Дирижёр посмотрел на меня с интересом и заметил: "Да ты, я вижу, умнее многих взрослых". На что я ему ответил: "Но это и закономерно, потому что, чем более взрослеет человек, тем более он тупеет". От этих слов дирижёр рассмеялся и спросил, откуда это мне известно, и чего же я хочу, придя к нему в оркестр. Я не стал раскрывать своего источника, просветившего меня о деградации человека в ходе его взросления, а лишь сказал, что от кого-то это слышал, но уже не помню. Мне не хотелось выдавать моего учителя Охара, с которым я почти каждый день встречался. И я пояснил, что мне хотелось бы играть на струнных инструментах, потому что именно они рождают мелодию, но так как в оркестре их нет, то я бы предпочёл учиться играть на флейте. Так я сказал ему, но в душе я не имел желания играть даже на флейте, и должен признаться, что в духовой оркестр я пошёл лишь потому, что мне посоветовала туда пойти моя мать, так как считала, что у меня слабые лёгкие, а занятия в духовом оркестре укрепили бы их. К тому же я посчитал, что самый лёгкий по весу инструмент оркестра – это флейта. Её не нужно таскать с собой, надрываясь, как барабан или басовую трубу. Но дирижёр был другого мнения о духовом оркестре, и он убедительно разъяснил мне все преимущества духового оркестра над струнным.

– Духовой оркестр, – сказал он, – это движение воздуха через дыхание жизни. Человек как бы при помощи своего дыхания приводит в колебание эфир, – то же самое делают и журавли в полёте при помощи своего клёкота. Эти колебания рождают музыку, приводя к гармонии всё пространство между землёй и небом.

Услышав эти слова учителя, я был настолько поражён, что не нашёл слов, чтобы ему возразить. Он сказал почти то же самое, что говорил мне учитель Лао, но уже не о красках, а о звуках. И я подумал: «Вот что такое истинный путь. Если на него встаёшь, то за одной тайной сразу же раскрывается другая». После этого замечания я стал всегда с почтением внимать словам моего нового учителя.

Дирижёр согласился обучать меня игре на флейте. С этого вечера мы стали с ним довольно часто встречаться.

Моё обучение продвигалось трудно, возможно, потому, что я всё ещё не испытывал особого желания учиться играть на духовом инструменте и тренировка моего дыхания сопровождалась сильным напряжением, от которого я уставал. Но уроки часто заканчивались у нас умозрительными беседами. Как ни странно, но дирижёр проявлял явный интерес к нашим беседам, может быть потому, что ему в моём лице достался развитый не по годам ученик. Когда он узнал, что я не владею нотной грамотой, он огорчился и начал меня обучать ей. Немного разобравшись с нотными знаками, я удивился, сказав, что нотная грамота – это почти что та же математика, чем привёл моего учителя в восторженное расположение духа. Оказалось, что он по профессии математик, и, к тому же, ещё пишет стихи.

– Да, – воскликнул он, – музыка – это и есть математика, а математика – это музыка, потому что, обеими этими сферами управляет гармония чисел и звуков. В обеих сферах существует ряд непреложных законов, нарушение которых приводит к дисгармонии и разрушению.  В слушание звуков есть чёткий строй и счёт, также, как и в числах есть непреложное звучание определённых истин, которые можно преобразить как в звуки, так и в общую картину мира, наполненную смыслом. Но всё это соединяется в стихах, где гармония рождает поэзию. Ведь не случайно всем миром правит ритм и мелодия, и самые возвышенные проявления этого стройного сочетания проявляется в музыке, танце, пении, поэзии и в изложении мысли, подчинённой логике. Песня является высшим проявлением мелодии, ритма, такта и определённого логического содержания. Во всём этом слышится звучание космических струн вселенской музыки. Возможно, это и есть основа развития человека. Я говорю не только о его ментальности, где звук и числовые композиции преобразуются через языковые конструкции в логические построения, а также об особых формах интуитивного осмысления действительности, и об особом складе и строении души в духовном совершенствовании. Для нас самым важным и удивительным явлением является звук, который развивает человека и первично снабжает его всей информацией. Родившийся ребёнок начинает развиваться благодаря тому, что он слышит и видит. Но на первом этапе его мышление развивается всё же благодаря звуку, посредством которого он осваивает язык. И только потом к его развитию подключается распознавание знаков, благодаря зрению. Так человек учится говорить и читать. Но звуки и музыка влияют на психику человека намного раньше, чем он овладевает языком и понятийностью. Ещё в чреве матери он чувствует музыку. Музыка развивает его ментальную чувствительность и формирует его душу. Потому что музыка – это космический язык, это – высшее проявление космического разума. Музыка и звук порождает вкус человека и понимание красоты. Ты оказался прав, заметив, что ритм порождается от чувств, а мелодия от мыслей. А я считаю, что русские женщины любят мелодию, потому что склонны к глубокому осмыслению жизни, как и мужчины, а ритм любит молодёжь, когда их чувства бьют через край. Молодые люди вообще живут чувствами и очень редко прибегают к осмыслению того, что творят. Поэтому я и был поражён, найдя в тебе исключение из общего правила. Ты прав, в древнем Китае конфуцианцы придавали огромное значение музыке в воспитании человека. Они считали, что от музыки зависит спокойствие или потрясение народа. Когда начинали повсюду бить барабаны и звучать ритм, то тут же возникала смута, а когда народ успокаивался, то по всей стране слышались мелодичные песни, и народ процветал.

Однажды учитель музыки в откровенной беседе мне признался:

– Для человека самое главное – это научится слушать тишину. Когда человек слушает тишину, то он как бы связывается с космосом. Ведь изнанка звука – это тишина, именно она называется скрытыми звуками. Когда мы слышим в голове мелодию, то это значит, что мы сумели связаться с космосом, и услышать то, что таиться в его глубинах. Человек может научиться слышать не только музыку, но и голоса давно умерших людей. Он даже может проникать в головы чужих людей и слышать их мысли.

– Но как это делается? – изумился я.

– В молчании и тишине есть всё, – ответил он, задумчиво глядя на инструменты духового оркестра, развешенных на стенах музыкального зала, – самое трудное для человека – это научиться слушать тишину. Как это происходит – мне трудно объяснить, но иногда я слушаю льющуюся с неба музыку, записываю её и выдаю за свою. А иногда слышу голоса, возникающие из пространства тишины. Некоторые мысли проникают в мою голову, эти мысли я тоже выдаю за свои, хотя и знаю, что они принадлежат кому-то другому, не мне. Может быть, они принадлежат самому Богу? Последнее время я научился понимать мысли людей. Не знаю, хорошо это или плохо, но каким-то образом я проникаю в их головы, и слышу их потаённые мысли. Может быть, мне нужно сосредоточиться и отключить этот канал, но я не могу это сделать. Это происходит само собой. Я никому не говорил этого, кроме тебя, потому что только с тобой я говорю о таких вещах, о которых я ни с кем больше не могу говорить. В мире происходит столько всего непонятного, не все это замечают или не хотят замечать. Но, как я чувствую, мир таинственен, и в нём скрыто много такого, что мы вряд ли когда-либо сможем объяснить.

Об этом я уже слышал от моего знакомого повара, который имел толк в понимании красоты и вкуса.

Когда я проходил мимо парикмахерской, то всегда чувствовал ароматы, несущиеся из дамского и мужского залов. Эти ароматы смешивались в воздухе и создавали чудные сочетания. Два раза в месяц я ходил в парикмахерскую, чтобы подстричься. Меня всегда подстригал один и тот же парикмахер, отец Светланы, моей одноклассницы, очень симпатичной девочки. Не скрою, она мне всегда нравилась, и я хотел бы с ней сойтись поближе, если бы не её папаша. Когда я садился в его кресло, он всегда точил лезвие опасной бритвы о ремень, весящий возле зеркала. Наблюдая за этой работой, я испытывал некий дискомфорт. Мне почему-то всегда в голову приходила одна и та же мысль. А вдруг ему что-нибудь не понравится, и он может чиркнуть меня по горлу этой бритвой. Я всегда чувствовал перед ним свою незащищённость. По национальности он был осетином, поэтому и Светлана выглядела очень яркой девочкой типа восточной красавицы, хотя её мать была русской женщиной. Её отец носил очень тонкие изящные усики, которые его делали неотразимым в глазах всех женщин нашего городка. Парикмахерская у нас была единственной на весь город, где работало всего два человека: одна женщина, толстая и некрасивая, в женском зале, и он – в мужском зале. Так что его все знали в нашем городке. По своему характеру он был всегда очень общительным и разговорчивым. Его семья, состоявшая из трёх человек, жила через дом от нашего, и Светлана часто шла в школу мимо моего дома. Я всегда старался взглянут на неё из-за шторы, потому что боялся смотреть на неё открыто в школе. Её отец знал меня и часто, подстригая меня, заводил со мной разговор.  В первый раз, когда он подстригал меня, то предложил освежиться одеколоном «Шипр». Обычно все посетители заканчивали обряд своего подстригания тем, что он их "душил" одеколоном. Обычно это был "Шипр". Но я отказался от этого ритуала, и сразу же попал в разряд "интересных клиентов". Он спросил меня, почему я не хочу "освежиться". Я сказал, что мне не нравится запахи одеколона, на что он предложил мне освежиться "духами". Я сказал ему, что не переношу духи на дух. И тут он рассмеялся и изменил ко мне своё отношение, сказав, что все эти искусственные запахи он тоже не выносит.