когда город за невидимым окном плавился под солнцем, они лежали, приобнявшись, и ещё долго болтали ни о чем. Первой уснула Света.

Йусернаме, как это часто бывает в такие перепады графика, внезапно проснулся ночью. Кроме того, хотелось по малой нужде. Аккуратно освободившись от Светочки, он нашарил пульт, сменил несколько вариантов освещения, и оставил бра у дальней стены, затем залез в тапки и двинул из комнаты. В темноте коридора его поприветствовал сначала первый на углу, а затем и второй подле прихожей дежурные фонари, реагирующие на движение. Было тихо, разве что с улицы доносились редкие мощные автомобили. Он посетил сортир, заскочил на кухню за салфеткой, кою прикусил губами за уголочек и отправился со свободными руками в ванную. Там он быстро снял трусы и ополоснул хозяйство, правда потеряв всякое спокойствие, ибо на этот раз узнаваемая коробочка, тот самый филиал корзины для грязного белья мадэмуазели наблюдала за ним – и в ней явно что-то было. Юзернейм аккуратно открыл её и разочаровался – внутри покоились носовые платочки, причем розовые поверх чёрных. Внезапно, за спиной раздался нежный голос:

— Не это ли ты ищешь?

Он оглянулся и его сердце чуть не выпрыгнуло. Позади стояла, подбочась, суккуба-старшая в белой фарфоровой маске на половину лица, и тех самых, розовых спортивных трусиках. Больше, кроме босоножек, на ней ничего не было. Эта чудесная грудь, по которой бы размазывать мороженое, сияла наяву бодрыми сосочками. Он и думать забыл о вопросе, проглотив язык.

— Я спрашиваю, трусики найти хотел? Надеть собрался, что ли? — она тихо захихикала. — Пойдем со мной, и ты их получишь. Как тебя зовут, кстати?

— Юзернейм. Ваше предложение, мадэмуазель, оставляет мне выбор. А если я не хочу идти с вами?

— Ты уверен? Пойдем, Светка ничего не узнает! — но взгляд его был достаточно ошарашен, и ей пришлось пояснить: — Бояться нечего, я не причиню тебе вреда. Я надела эту маску и сняла лифчик, чтоб наше знакомство получилось более особенным. Я же чувствую, кто ты.

— Ого... Я не уверен. Я только не хочу принимать участие в какой-либо акции против Светы. А как изволите вас величать?

— Это ты узнаешь не в этой комнате. И никакой акции против моей дочери и быть не может! Следуй за мной – это приказ!

— Слушаюсь.

Деваться было некуда – обижать мадэмуазель непослушанием и игнорированием не хотелось. Она повела его в свою комнату, а трусы его остались на стиральной машинке. Йус ахнул – внутри горели свечи.

— На колени, — элегантной интонацией распорядилась она, и он слушался, а елдак его, понятное дело, натужно выказывал почёт. — Дай угадаю, в каком году ты родился, — она подошла и потрогала его за подбородок и шею, расчесала ногтями против щетины, — восемьдесят восьмой – да или нет?