– Вы, Куприян Федотыч, будто под дверью стояли, и наш разговор слушали, – удивились мужики.

– Какой разговор?

Да все о том же, о чем и вы только что сказали, о бане.

– Ну? Что я говорил? – Северянин хитро глянул на Покровского. – В самый аккурат состоялся разговор о необходимости банного дела. Да и вообще смысл данного предприятия очень даже очевиден. Надо бы в порядок, мужики, себя привести. Пусть с бритьем дело муторное, но хотя бы постричься. Вшей бы не напарить…

Рабочие оживились. Загалдели, зашумели. Начали спорить, у кого в какой губернии, в какой конкретно деревне лучше бани рубятся и каким образом топятся.

– А что, братцы, чаю найдется? – громко спросил Северянин, выждав, когда страсти по поводу предстоящего строительства бани немного поутихли.

– Как же не найдется, Куприян Федотыч?! – уважительно отвечали хором мужики. – Эй, несите бачок с плиты. Она ишо горячая. Чего-чего, а чаги у нас всегда в достатке. Целебная вещь, Куприян Федотыч!

– Знаю, знаю, – усмехнулся Северянин и пригласил всех желающих к столу. Он аккуратно положил на середину большой бумажный кулек. Осторожно потряс его. Бумага развернулась, и высыпались белые кубики рафинада.

– Вот вам гостинец, братцы. Алексей Петрович ездил в Могочу в дистанцию. Привез в честь, так сказать, успешного завершения очередного отрезка пути на двадцать второй версте. Как говорит наш инженер, выходим на финишную прямую. Впереди тоннель. Монтировка в нем рельсошпальной решетки – дело чрезвычайно ответственное.

– Ничего. Сработаем. Лишь бы тоннельщики не подвели.

– Проходка сделана, кажись, на совесть. Только бы облицовщики не просчитались с качеством раствора при обделке нутра.

– Так, поди, не первый раз с раствором они знакомы. Так же, как и ты с путейским молотком.

– И то верно. Хотя тут молоток бери да колоти, а там гора над головой. Ее, грузонепомерную, так укрепить надобно, чтобы на долгие годы незыблемость каменной кровли обеспечить…

Откусывая от рафинада крохотные кусочки и смакуя сахаринки, мужики с превеликим удовольствием принялись чаевничать.

– Позвольте спросить, Алексей Петрович? – обратился к Покровскому самый смелый.

– Ну? – просто и по-свойски отозвался тот, отпивая из горячей кружки мелкими глоточками горячий отвар.

– Правда ли, что государь после окончания строительства землю пожалует всем, кто из крестьян?

– На сей предмет конкретно ничего не могу ответить, но жалованье по расчету обещается приличное. Казна не поскупится. Сможете, кто пожелает, и корову завести, и лошадь купить. Вы и сейчас не в обиде, верно? Хотя и деньги, бывает, задерживают. Однако многие умудряются и подэкономливать. Питаются из общего котлового довольствия, предпочитая в лавку не ходить. О спиртном же и речь не идет…

– Никак нет. Не в обиде, – согласно закивали бородами рабочие.

– А ссыльным, говорят, будет свобода дарована?

– Про тех сказать чего-либо пока невозможно, – ответил Покровский. – Смотря, каким ссыльным. Преступники обязаны отбыть свое наказание по всей строгости.

– Это верно, верно, – опять согласились мужики.

– Хотелось бы вот о чем поговорить, – произнес Покровский, отставляя кружку. – Здешние земли не освоены. Многие, вероятно, захотят остаться здесь на службу после ввода железной дороги в эксплуатацию?

– Куды на службу?

– Чудак человек! – рассмеялся Северянин и ответил за Алексея Петровича. – Кто же будет, по-вашему, магистраль в будущем обслуживать? Думаете, построим ее – и все, шабаш? Нет, братцы, вам ее строить, вам и обслуживать…

– Оно, конечно, дело заманчивое, – отозвался один из мужиков, знать, вербованный из какой-либо западной дальней губернии. Лапотник, как звали переселенцев местные забайкальские рабочие. – Остаться здесь можно, кабы не морозы.

– Что вам морозы? – удивился Северянин. – Да вы покуда пробиваете эту дорогу сквозь дебри и сопки, совсем привыкнете к морозам. Иль еще не привыкли? Подождите, вспомните мои слова. Пройдет время, и многих из вас обратно на запад в свою деревню калачом не заманишь. Кто молодой, тот женится. Кто по причине личной одинок, тоже здесь хозяйку сможет найти. Я уж не говорю о тех, кто с семьями сюда перебрался. Те, однозначно, осели в здешних краях навсегда. И еще, как говорится, пустят здесь корни. Сейчас, не спорю, тяжело. Скоро станет легче. Главное, одолеть «железку». Соединить два конца, которые стальными нитками сюда с востока и запада тянутся. Потом устроитесь, братцы, на путейские околотки да станции, а кто, глядишь, и на машиниста выучится, кто-то в кочегары на паровоз пойдет, кто еще куда.

– Эка, куда вы хватили, Куприян Федотыч, – пряча улыбку в седые усы, проговорил Ерофей, самый старший среди путейцев. Уж если ему очень даже по душе пришлись слова Северянина, то, что говорить о молодых, которые во все глаза смотрели на старшего десятника, на инженера Покровского, ожидая, о чем они еще им скажут-расскажут, какими благими пожеланиями согреют?

– Господин инженер, а насчет обвала в тоннеле можно спросить?

– Любопытный вы народ, – став серьезным, опять ответил за Покровского Северянин. – Откуда про то узнали?

– Сорока на хвосте весть принесла.

– Действительно, обвал был.

– И многих задавило?

– Не задавило, а завалило, – поправил Северянин.

– Откопали?

– Откопали, – ответил уже Покровский.

Повисла тишина. Кому-то, видимо, стало неловко за неуместный вопрос. Самый смелый и говорливый из мужиков виновато поежил плечами.

– Заболтали, однако, гостей-то, – прервал паузу Ерофей, – и про баню забыли.

– Ничего не забыли. На днях и займемся. Ты, Ерофей, прикинь, кто из нас самый сметливый по части срубов.

– Правильно. Сами определите людей, – добавил к сказанному Северянин. – В ближайшее воскресенье и начинайте. Материал есть. Отсюда перебазируемся, оставим баню во благо другим.

В печах трещали мерзлые, только что принесенные с улицы и подброшенные на красные уголья дрова. Печи в бараке топились ночь напролет. За этим по графику следили дежурные истопники.

– Тесновато здесь, – заметил Покровский.

– У нас ничего. У соседей один на одном сидят, – пояснил Ерофей. – Опять же, просторный барак рубить – холоднее будет. Вон у арестантов все углы изнутри от инея белые.

– В тесноте, как говорится, да не в обиде, – подметил кто-то рядышком.

– Ничего, братцы, потерпеть надо. Все это временное явление. К тому же все мы здесь по своей воле, так?

– Так, так, – опять кивали бородами рабочие, устраивая после сладкого чаепития перекур. – Мы-то, ясное дело, по своему желанию. Причины, правда, разные, но силком никто сюда никого не тащил…

Барак освещался плошками и лампами. Рабочие берегли керосин, стараясь пользоваться самодельным освещением, делая фитильки, которые пропитывали жиром. Обычно спать ложились рано. Это сегодня вечер затянулся. Не каждый день заходят на огонек начальники.

Расстались Покровский и Северянин с гостеприимным жилищем строителей поздно. На улице – полнолуние. Светло. Видны деревья вблизи поселка, черный кустарник. И звезды от лунного света в такой вечер мерцали слабее, чем в обычные морозные ясные ночи.

* * *

«В самом начале 19 века по данным переписи населения в Забайкалье насчитывалось 664 тысячи человек. Из них в сельском хозяйстве было занято 560 тысяч. В Чите проживало около одиннадцати тысяч жителей. На протяжении многих километров от Читы к востоку простиралась безлюдная местность. В горной промышленности, например, было занято несколько тысяч человек, прииски разбросаны по всей губернии. В обрабатывающей и пищевой промышленности насчитывалось 64 «карликовых» предприятий, на которых трудился 241 человек. Они вырабатывали стекло, мыло, кирпич, свечи, кожи, пиво ежегодно на сумму до 100 тысяч рублей.

Подрядчики набирали для строительства Транссибирской магистрали людей в беднейших губерниях европейской России. Свозили завербованных в порты Черного моря. Медленно проходили пароходы длинный путь по морям и океанам до Владивостока.