— Вот! Я так и знал! — обличительно тыкая в нее пальцем и радуясь добытому признанию, словно прокурор на заседании суда, воскликнул Вадим. — Трахалась с ним и ничего мне не сказала!

— Чего ты разошелся? — тоже повысила голос Громова, немного утомившись от этой семейной сцены на ровном месте. — И вообще, что за манера воспринимать любую конфиденциальную информацию, как акцию, направленную лично против тебя!

— Потому что я думал, что мы друзья и все друг другу рассказываем! — обиженно заявил парень, надуваясь и складывая руки на груди.

— Я рассказала тебе про косточку! — тоже надувая губы, проворчала в ответ девушка. — Только тебе одному, между прочим!

— Ладно, это считается, — нехотя качнул головой Климов, продолжая по инерции сохранять надутый вид.

— Спасибо, — буркнула Кира, пародируя его интонацию.

— Ты уже записалась? — сменяя гнев на милость, поинтересовался Вадим.

— Да, в среду иду, — кивнула Громова, вертя в руках пачку сигарет.

— Хочешь, я пойду с тобой? — ласково предложил парень, будто это и не он минуту назад орал на весь дом с красным от злости лицом.

— Нет, я справлюсь, — улыбнулась его участию и молниеносной смене личины Кира. — Это несложная процедура, все быстро и безболезненно. Как нам в детстве говорили — любишь кататься, люби и саночки возить! За все надо платить…

— Все-таки не очень справедливо, что ты одна будешь расплачиваться, — подметил Климов. — Черри ведь тоже «катался».

— Ему и так уже порядком досталось, — вздохнула Громова, отрешенно глядя в сторону окна. — Избавлю его хотя бы от этой проблемы.

— Девочка моя… — нежно касаясь ее руки на столе, ласково проговорил Вадик. — Я рядом, ты ведь знаешь это?

— Знаю, милый, — улыбнулась она, сжимая в ответ его ладонь. — Спасибо.

Приглушенное вечернее солнце приветливо поигрывало на тронутых багрянцем листьях деревьев, настойчиво продлевая лето и не желая уступать нагретое место более привычному для этого города сизому небу. Кира припарковала машину во дворе, почти напротив входа в клинику, и засмотрелась на яркие краски неминуемо надвигающейся осени. Она приехала на полчаса раньше, не выдержав ожидания и не усидев в офисе, и теперь не знала, как убить время до начала процедуры. Сидеть в приемной и дышать запахами медицинского учреждения не хотелось совершенно, и девушка направилась к детской площадке в центре двора, глубоко вдыхая посвежевший к вечеру воздух.

Громова выбрала самую чистую на вид скамейку и присела, предварительно подложив под себя папку с документами. На площадке резвилась какая-то малышня, окруженная кудахтающими мамашами, каждую секунду одергивающими своих отпрысков и вытирающими им носы, а чуть в стороне шушукались двое пацанов лет десяти, явно готовя западню для третьего приятеля, зазевавшегося в стороне. От нечего делать, разглядывая местное общество, Кира закурила и облокотилась о колени, стараясь не касаться скамейки ни одной частью своего белого костюма.

Девушка никогда не любила детей, считая их злыми и бесполезными, искренне не понимая, как люди могут посвящать свою жизнь выращиванию себе подобных, а потом еще и возводить это действо в статус подвига. Наблюдая за копошащимися вокруг песочницы родительницами, Громова почувствовала искреннюю жалость к ним, осознавая, что, скорее всего, эти маленькие визгливые существа — главное достижение жизни этих женщин. Они могли бы руководить банками, принимать решения в правительстве, проектировать атомные электростанции или спасать жизни героям, но они выбрали другое, более простое, то, для чего не нужно прилагать усилий, не нужно учиться или развиваться, то, что заложено в них самой природой — плодиться и размножаться. Сколько вокруг нее было великих людей, повернувших историю, воспитавших свой гений или хотя бы сделавших в своей жизни что-то значимое? Единицы. Сколько было женщин, родивших ребенка? Каждая.

Разглядывая пустым взглядом невысокую полноватую блондинку в дурно скроенных джинсах и вышедшей из моды лет пять назад яркой куртке, которая пыталась поставить на ноги своего не желающего держаться вертикально отпрыска, Кира вспоминала о том, что рассказывали ей подруги о своих эмоциях, связанных с беременностью. Она не чувствовала ничего из того, что они описывали — ни бурной радости, ни волнительного предвкушения, ни необъяснимой любви к этому загадочному сгустку энергии внутри себя. Только злость на собственную глупость, приведшую к таким логичным последствиям, и горькое сожаление об элементарных мерах предосторожности, которые она могла бы предпринять, чтобы избежать своего положения, но почему-то не сделала этого. Громова задумалась о том, в чем же здесь секрет — это она бракованная, неспособная на простые человеческие чувства, или они все не понимают истинных ценностей, прячась за материнством от собственной слабости и личностной несостоятельности.

Ее размышления прервала девчонка не старше трех-четырех лет с невероятно лохматой светлой головой, огромными серыми глазами и удивительным для ее нежного возраста серьезным выражением лица. Маленькая блондинка деловито подошла к скамейке, на краю которой сидела девушка и точным отработанным движением, будто опытная хозяйка на кухне, перевернула пластиковое ведерко наполненное песком на деревянную поверхность и резко подняла его вверх. Полюбовавшись несколько секунд на довольно кривую песочную башенку, которая моментально начала осыпаться и клониться на сторону, она молча посмотрела на Киру и протянула ей пустое ведро.

— Это мне? — растерянно спросила Громова, нехотя дотрагиваясь двумя пальцами до бывшей когда-то белой пластиковой ручки.

Девочка молча кивнула, ничем не выдавая своего умения говорить, и продолжая пристально смотреть на Киру и видимо ждать от нее каких-то ответных действий.

— Как вам не стыдно курить рядом с детьми! — послышался сварливый голос с другого конца площадки, заставивший Громову оторваться от завораживающе серьезного серого взгляда.

— Она сама ко мне подошла! — крикнула она в свое оправдание и оглянулась в поисках урны.

— Это детская площадка! — не растерялась неравнодушная к закону о защите здоровья граждан от табачного дыма женщина. — Идите курить в другое место!

Кира поняла, что в этом споре ей не выиграть, особенно находясь на чужой территории и, подняв обе руки вверх в знак капитуляции, за неимением урны воткнула сигарету во влажный песок рядом со скамейкой. Когда она снова обернулась на девочку, к той уже успела подбежать заболтавшаяся с подружками молодая мамаша, с такими же серыми глазами, но куда более эмоциональным лицом.

— Лёлик, ну ты чего опять к людям пристаешь? — подхватывая дочку на руки, затараторила девушка. — Извините ее, пожалуйста. Она вас не испачкала?

— Ничего, все в порядке, — сухо отозвалась Громова, вставая и убирая в сумку служившие подстилкой документы.

— А ваш где? — поинтересовалась навязчивая собеседница, явно демонстрируя недостаток общения и какого-то адекватного дела в жизни, помимо ухода за дочерью.

— Моего тут нет! — вежливо, но холодно ответила Кира и пояснила, чтобы пресечь дополнительные вопросы. — В смысле его вообще нет, у меня нет детей.

— Ну, все впереди, — с улыбкой промурлыкала девушка, поудобнее перехватывая свою тяжелую ношу, которая продолжала сверлить Киру немигающим серым взглядом.

— Не думаю, — строго отрезала Громова, по какой-то причине не желая в этот раз отделываться стандартными общепринятыми в диалогах между матерями и их бездетными знакомыми фразами и испытывая какую-то непреодолимую потребность сказать то, что на самом деле думает на эту тему.

— Все так говорят, а потом по трое рожают! — будто не замечая ее раздражения, завела обычную песню декретниц молодая мама. — И еще хотят.

— А почему хотят? — вдруг спросила Кира неожиданно для самой себя.

— Из-за любви, — не задумываясь, ответила девушка. — Дети, они обычно от большой любви бывают.

— Или от отсутствия презервативов, — скривилась в усмешке Громова и помахала девочке рукой. — Чао, Лёлик.