– Я позвоню тебе еще, хорошо? И ты звони, обязательно надо встретиться. Пока, была рада тебя услышать.
Телефон запищал назойливыми гудками, и Катя положила трубку. Встряхнула головой, пытаясь отогнать непонятный морок. Все это было похоже или на сон, или на чью-то шутку, но номер в записной книжке смартфона был на первый взгляд настоящим. И оператор был тот же, что и у Кати.
Откуда она могла знать, что Катя здесь? Совпадение? Так не бывает. Увидела случайно? Может быть, но Катя здорово изменилась, а по телевизору… показывали, но не так часто, мельком, все-таки тренер, а не спортсмен, да и вид спорта в стране не самый популярный. Катя всегда смеялась, видя выражения лиц далеких от спорта людей: назвать хотя бы двух-трех известных велогонщиц? А такое бывает? Олимпийский вид спорта? Да неужели?
Да и пресса в основном пишет о несчастных случаях…
Продавленный диван печально скрипнул, в бедро впилась предательская пружина. Пружина тоже была частью прежней жизни, и именно она заставила Катю вернуться в реальность. Совпадения в жизни случаются, нельзя искать подвох в каждом поступке. Впрочем, людям верить нельзя – так говорила бабушка, и Катя из тишины квартиры услышала ее голос.
Катя мечтала о велосипеде. У нее был старый «Школьник», купленный в комиссионке, разваливавшийся на ходу, и на нем нельзя было ни толком разогнаться, ни покататься по проселку. В их новом районе было столько замечательных горок и тропок, но Кате строго-настрого запрещалось покидать двор. Не потому, что что-то могло случиться – в те годы не опасались пропажи детей, а машин было слишком мало, – потому, что «эта рухлядь» могла оправдать свое прозвище в любой момент.
Зато новую школу построили рядом с домом, и Катя каждый раз неслась сломя голову домой через пустую парковку и детскую площадку, с наслаждением чувствуя, как начинают гореть от бега ноги. Девочки в классе не любили «физру», а Катя не понимала, как можно не упиваться напряжением мышц, притоком крови, сбивающимся дыханием, прыжками, кувырками, ударами по мячу. Катя мечтала о спортивной школе, но район мог похвастаться только музыкалкой, а возить ее за несколько станций метро, да еще до метро на трамвае, было некому. Учитель говорил, что ей обязательно надо пробовать себя в разных видах спорта, особенно в тех, где важны ноги, и у Кати даже были отличные лыжи, которые родителям удалось «урвать», но лыжи были зимой, а сейчас приближался конец учебного года, на улице гремел сумасшедший май, и Катя летела домой и представляла, что в квартире, в коридоре, ее ждет велосипед. Настоящий, как у взрослой, новый и быстрый.
Разумеется, она и тогда понимала, что это мечты. Родители получали достаточно денег – сто двадцать рублей плюс премии, как и все, но слово «дефицит» Катя знала неплохо. И все-таки, когда бабушка открыла входную дверь, Катя увидела…
Уже повзрослев, уже занимаясь при институте физкультуры, Катя рассказала бабушке о том совпадении. Бабушка была атеисткой, не верила ни в какие предзнаменования, но, как и положено натуре противоречивой, согласилась, что в жизни случается много непредсказуемого и странного. Ни тогда, ни после никто значения этому не придал, а сейчас Катя думала – как много было таких случайностей? Из них, если разобраться, складывается целая жизнь.
Георгина к физкультуре была равнодушна, девочка как девочка, новенькая, пришедшая в восьмой класс. Не сказать, что красивая – обычная, выделяли ее только имя и цвет волос, ставший безумно популярным в те годы благодаря латиноамериканским сериалам. Позже, живя в Испании, Катя поражалась тому, как легко в южных странах делает кинокарьеру любая бездарность, если она блондинка. Но в восьмом классе Катя еще не нарастила циничный панцирь, и Георгина привлекла ее не столько именем или внешностью, сколько какой-то патологической честностью и упорством в учебе – тем, что так сложно давалось самой Кате.
– Ты же тренируешься как проклятая, – удивлялась Георгина, когда Катя бесцеремонно просила у нее списать какой-нибудь предмет. – Химия ничуть не сложнее…
– Она скучная, – отмахивалась Катя. – Да она мне и не нужна. Биология – другое дело, мне ее в институт сдавать.
Родители и учителя соглашались, что Георгина не талантливая, даже не способная – школьная программа есть школьная программа, никаких особых требований к детям нет, на уроке все объяснят, просто надо сесть и выучить. Георгина учила спокойно и легко, то ли у нее была хорошая память, то ли настойчивость. Катя же зубрила только английский – первые же детские сборы в Польше показали, что языковой барьер штука непростая и преодолевать его рано или поздно придется. Георгине языки не давались, а ее родители-врачи были серьезно обеспокоены лишним весом, который грозила набрать дочь к двадцати годам. Катины родители были в восторге от того, что их дочь то время, которое остается от тренировок, проводит с умной и усидчивой девочкой, а не с кем-нибудь во дворах. Впрочем, курение, единственный серьезный риск подростков тех лет, Катю никак не прельщал, и даже одноклассники не лезли к ней с этой «взрослой привычкой», понимая, что у спортсменов свои правила.
И обе семьи поощряли дружбу, позволяя и ночевать друг у друга, и ходить в кафе-мороженое, где Георгина страдала над единственным дозволенным шариком, а Катя тоже страдала, потому что не привыкла есть сладкое.
Бабушка и родители разрешали Кате пользоваться косметикой: в стране были очереди и блат, а что еще может привезти девочка из заграничных сборов? Пусть лишь польская «Пани Валевска», но не лежать же ей годами? «Тушь – не хрусталь», вздыхала бабушка, подразумевая «приданое», смешно, но так и не собранное и не потребовавшееся. Георгина не обращала внимания на яркие тени и аппетитно пахнущую помаду. Катя мечтала о профессиональной форме – на ту валюту, которую разрешалось вывозить, эту форму можно было только потрогать. Георгина грезила о большой любви. Катя с отвращением взирала на учебники. Георгина могла часами просидеть над какой-нибудь усыпляющей главой. Катя получала «тройки» по милости учителей. Георгина могла бы выйти на медаль, но ей недоставало способностей. Общего у девочек было мало, но они проводили вместе все свободное время, и это не то чтобы всех удивляло, сколько озадачивало.
Бабушка ненавязчиво ставила в пример Георгину – мол, хорошо учится, – но и только. Катя знала, что бабушка ворчит по привычке, и тогда уже пыталась понять, почему она не слишком жалует лучшую подругу внучки. Улыбается, но терпит, приветлива, но не радушна. Зная бабушкину противоречивость, Катя не пыталась добиться объяснений, просто старалась наблюдать. Георгина была не то что ведомой, она часто пряталась за Катю от общения, внимания, оставляла за ней решения, и в конце концов стало ясно, что бабушка опасается для Кати судьбы «палочки-выручалочки» при влипающей в неприятности подруге, но и этого так не произошло, возможно, из за той самой странной, обезоруживающей честности.
Как-то раз в школе случился скандал – подрались мальчишки, одному сильно досталось. Как водится, все говорили разное, и, конечно, милиция никому особо не верила. Кто-то дружит, кто-то нет, и, собственно, какая разница, кто первый начал, потому что драка была вполне обычной, просто тот, кто на секунду оказался наверху, с силой приложил соперника о торчащий камень. Повезло, не до смерти, но выясняли больше – не был ли причастен к драке кто еще.
– Тот парень, которого избили, просто неудачно упал, – сказала тогда Георгина, – на самом деле они хотели, чтобы упал тот, другой.
– Они? – переспросила Катя. – Их что, было несколько?
– Да, – Георгина пожала плечами. – Я из окна туалета видела, ждала, пока кабинки освободятся. На спину тому, кто был сверху, навалился еще один, а упали они вот так, ну, он и ударил.
Весь вечер Катя уговаривала Георгину пойти к директору и все рассказать, и весь вечер Георгина отнекивалась, говоря, что это не ее дело, что ее лично никто не спрашивал, и вообще – мальчишки из одиннадцатого класса. Катя оказалась упорнее, и спустя неделю милиция перестала досаждать визитами. Чем кончилось дело, никто не узнал, но в школе не видели больше никого из трех участников драки.
