Но внутренний тролль не мог, лишь бессильно обиделся и свернул окно.

Это был широкий тротуар, и широкая дорога, впереди виднелась архитектура приемущественно первой половины двадцатого века. Юзернейм исполнялся веселья, отпускал шуточки обо всём вокруг и ударился в безудержную речь:

— Идёмте, Светочка, идёмте! Мне нравится этот плотно обступивший улицу ряд зданий и все эти огни! Хорошо-то как! Создаётся иллюзия недосягаемости, будто город укрывает нас от самого себя! Ибо нет никакой Москвы... Нет полицейских, которые, наверное, ищут нас. И не будет никакого ареста, суда. Эта улица есть только потому, что моё сознание дозволяет ей быть! — Света изумлённо глядела со сдержанной улыбкой. — И всё это, ни много ни мало, моя собственность! В которой я брошен скитаться, с которой ничего не могу поделать, кроме как только любоваться... Ой, извиняйте, ох уж эта привычка многолетнего одиночества – я имел в виду, что это наша собственность, Света, наша с вами! Ибо такова комедия, такова утеха! Заебатая утеха, я считаю. Такая утешительная, что даже утомительная, сумеречная... Ах, мои сумерки! Но это позже, Света, это не сейчас. Сейчас у нас новая заря! Новая кровь, — его лицо искажала невменяемая гримаса, — новое сердце и новая мысль! Всё из лабораторий Дьявола, всё сверкающее огнём и превосходящее, переполняющее нас за грани, в лучшее качество! И я каждый раз удивляюсь, что есть куда лучше...

Незаметно, из широкой дорога стала ну очень широкой. Вскоре справа образовалась площадь, над коей возвышался на постаменте памятник Маяковскому, а за ним открывался вид на огроменную дорогу чуть ниже, уходящую вдаль прямиком под одну из сталинских высоток – стало быть, площадь находится прямо над туннелем. Ухоженный газончик как под самим поэтом, так и в клумбах по всей площади, не просто приглашал, а откровенно и бессовестно соблазнял упасть и поваляться. Однако, от этого Юзернейм удержался, хоть всё-таки и свернул – дюже красив был урбанистичный видок, скрашенный закатным огнём, просвечивающим отчаянными лучами стоящую над трассой пыль. Света подсказала ему, что это садовое кольцо, и они уже проезжали там внизу, когда впервые ехали на такси в гостиницу. Парочка медленно прогулялась вглубь площади, где Йус заприметил спуск и находящийся через дорогу тротуар над самым выездом из туннеля – как это ни странно, даже ничем не ограждённый. Дорога в разрезе лежала перед ними, и отсюда можно было упасть как на уносящиеся в тоннель, прямо под ноги, машины, так и на вылетающие оттуда – траффика было достаточно. Но вовсе не какие-то такие мыслишки тащили его к подобным местам; напротив, здесь можно было погружаться в транс и постигать грязный московский дзен, созерцать не стремящихся куда-то жителей столицы, но вечное движение из ниоткуда в никуда. Он мог бы смотреть очень долго. Но насладившись несколько мгновений, парочка повернулась обратно на тверскую.

Закат тускнел, зажглись уходящие вдаль огни фонарей. По улице проносились, хвастливо рыча, дорогие повозки; проходили нарядные леди и джентельмены, сновала пафосная молодёжь; на всё это свысока взирали, собравшись знатью, самые разнообразные и почти одинаково старые, но ныне подштукатуренные здания.

Света достала телефончик и совершила звонок подруге – возможность погонять штуттгардскую купэшку имелась, но только через пару часиков.

Проходя мимо очередного кафе, парочка не сдержалась и зашла. Заведение было почти заполнено, довольно громко играло что-то движовое. Света велела ему занять свободный столик (таковых было мало, а самый лучший расположился между несколькими занятыми вдоль стены) и заказать только кофе, а сама направилась в уборную. Мгновенно нарисовавшаяся официантка, тем временем, получила заказ на двойное эспрессо и латте. Суккуба скоро вернулась:

— Мы не надолго, разумеется, — сразу же объяснила она, — достань мне, пожалуйста, колесо.

И только он потянулся поднять рюкзак, как официантка вернулась с напитками в бумажных стаканчиках.

Сразу же рассчитавшись, Юзернейм посадил на коленки свой неразлучный багаж, и порывшись, достал один совершенно невинный предмет, коий ни в чем нельзя было заподозрить. Разобрав его, в одной из частей, неожиданно, притаилась нычка с двумя таблетками экстази.

Суккуба, тем временем, закончила что-то внимательно изучать в телефоне и отодвинула к нему свой стаканчик кофе:

— Чёрт, я уже успела сделать глоток. Ну да ладно. Мы и выпить сегодня успели. Думаю, это ерунда, — она извлекла из нычки розовую пилюлю и задумчиво посмотрела. — Я правильно поняла из твоих рассказов, когда мы были в бункере с Яном, что это вот и есть психоделик без галлюцинаций?

— Да, это оно самое.

Он обрадовался, что она запомнила. Света подвинулась, водрузила на столешницу локти, изобразила правой рукой жест 'ok' и глядя ему в глаза, в один миг похитила губами зажатую меж большим и указательным пальчиками таблетку. Выпрямив и сложив ладошки в полочку, как недавно её маменька, она пристроила голову и посмотрела на него также мечтательно:

— А ты не хочешь?

— Я бы и рад, но сейчас не получится, потому что на днях была марка, и необходимые для восприятия ресурсы ещё не восстановились.

Светочка хитро улыбнулась.

Юзернейм задумчиво поглядел на два стакана горячих кофе и достал литровую бутылку водки, распитую на даче, но ещё не полностью завершённую – и аккуратно залил эспрессо внутрь.

Через несколько мгновений они покинули заведение и продолжили путь. Лазурная гамма сумерек ещё заигрывала с последними лучами солнца, а бесконечную улицу как ни в чем не бывало наполняли люди – и какие-то мутные бичи, и интуристы самых разных цветов кожи. Город будто бы не намеревался спать.

Улица вдруг какбы прервалась – ноги вынесли их к огроменному пространству. Справа раскинулся большой сквер с деревцами, а слева, через дорогу, почти такой же, только с памятником Пушкину по центру. С каждой стороны над пешеходными тротуарами высилось по одному столбу о дюжине круглых ламп на помпезных, изогнутых креплениях, словно гигантские люстры. «Да, — разглядывал он, — без этой широты представление о городе было бы неполным!». Юзернейм сбавил ход, смакуя всю здешнюю красоту да прихлёбывая латте, и спросил, нравится ли здесь Свете?

— Ну да! Вижу, и тебя впечатляет. Я-то привыкла просто.

И всё равно, неминуемо, вратами из двух импозантных и величественных домов, по сторонам сомкнулась и поглотила парочку в себя улица тверская. Юзернейм любил места, дышащие историей, кою он хоть и не знал, а верил, что нет-нет да всё-таки получает в зашифрованных объёмах по секретным и неведомым всуе каналам, чтоб оное обязательно приснилось и блеснуло увертюрами, пикантными подробностями и виньетками, да сладостно забылось по пробуждению. На этом отрезке превалировала невысокая и местами очень старинная архитектура.

Вскоре над небольшой площадью слева увиделась фигура богатыря на коне, а впереди уже прорисовывались пентакли на зелёных верхушках красных башенок. Светочка вдруг объявила:

— Осторожно, тут впереди здание телеграфа – на нём висит большое табло со временем.

Благодарно и горячо поцеловав информатора в щёчку, Юзернейм приготовился и был бдителен. Город, впрочем, расцветал многочисленными вывесками, на автомобилях зажигались фары, а тьма медленно спускалась сверху, и пытливый взгляд можно было затерять не только под ногами.

Истекала скоро и сама улица. Когда парочка подошла к завершающему её подземному переходу на углу, Юзернейм, столь очарованный фасадом известной гостиницы, заприметил изваяния фемин, удерживающих над головами балконы, и прошел полюбоваться дальше. Света тоже засмотрелась, и вдруг тихо проговорила:

— И как им не тяжело? Кажется, я чувствую всю тяжесть за них.

— Нет, Светочка, нет. Им не тяжело, а вам скоро обязательно станет лучше. Идёмте!

Подземный переход был довольно люден, так как объединялся ещё и со входом в метро, посему в нём было мерзко и душно. Впервые за день серьёзно прибавив шагу, они пересекли подземелье и поднялись к манежной площади. Здесь возлюбленные уже проезжали на велосипедах, но далее сворачивали к большому театру.