- Ты никогда не думаешь, – выплюнула Кира и, обхватив колени руками, злобно проворчала, будто сама себе. – Как же вы мне все дороги!
Громова злилась и пыхтела, но на самом деле ей было безумно жаль их обоих. И Кристину, которая в каких-то моментах вела себя, как настоящий мудрец, а в других превращалась в девочку-подростка, совершая губительные для себя же самой поступки. И этого с виду такого огромного и сильного мужчину, который в глубине души был бесконечно ранимым и потерянным, заблудившись в своих собственных чувствах и приоритетах.
- Я понимаю, что зря все это затеял с Настей, но я всего лишь хотел, чтобы… – снова заговорил Дзюба.
- Я знаю, Тём, не надо, – перебила она его и положила руку ему на спину, ласково поглаживая по лопатке и чувствуя в произошедшем и свою вину тоже.
Если бы не ее откровенный флирт с Черышевым, который она не прерывала исключительно по собственной прихоти, Артём сидел бы рядом с ней весь чемпионат, как это обычно было на всех выездах, и даже не заметил бы эту смазливую девчонку. Но нет, ей же было плевать на то, что он чувствует, она, как обычно, думала только о себе, о своих удовольствиях и развлечениях и теперь наблюдала печальный результат своего эгоизма. Их мир был настолько хрупким, что малейшие колебания, новое дуновение постороннего ветра, мимолетное вмешательство незваного чужака, могли разрушить его до основания. Жить в таком постоянном напряжении было непросто, но со временем они привыкли и перестали замечать, насколько это странно и противоестественно. Кира тоже давно перестала анализировать свое невнятное положение в жизни этой семьи, лишь продолжая восхищаться внутренней силой, с которой Артём держал свои чувства под постоянным контролем и при этом ухитрялся быть счастливым.
Дзюба обернулся на нее и посмотрел с такой тоской и болью в глазах, что у девушки сжалось сердце.
- Я подумаю, что можно сделать, – тихо сказала она, сжимая ладонью его плечо. – Только нужно будет время. Я с ними в Питер завтра поеду.
Артём обернулся к ней еще сильнее и, обхватив руками ее тонкое тело в черной шелковой пижаме, одним движением посадил к себе на колени. Он не говорил больше ни слова, лишь не отрываясь смотрел ей в глаза и беззвучно кричал: «Спаси!». Девушка тоже молчала, но в ее взгляде он безошибочно читал именно то, что она хотела сказать, но не могла произнести вслух, и что ему было сейчас жизненно необходимо: «Я с тобой, я рядом».
Даже не пытаясь скрыть выступившие на глазах слезы, мужчина обхватил ее голову за затылок и, притянув к себе, жадно поцеловал. Кира ответила на поцелуй, с готовностью обнимая его широки плечи и прижимаясь к нему грудью, прикрытой лишь тонким шелком открытой майки. Она позволяла ему терзать свои губы, лаская его язык, становившийся все более властным и горячим.
Громова не сопротивлялась и не пыталась его остановить, понимая, что ему сейчас это нужно. Нужно больше, чем любые, самые искренние слова, обещания, клятвы и заверения, нужно, как воздух, как свет в конце тоннеля, в который он сам себя загнал. Только так она могла отблагодарить его за годы преданной и бескорыстной любви, за заботу и защиту, за искрящийся восхищением взгляд, только таким способом могла сказать, что знает и понимает его чувства.
Кира послушно подняла руки, когда Артём потянул ткань ее майки вверх, освобождая грудь, и тут же приник к ней губами, больно прикусывая возбужденные соски. Девушка откинула голову назад и шумно выдохнула, запуская пальцы в его жесткие волосы и вспоминая забытые ощущения от его грубой требовательной ласки.
Первый раз это произошло через две недели после того, как ушел Максим. Спустя долгие дни бесполезных разговоров, семейного анализа ситуации, любительской психотерапии, от которой девушка только глубже погружалась в себя, Дзюба просто пришел к ней домой и, поставив на стол, заваленный пустыми бокалами и недокуренными косяками, бутылку «Чиваса», остался до утра. Они почти не разговаривали в ту ночь, лишь пили виски, курили марихуану и занимались сексом почти без остановки. Кира была в удручающем состоянии, изнуренная кровоточащей раной в груди и неутихающей ни на мгновенье ноющей болью, и он нашел единственный способ достучаться до нее, заполнить эту зияющую пустоту хотя бы на время, согреть ее дрожащее от холода и страха любимое тело своим теплом. Она плохо понимала, что делает, но инстинктивно схватилась за его сильные руки, не дающие ей упасть в пропасть. Громова до сих пор считала, что именно та ночь уберегла ее от необратимого фатального решения, которое с каждым днем одиночества подступало все ближе. Его любовь, горячее дыхание и ненасытная страсть вернули ей желание жить. Хотя бы ради него.
Они ни разу не говорили о том, что произошло между ними той ночью. Не сговариваясь, они вернулись к своим обычным отношениям, наполненным шутками и нежностью, придирками и ссорами, невысказанными признаниями и молчаливыми отказами.
Второй, и до сих пор последний раз, это произошло после прошлогоднего скандала, когда Кристина забрала детей и уехала к родителям, не желая даже вступать в переговоры с неверным мужем. Тогда уже Кире пришлось вытягивать своего друга из омута, прибегая к проверенному и безотказному методу.
Это был его способ говорить ей «люблю», это была ее манера отвечать ему «я с тобой». Никто не знал об этом, даже самые близкие друзья, и ни у одного из них не было никакого желания распространяться. Кира искренне не считала себя его любовницей, учитывая эпизодичность их интимной связи, и даже не чувствовала особых угрызений совести перед Кристиной, а Артём слишком уважал и боготворил ее, чтобы предложить ей делать это чаще. Они не обсуждали и не анализировали свои отношения, просто хранили свой маленький секрет, который делал их еще ближе, если это вообще было возможно.
- Где? – глухо спросил Дзюба, переворачивая ее на спину и придавливая к кровати своим телом.
- В сумке, – хрипло ответила Громова, которая в силу своего фривольного образа жизни никогда не путешествовала без пачки презервативов в чемодане.
Мужчина рывком стянул с нее шорты и, подмяв под себя, ворвался без подготовки и предупреждения, сразу на всю длину, с непривычки делая больно. Кира инстинктивно подалась назад, но он вжал ее в кровать, не давая пошевелиться, резко толкаясь внутри нее, заставляя принимать себя и подстраиваться под свой внушительный размер.
В их сексе не было флирта и улыбок, не было обольщения и ласковых слов, почти не было нежности. Он был грубым и несдержанным, со злостью вламываясь в податливое женское тело, с каждым движением и прикосновением доказывая свое первобытное право обладания ею. Она отвечала ему всей лаской, на которую была способна, безропотно отдаваясь ему во власть и признавая его силу и превосходство. Он оставлял на ее светлой коже красные отметины, причинял боль и до крови терзал распухшие губы, будто наказывал за все ночи, проведенные не с ним, за все ласки, подаренные другим мужчинам, которые те никогда не смогут оценить, за безумную больную любовь, которую она так расточительно отдает другому.
Артём крепко держал ее за голову, не давая отвернуться, и неотступно смотрел в глаза, ловя каждое их выражение. Он наблюдал, как слезы, выступившие от неожиданной боли постепенно высыхают, как взгляд туманится от пришедшего ей на смену наслаждения, как приоткрывается ротик, обнажая ровный ряд блестящих зубов, жадно ловя воздух, как она прикусывает нижнюю губу, извиваясь под ним и стараясь сдержать стон, как расширяются ее зрачки при первых подступах оргазма.
Кира закинула голову назад и, хватаясь за спинку кровати, выгнулась ему навстречу, сжимая его внутри себя. Ее стон смешался с его рычанием, когда, уткнувшись ей в шею, он последний раз дернулся, заходясь мелкой дрожью по всему телу, и затих, тяжело дыша ей в волосы. Девушка обняла его, нежно поглаживая широкую спину, которую так боялась расцарапать в забытьи, и поцеловала в плечо.
Когда он, наконец, выпустил ее, Кира натянула обратно свою пижаму и вышла на балкон. Прикурив сигарету, девушка задумалась о Максе, который точно так же позволял ей себя любить, как она это делала для Артёма, о Денисе, который не заслужил и малой доли того, на что обрекал себя своим выбором, о том, когда все вдруг стало так сложно и болезненно. Ей вдруг так захотелось вернуться в детство, когда любовь была частью сказки, мотивацией для подвигов прекрасных принцев и неизменным счастливым концом любой истории. Она не могла вспомнить, в какой конкретно момент это светлое и великое чувство стало больше пугать, чем радовать. Когда оно успело из фантазий маленькой девочки превратиться в наполненное сложными хитросплетениями и секретами истерзанное сердце взрослой женщины? Когда она сама успела повзрослеть?
