Как-то не до сна, бледная луна громко плачет:

«В небе без конца и дна я одна – жёлтый мячик».

Мне с ней не грустить – мне есть куда пойти, там будут рады.

Больше ничего мне ни от кого и не надо.

Хочешь объяснить, как мне дальше быть – очень странно.

Где тебя искать, как тебя любить постоянно.

Можешь обещать много всякого шоколада,

Только ничего, слышишь, ничего мне не надо.

Не надо, не надо…

Дышать за меня.

СегодняНочью «Не надо»

- Пусть горит в аду!

Громова выплюнула эти слова так, будто они и вправду могли низвергнуть кого-то в преисподнюю и, яростно смяв в руке листок с неудачным эскизом к рекламной кампании «Зенита» на будущий сезон, не глядя, запустила его в угол, где обычно стояла мусорная корзина.

В помещении медиа-центра стадиона «Санкт-Петербург», который девушка, как и большинство петербуржцев, по старинке называла «Кирова», она могла ориентироваться с закрытыми глазами. Именно в этом просторном и прекрасно оборудованном новейшей техникой кабинете она и ее команда специалистов проводили больше всего времени в течение футбольного сезона, работая над контентом социальных медиа клуба на всех домашних играх. Здесь у них было все необходимое и даже немного больше – полдюжины рабочих столов с новейшими версиями «Мак» и профессиональным программным обеспечением, высокоскорстной интернет, прямой доступ ко всем камерам на стадионе, а также зона отдыха с мягкими голубыми диванами и креслами и собственный бар, легенды о богатом наполнении которого журналисты передавали из уст в уста.

- Аминь, – ответил Вадим, следя взглядом за полетом бумажного комка, который ударившись о край пластиковой урны, с мягким шорохом закатился под стол, – Почти попала.

Кира с размаху упала в кресло, резко закинув ногу на ногу, и выжидающе посмотрела на друга. Она только что закончила рассказывать ему о своем вчерашнем рандеву, дополняя факты изрядной долей эмоций и самоуверенных заявлений. Пользуясь тем, что до начала матча с Египтом было еще несколько часов, и все сотрудники отправились на обед, прежде чем они приступят к многочасовому рабочему марафону, Громова не стеснялась в выражениях и суждениях.

Несмотря на то, что ей почти постоянно хотелось говорить о Липатове, обсасывая каждое его действие, каждый взгляд или жест, будь то счастливое или горестное воспоминание, она никогда этого не делала. Отчасти из-за того, что его имя и так постоянно вертелось на языке, и казалось, если позволить себе заговорить о нем, то уже не остановишься. А отчасти потому, что девушка уже на опыте знала – все равно никто не поймет.

Все ее близкие, в той или иной мере посвященные в историю ее связи с Максимом, делились на две неравные категории. Первые считали все это блажью и обычной инфантильностью, не видели ни в этом мужчине, ни в самих отношениях, никакого повода так убиваться и мучиться, и в большей степени недоумевали, нежели сочувствовали ее беде. Таких было большинство, и в их числе Кирина мама, с завидным постоянством выдавая один и тот же материнский совет: «Не трать на него свою молодость! Забудь и радуйся жизни!».

Другие воспринимали ее зависимость от Липатова, как болезнь, тяжелое нервно-психологическое расстройство, которое разрушает ее изнутри и выбраться из которого без помощи специалиста она не сможет. К таким неравнодушным и воспринимающим ее состояние близко к сердцу относился Артём, стремившийся бесконечно опекать ее и ограждать от мнимых невзгод, безропотно сносивший все ее эмоциональные всплески и перепады настроения, и всеми правдами и неправдами подталкивавший ее к кабинету психолога.

По понятным причинам и с теми, и с другими, Кира избегала разговоров о Максе, стараясь держать язык за зубами и позволяя им интерпретировать ее состояние на свой лад. Она и так почти постоянно чувствовала себя либо слабохарактерной неудачницей, либо буйно-помешанной дурой, поэтому лишний раз читать это в глазах окружающих удовольствия и самооценки не добавляло.

Пожалуй, единственным человеком, с которым она могла открыто говорить о своей любви, был Климов. Только он безоговорочно понимал ее, будто научился смотреть на Максима ее глазами, не драматизировал, но и не преуменьшал глубину ее привязанности, не давал глупых советов и не смотрел, как на пациентку психиатрического отделения. В отличие от остальных, Вадим воспринимал ее чувства всерьез, как свои собственные. Он не потакал ей, но и не осуждал, искренне высказывал свое мнение, которое почти всегда вторило ее невысказанному собственному, сдабривая всю эту нелегкую тему изрядной долей юмора и присущего им обоим скепсиса, что позволяло сгладить ситуацию и обойти острые углы.

Возможность выговориться сегодня нужна была Кире, как воздух. Проплакав полночи в подушку, она проснулась с твердым намерением искоренить зловредный сорняк под названием «Максим Липатов» из своей жизни. Как никогда прежде ясно, она вдруг увидела, что варится в собственном соку, что все ее переживания связаны исключительно с собственными фантазиями, а никак не с поступками или словами мужчины. Она разревелась из-за того, что он покинул ее ради другой встречи? А почему, собственно, она решила, что он останется с ней до утра? Не поцеловал? А с какой стати? Он ничего не обещал, ничего не предлагал, кроме прогулки, которая и состоялась. Все остальное – плод ее воспаленного воображения.

Кира была в ярости. Она злилась на себя за непроходимую глупость и неспособность мыслить здраво, когда дело касалось Липатова, на него, за благостное равнодушие и довольную улыбку, и на окружающих за то, что те жили в своих примитивных мирках, не зная и малой доли той изнуряющей боли, которую она носила с собой постоянно.

С самого утра Громова лютовала. Досталось всем – сотрудникам отдела, за нерасторопность и лишние вопросы, охраннику на стадионе за то, что посмел не узнать ее в лицо и потребовал пропуск, заправщику на АЗС, который оставил бензиновые разводы на крыле, неаккуратно вынув пистолет, и даже шефу, который имел неосторожность именно сегодня сообщить девушке, что она едет со сборной в Самару на третью игру чемпионата. Вся контора погрузилась в напряженную тишину, пока по офису разносились громогласные крики Златопольского, что она «долбанная королева медийки» и что он выставит ее из агентства с таким реноме, что ей за счастье будет работать в «Комет» и продавать рекламу в метрополитене. Бросая затаившихся по кабинетам коллег в нервную дрожь, Кира заходилась в ответном вопле, что она лучше полезет в метро, чем проведет еще хоть один день «на вонючей спортивной базе в какой-то дыре на Среднем Поволжье».

Климову удалось кое-как погасить конфликт, почти силой утащив разбушевавшуюся подругу из офиса. Это была не первая и, скорее всего, не последняя стычка эмоционального Златопольского и амбициозной Громовой, и Вадик уже на опыте знал, что этим двоим просто нужно дать время остыть. Он привез ее на стадион намного раньше нужного времени, чтобы дать возможность побыть с ним вдвоем, прийти в себя и не поубивать с ходу всю команду, которой сегодня предстояло совершить очередной трудовой подвиг на благо российского футбола.

Вадим внимательно смотрел на девушку, оценивая дальнейшие перспективы ее настроения. Она, как обычно, бросалась из крайности в крайность, и выбранный на сегодня вектор был не самым позитивным. И следа не осталось от вчерашнего благодушия, мечтательной улыбки и кокетливой мини-юбки. Им на смену пришли до невозможности узкое кожаное платье чуть ниже колен, стянутые в высокий хвост волосы, острые шпильки, красная помада на губах и горящий воинственным огнем взгляд четко очерченных графичными стрелками глаз. Она была словно натянутая струна, резкая и раздраженная до предела, всем своим видом демонстрируя враждебность к окружающему миру. Сегодня в ней все было острым – и каблуки, и стрелки, и кончики волос, и внутренняя боль, которую они все призваны были спрятать.

Климов достаточно хорошо знал Киру, чтобы понимать, что злиться она в первую очередь на себя, но окружающим от этого было не легче. А ему тем более. Несмотря на его привилегированное положение, именно Вадиму предстояло вывести подругу из состояния агрессии, переключить внимание, отвлечь и помочь пережить очередной кризис этих странных, внезапно возобновившихся, отношений. В глобальном плане парень не видел никакого решения проблемы, кроме всеисцеляющего времени, которого ей в силу обстоятельств непреодолимой силы просто нужно было больше, чем остальным. И все, что он мог сделать – это помочь ей скоротать долгие дни и месяцы в пути.