Мальчишки же, напротив, были живее всех живых. Они как будто чувствовали отстраненность матери и пользовались внезапно открывшейся бесконтрольностью на полную катушку. Кире стоило немалых усилий утихомирить этих сорванцов, то и дело норовивших сбить с ног стюардессу, перевернуть на себя горячий обед или покалечить друг друга в беспричинной, но весьма ожесточенной драке. Ребята успокоились, только когда Громова пригрозила примотать их скотчем к креслам, продемонстрировав им инструмент пытки, неожиданно для нее самой оказавшийся в ее сумочке.

К моменту посадки девушка уже была твердо уверена, что дети – это посланники дьявола на земле, мастерски втирающиеся в доверие к обычным людям благодаря ангельской внешности и наивному взгляду. В глубине души Кира была даже рада, когда Кристина отказалась от предложения подвезти их до дома, сославшись на то, что уже вызвала водителя. Олю встречал ее жених, поэтому забирать автомобиль с парковки Громова отправилась в долгожданном одиночестве. Расплатившись за стоянку и высказав ни в чем не повинному кассиру все, что она думает о космической стоимости этой элементарной услуги в родном аэропорту, девушка выехала на переполненное Пулковское шоссе.

Кира любила возвращаться домой. Ее редко кто-то встречал в аэропорту, кроме водителей заранее заказанных такси, никто не ждал ее в пустой квартире, кроме пыли и полумертвого кофейного куста в горшке из «Икеи», мало кому, за исключением родителей, вообще было дело до того, что она куда-то уезжала и теперь вернулась. Но, тем не менее, много путешествуя по работе и просто для развлечения, девушка с одинаковым удовольствием садилась в самолет, будь то долгожданное завершение изнурительной командировки в Новосибирске или финал коротких выходных в Париже, лишь бы он доставил ее в единственное место на земле, где она по-настоящему чувствовала себя собой. Город не решал ее проблем и не снимал ответственности за плохие поступки, не делал улыбчивее или веселее, не залечивал старые раны и не облегчал совесть. Скорее, наоборот, в давящем сумраке вечно пасмурного серого неба все грехи казались еще более тяжкими, а ошибки – непоправимыми. Но здесь это было нормально, и Громова находила в этом спасение. Питер не осуждал и не поддерживал ее, лишь принимал такой, какая она есть, позволяя снимать маски и быть настоящей.

Выезжая на кольцевую автодорогу и читая надписи на указателях, которые знала наизусть, Кира с удовольствием вглядывалась в не самый красивый, но родной и до малейших деталей знакомый индустриальный пейзаж городской окраины. Все, что произошло в Самаре, сейчас казалось каким-то далеким и нереальным, все эмоции притупились и сгладились этой влажной дымкой, окутавшей автомагистраль, прижались к земле низкими сизыми облаками, оставляя после себя лишь горькое послевкусие очередного разочарования в себе и окружающем мире и равнодушную задумчивую усталость.

Громова искренне сочувствовала Кристине, прекрасно понимая, какой тяжелый момент она сейчас переживает, но в то же время не воспринимала ситуацию слишком всерьез, будучи уверенной, что все, так или иначе, образуется – усилиями ли Киры, которая вовсе не собиралась опускать руки после несостоявшегося разговора в самолете, Артёма, который как никто умел задушить вниманием и любовью, или самой девушки, у которой было слишком большое и доброе сердце, чтобы не суметь простить своего нерадивого мужа. Все это было лишь вопросом времени и приложенных стараний с обеих сторон.

Свою задачу Громова видела несколько шире, чем простое примирение враждующих супругов. Ей хотелось проучить Дзюбу, который последние недели слишком много на себя брал. Дело было даже не в том, что он так некрасиво вывалил перед Денисом их тайны, прекрасно зная, что она не хотела этого. По сути, он всего лишь обнародовал их преступление, которое и без огласки было достаточно тяжким. Киру взбесило то, что Артём возомнил себя вправе принимать за нее решения, вмешиваться в ее жизнь, куда она так великодушно и опрометчиво впустила его, рушить то, что строилось без его участия.

Возможно, он был прав, и для самого Черышева так будет лучше, а Кира, безвольно зависнув между «да» и «нет» в отношениях с этим мужчиной, вряд ли смогла бы так резко и бесповоротно оборвать эту ниточку между ними. Теперь, по крайней мере, у Дениса не осталось иллюзий на ее счет, он своими глазами увидел все уродство и лицемерие мира, в котором она привыкла жить. Ни сожалений, ни раскаяния, ни угрызений совести. Только страх разоблачения и следующая за ним неминуемая расплата за грехи. Кто вообще мог полюбить ее такой? Разве что безумец. Такой, как Артём.

И такой, как Макс.

Громова взяла в руки телефон и выжидающе посмотрела на темный экран, словно он должен был дать ей разрешение на то, что она собиралась сделать. Желание позвонить или написать Липатову набежало волной, стало нестерпимым. Только ему под силу было восстановить ее внутренний баланс, излечить от этого неприятного осадка чужой боли, наполнить ее собой до краев, вытесняя всех других людей.

«Я в городе», – коротко написала она и бросила телефон обратно в сумку, чтобы лишить себя возможности ежесекундно проверять статус сообщения.

Кира попыталась сосредоточиться на дороге, наивно полагая, что созерцание бампера плетущегося перед ней «Ниссана» сможет отвлечь ее от ожидания его ответа. Новое сообщение пришло так быстро и неожиданно, что девушка непроизвольно вздрогнула. Чертыхаясь и злясь, она пыталась вслепую нашарить телефон в сумке, но под руку попадалось все что угодно, кроме вожделенного гаджета.

- Блин, на хрена мне столько барахла в сумке, – вслух проворчала она, вытряхивая содержимое на сиденье и дрожащей рукой хватая чуть не свалившийся на пол телефон.

На экране дразнящей полоской светилось уведомление о новом сообщении. От Дзюбы.

Ну чего там? Как продвигается?

Кира выругалась и, с силой тыкая пальцем в чувствительный экран, будто хотела проткнуть его насквозь, отстучала ответ:

Я работаю над этим.

Не дергай.

Подумав с секунду, она добавила злобный эмодзи и кинула телефон обратно на сиденье, моментально затерявшийся в валяющихся там вещах. Гаджет тут же звякнул новым сообщением, и Кире пришлось выуживать его снова.

- Ну что еще? – нетерпеливо процедила она, разворачивая к себе экран, и затаила дыхание.

Сердце забилось так быстро, что зазвенело в ушах. Ладонь, сжимающая руль моментально вспотела, оскальзываясь на кожаной поверхности, в горле пересохло. Это было всего лишь сообщение, она получала такие от других людей каждый день сотнями, но все, что исходило от него, почему-то врывалось в ее организм, как доза амфитамина, с бешеной скоростью разгоняя кровь и взрывая ее изнутри.

Громова сглотнула, судорожно сжимая в руке телефон, и снова перевела взгляд на дорогу, успев сбросить скорость в опасной близости от неторопливого «Ниссана». Слезы заволокли глаза, превращая иномарку в расплывчатое черное пятно.

Он ответил, но это было еще хуже, чем, если бы он промолчал. У нее оставалась бы надежда, с ней были бы ее ожидания и фантазии. А он отнял их, в который раз. Реальное, не выдуманное свидетельство ее непроходимой глупости и нелепой наивности светилось на экране ярким уведомлением:

И чё?

На что она вообще рассчитывала, когда сообщала ему, что вернулась? Почему решила, что ему должно быть это интересно? Прекрасно зная, какой он и как больно умеет ранить, зачем каждый раз снова и снова подставляла под удар свое сердце?

Кира вцепилась в руль двумя руками, силясь унять стекающие по щекам слезы. Она почти не видела дороги, ориентируясь только на задние фонари других машин и держась своей полосы. В груди нестерпимо жгло, будто раскаленный железный прут проткнул ее насквозь, и вынуть его не было никакой возможности.

«Ему все равно, все равно», – вертелась в голове отчаянным воплем знакомая, но каждый раз разрывающая душу на части мысль.

Он в очередной раз сбил ее с толку. Своим звонком несколько дней назад, утренним воркованием и ласковым голосом заставил поверить, что между ними что-то есть, дал надежду. А Кира даже не удосужилась подумать, проанализировать его слова и поступки, просто схватилась, не глядя, за эту глупую возможность, за короткую фразу, в которой он спрятал разрывной механизм замедленного действия. И она взорвалась, наступила на мину, сотканную из собственных фантазий и желаний, путь к которой он так любезно указал ей.