Когда я снова прозрел? Думаю, что и сейчас я не смог до конца научиться видеть её и понимать, как раньше. Просто в один день мне стало страшно не оттого, что незаслуженно обидел жену, – я эгоистично испугался потерять свои ускользающие эмоции…

Почему ускользающие? Они где-то ещё жили внутри меня, томились, не давали спокойно существовать, дразнили сладкими воспоминаниями. Я осознавал, что все годы, проведённые вблизи Мары, я был неуязвим для негативных эмоций и желаний, надёжно защищён от любых жизненных неприятностей собственными сильнейшими чувствами, которые сводились к восхищению единственной женщиной. Я ею действительно восхищался и всегда боялся потерять остроту накала этого чувства. Всегда знал – после этого перестану быть счастливым. Пока мы любим – мы счастливы, ибо высокий градус этого восторга не купишь ни за какие деньги. Он либо даётся нам, скорее посылается в награду – либо его просто не существует.

Когда я потерял его – понял не сразу, чего лишился, продолжая злиться на супругу и обвиняя её во всём, что первое приходило на ум, – только не в утрате собственных эмоций. Глаза мне открыл случай, когда познакомился я с единственно необходимым тогда человеком, ставшим впоследствии моим другом. Он и подсказал мне дорогу сюда, в край диковинных, почти сказочных гор, поросших дремучим лесом, наполненным всевозможными мистическими звуками, перебиваемыми лишь кваканьем лягушек и пением голосистых птиц.

Отель мой утопал в чарующих звуках словацкого леса, я наслаждался чистотой воздуха и покоем отдалённого горного посёлка, пока ждал его возвращения, того единственного, кто по совету моего нового друга должен был помочь в решении моей проблемы. Этого человека звали Вацлав Йенек, он, как и я, был музыкантом, а кроме того, писал необычную музыку…

Подъём к дому Йенека, крутой и неудобный, к счастью, закончился, и я стоял теперь на самой верхней площадке перед утопающим в пышных зарослях винограда входом в старинное обшарпанное временем здание, похожее на средневековый замок.

Искал глазами звонок, не найдя его – постучал. Плотные дубовые двери не откликнулись даже лёгкой вибрацией – колотить впустую было бесполезно. Номера телефона Вацлава я не знал – только адрес, поэтому рисковал, так как хозяин мог быть в отъезде. Последнее было похоже на правду. Я присел на грубо сколоченную низкую лавочку у входа, вытянул вперёд уставшие ноги, потянулся и готов был отправиться в обратный путь, как почувствовал слабый, еле различимый аромат свежезаваренного кофе.

Он доносился, очевидно, из открытой форточки окна на втором этаже. Мне пришлось набрать в лёгкие побольше воздуха и поприветствовать окрестности своим зычным возгласом. Вскоре из-за белой занавески мелькнуло женское личико. Образ в пастельных тонах. Она увидела меня, замерла – соображала, что предпринять, и исчезла… Я сделал вывод, что гости к пану Йенеку захаживают нечасто.

Наконец массивная дверь распахнулась, и я вошёл вовнутрь. В прихожей пахло столярным клеем и тонкой сладковатой смесью ароматов различных пород древесины, присущих любому старинному жилищу. В углу стояла корзина для зонтов и тростей. Слева находилась просторная гардеробная, на вешалке – всего один плащ серого цвета и шляпа на этажерке.

Стало быть, хозяин был дома.

– Я приехал к пану Вацлаву. Он очень занят? – спросил я милую барышню, что открыла мне дверь.

Девушка в смешном старинном чепчике округлила глаза.

– Я не туда попал или вы плохо понимаете меня?

Барышня улыбнулась и жестом показала мне, чтобы я следовал за ней. Она засеменила по довольно широкой лестнице наверх. Аромат кофе усиливался с каждой ступенькой.

Мы оказались с ней на небольшой, но уютной кухне.

На окнах висели белые накрахмаленные занавески.

– Пан Йенек у себя? – спросил я со знанием дела, так, если бы приходил сюда каждый день. Правильно выбранная интонация сработала.

– Пан Вацлав сейчас работает и спуститься не может. Вы можете его подождать в гостиной. Я могу угостить вас кофе.

Ни до, ни после я не вкушал столь дивно приготовленных ватрушек с маком и творогом, как те, которые выпекает Беата, помощница господина Вацлава, та девушка, что открыла мне дверь. Пока мы молча пили с Беатой кофе, кто-то зашагал по лестнице, шаги приближались. Я встрепенулся.

– Это пан Йенек?

– Пану нельзя мешать, пока он не закончил. Он пишет симфонию.

– А сколько это может продолжаться?

– От нескольких дней до нескольких месяцев, – равнодушно ответила девушка.

– Но я не могу так долго ждать, у меня нет столько времени.

Беата пожала плечами, повернулась ко мне спиной, показывая, что разговор исчерпан, и принялась мыть посуду.

Я решил найти у неё сочувствие, расположить эту обученную служанку к себе.

– Конечно, я останусь и буду ждать. Когда мне заглянуть в следующий раз? Что вы мне посоветуете? Дело в том, что мне очень нужна помощь пана Йенека. Я слышал, что он обладает редким умением возвращать утерянные чувства, это правда?

Девушка повернулась. Вытерла руки о фартук. Невозмутимо прошла мимо меня, словно не услышала вопроса. Ответ я всё же получил, но не из её уст. На пороге кухни выросла человеческая фигура внушительных размеров. Мужчина средних лет стоял, скрестив руки на груди. Коричневый кожаный пиджак, который выдавал в нём модника восьмидесятых, никак не сочетался с домашней толстовкой и заострёнными лаковыми туфлями. Нелепость образа пришедшего ненавязчиво располагала. Обаятельная улыбка ослепила угрюмую обстановку, Беата преобразилась. Из недоверчивой и скучной девушки – в услужливую веселушку. Нетрудно было догадаться, что хозяин вызывал в сердце этой тусклой девушки самые высокие чувства, а Вацлав, по-видимому, этим умело манипулировал.

– У нас в доме гость? А почему я об этом не знаю?

– Так ведь вы сами просили не беспокоить вас, когда пишете музыку!

– Беаточка, ты опять всё не так поняла… Я не против визита друзей, но этого человека я вижу впервые. А для посторонних я занят всегда. Напрасно открывала дверь. И пан Йенек, не церемонясь и даже не поздоровавшись со мной, развернулся и вышел.

Я нисколько не расстроился из-за столь негостеприимного приёма, оказанного мне впервые, ибо уже тогда знал наверняка, что словацкий композитор, он же хозяин дома, на редкость добрый и мягкий и что мы обязательно подружимся. Откуда я понял это? Трудно сказать, но бывает, что мы чувствуем нечто, и это не всегда можно объяснить законами физики, и это ирреальное оказывается подчас самым точным внутренним убеждением. Так случилось и в тот раз. На удивление служанки, я пребывал в самом прекрасном расположении духа и с воодушевлением самого желанного гостя лучезарно улыбнулся.

– Сегодня я переночую у себя в отеле, а завтра приду снова, – вежливо сказал я на прощание. У девушки открылся было рот, но произнести она ничего не смогла. Я развернулся и быстро зашагал по кирпичной дорожке, и чувствовал затылком, что пан с интересом и пробуждавшейся симпатией смотрит мне вслед.

Следующим днём в полдень я сидел на скамейке под окнами у пана Йенека и читал газеты, не обращая внимания на тревожно-недовольные взгляды Беаты.

«Ну-ну», – думал я, а сам не знал, когда точно это случится. Возможно, мне пришлось бы ходить сюда ещё неделю. Но бастион пал значительно раньше.

Уже к вечеру пан спустился вниз и, по обыкновению, неожиданно вырос передо мной.

– Будете ругаться и выгонять? – спросил я его в лоб.

– Не сразу. За упорство и терпение угощу вас чаем, а затем выгоню.

За нарочитой строгостью угадывалась добрая душа хозяина дома и его весёлый нрав.

Я рассмеялся, сочтя последнее милой шуткой. Вацлав угадал мою тонкую игру и решил меня больше не мучить. После чаепития он предложил мне составить ему компанию и пригласил в бильярдную.

До этого играть мне не приходилось, но я с радостью принял приглашение вчерашнего сурового хозяина. На сей раз одет он был ещё более странно: поверх широких трикотажных брюк, которые я окрестил шароварами, был небрежно накинут махровый халат, перетянутый поясом, на ногах красовались неизменные лаковые ботинки, причём хорошо поношенные и растоптанные. Я сообразил, что теперь они заменяли пану домашние тапочки. Многие талантливые люди неприхотливы в быту, но не до такой же степени! Я продолжал удивляться несоответствиям и странностям хозяина, но это было только начало, позже мне предстояло прожить в доме пана Йенека целую неделю, и каждый день дарил мне новые штрихи к портрету чудаковатого талантливого музыканта с огромным сердцем.