— Так какое же у вас дело? — напомнил один из стоявших сзади.

— Я уже сказал, что мне нужно говорить со старшим.

Брандер скорее почувствовал, чем увидел, как вспыхнули эти двое, но старший жестом отослал их назад. Брандер подождал, пока они уйдут достаточно далеко, после чего заговорил вполголоса.

— Мое дело требует тайны. Я уже давно заметил, что люди, которые убивают или оскорбляют цыган, медленно и в страшных муках умирают. В записях Совета нет ни одного случая, когда человек, оскорбивший или убивший цыгана, остался бы жив.

Человек сложил руки за спиной. Он смотрел на Брандера, но не произнес ни слова.

— Мне нанесли оскорбление, и я хочу расплатиться за это.

Человек поджал губу и уставился в небо.

— Я очень хорошо заплачу.

«Почему он молчит?»

— Мы не убийцы, — наконец отозвался старший. — Мы не убиваем ради денег. Только ради чести.

«Чести? В наше-то время?»

— Я не прошу вас никого убивать. Я только прошу дать мне яд, достаточно яда, чтобы быстро убить одного человека, быстро, если можно выбирать.

— Яд?

— Не делай из меня идиота. Все ваши враги умерли. Что еще может убить без звука, без видимых ран? Ведь то, что вы используете яд, как орудие мести, может дойти до Совета, а Гильдия, поскольку вы, кажется, имеете с ней связь, несомненно, заинтересуется этим.

Человек нахмурился.

— Вы угрожаете нам?

Брандер подавил свое нетерпение.

— Угрожаю? Конечно же, нет. Зачем бы я стал вам угрожать? Я только хочу хорошо заплатить за эту отраву, которой у вас, похоже, несколько сортов.

Человек повернулся уходить.

— Просите это у ваших людей. Мы не станем пачкать руки участием в чужих ссорах.

— Постойте! Неужели вы уйдете от сотни декакредитов? В валюте Гильдии?

Старший остановился.

— В валюте Гильдии?

— Об этом я и говорил. — В голосе Брандера сквозило плохо скрытое нетерпение.

— Мы должны договориться об оплате в валюте Гильдии, сэр. Наш последний «работодатель» использовал в качестве платы шантаж и насилие. Мы с лихвой отплатили ему его же монетой, сэр.

Брандер знал, что старший имел в виду уничтожение солдат Одоннела за пределами Бревена. Ему придется заплатить довольно большие деньги. Брандер надеялся, что он сможет найти их.

— Мне придется вернуться в свое владение, чтобы собрать столько денег…

— Двести декакредитов, сэр.

— Это невероятно!

— Двести пятьдесят, сэр. Я не собираюсь с вами торговаться. Я только сообщаю, какова цена.

— Но…

— Триста, сэр.

Брандер закрыл рот. «Триста декакредитов! Мне придется совершить набеги на хранилища, чтобы добыть деньги. Если, конечно, Ричард не позаботился уже о том, чтобы закрыть их для меня». Он, прищурившись, посмотрел перед собой, словно размышляя над предложенной ценой.

— Завтра я принесу сюда деньги.

Старший покачал головой.

— Возможно, вас видели, когда вы шли сюда. Разве и вы сами не нашли нас подобным способом, через снимок, сделанный с корабля Гильдии? — Он не стал ждать ответа. — Встретимся у подножия башни Древних. Она находится на краю Большой Пустыни, где горы Зоны Мерзлоты переходят в зеленые пастбища. Через два дня. В полдень.

Старший быстро развернулся и, прежде чем Брандер смог что-либо ответить, скрылся из виду.

Два дня — это был слишком большой срок. И все ж, у него не было выбора. Карн Халарек должен ответить за свой поступок, заплатив за него своей жизнью, и так скоро, чтобы была понятна связь между его смертью и речью на Совете.

«Здесь я заодно с цыганами. Мы предпочитаем мстить быстро и тайно, чтобы никому не было известно, кто это сделал».

Карн покинул покои Ларги так быстро, как только позволяли приличия, не разрешавшие ему броситься от нее прочь. Необходимость зачать ребенка с женщиной, которая столько раз изменяла ему, была ужасна и унизительна, и через это надо было пройти как можно быстрее. Каждый раз, когда он шел к Шарлотте, Карн чувствовал глубокую благодарность к леди Агнес — он никогда не думал, что будет испытывать подобное чувство к этой неприятной старой ламе. Именно она убедила Шарлотту, что глупо, а возможно, и опасно оказывать ему сопротивление во время этих обязательных визитов, учитывая ее многочисленные грехи и характер Карна. Это долго удерживало ее от необдуманных поступков. Кроме того, и леди Агнес, и сам Карн знали, что он никогда не смог бы причинить женщине вреда или грубо обидеть ее, но Шарлотта не знала этого, и собственное воображение заставляло ее смириться.

Между тем, все шло совсем не так, как раньше. Карн уже давно не испытывал к ней когда-то овладевшего им дикого желания. Она даже не казалась ему теперь красивой. Ее красота и была той ловушкой, в которую он однажды попался. Так же, как попали в нее Шелл, и Ричард, и неизвестный член семьи Харлана, который помог ей с противозачаточными средствами. Возможно, попался в нее и Брандер.

Может быть, одного ребенка будет достаточно, и ему не придется в будущем году совершать эти пренеприятнейшие визиты. Однако Карн прекрасно знал, что в Домах Старкера-4 никогда не ограничивались одним ребенком.

Прежде чем вернуться в свои покои, Карн, сделав круг, направился к часовне, но и после молитвы ему не сделалось легче. Он должен будет встречаться с Шарлоттой и дать Дому Халареков новых наследников. Груз этой ответственности давил его. Карн медленно отошел от алтаря и побрел в свои покои.

Добравшись до своей комнаты, он позвонил на кухню и приказал принести ему горячего пунша, а затем с размаха опустился в старое кожаное кресло, в котором так любил сидеть в детстве. Он и сейчас частенько устраивался в нем, хотя уже прошло пять лет с тех пор, как он стал взрослым мужчиной. Карн закрыл глаза и дал волю своим мыслям. Но скоро пожалел об этом. Мысли его кружились все время вокруг одного и того же: заявления о том, что Шарлотта не была беременна, сделанного им около месяца назад. Уже второй раз перед всем Старкером-4 он объявлял себя обманутым мужем, а Шарлотту — неверной женой. Ему нечего было терять. Ее приключение с Харланом стоило ему слишком многих союзников, так что пройдет много лет, прежде чем он займет достойное место в Совете и будет снова влиять на его решения. Поэтому он и сделал это заявление, чтобы, по крайней мере, быть уверенным, что дети от их проклятого брака не будут считаться внебрачными. Сообщение доктора Алтеринна из Дома Одоннелов о состоянии Шарлотты дало ему эту уверенность. Ни один гражданин свободного города, работающий на тот или иной Дом, не станет лгать, чтобы помочь врагу своего хозяина, так же как ни один Дом не посмеет наказать Свободного гражданина за то, что тот сказал правду, даже если эта правда была на руку его врагу. Все, кто слышал это, поверят доктору Алтеринну.

Все хорошо помнили, какому унижению подвергся Карн, когда раскрылись подробности интимной жизни Шарлотты, однако на этот раз большему унижению подверглась Шарлотта и ее Дом, чем сам Карн. Это заявление будет стоить Дому Рица многих союзников, авторитет и уважение к нему значительно снизятся. И уже от этого Карн чувствовал некоторое удовлетворение. Черек Риц обманул Дом Халареков. Теперь он будет расплачиваться за это политическим положением своего Дома до тех пор, пока люди будут помнить Шарлотту.

Карн прервал замкнутый круг своих мыслей. Он будет делать то, что считает необходимым, и хватит об этом! Карн резко поднялся и быстро развернулся. Он почти постоянно в эти дни думал о Шарлотте, и мысли о ней выводили его из равновесия: Карну хотелось убежать, ударить кого-нибудь или что-то разбить. Он надеялся, что пунш хоть немного успокоит его.

В дверь постучали, затем она открылась, и паж-мальчик лет восьми осторожно просунул в комнату голову.

— Мой… мой лорд?

«Неужели я выгляжу таким страшным и жестоким», — подумал Карн. Он немного расслабил напряженные мышцы лица.

— Мой пунш?