Громова до сих пор чувствовала на своей коже его обжигающее дыхание, видела перед собой этот сумасшедший блеск потемневших то ли от злости, то ли от желания голубых глаз, вздрагивала от болезненно реалистичного ощущения его прикосновений. Она просила помощи у своего зеленоглазого демона, притаившегося между портьер, но он лишь усмехался в ответ, с ехидной улыбкой наблюдая за ее агонией из своего укрытия.

Кира никогда не придавала сексу большого значения, со скептическим недоверием относясь к историям о великой движущей силе страсти. Любовь — возможно, но никак не секс.

Девушка вышла замуж, не имея никакого опыта, за мужчину, который был для нее первым и единственным, и воспринимала физическую близость, как приятный, но не ключевой аспект брака. Она с удовольствием, но без особого энтузиазма исполняла свои супружеские обязанности, стараясь в большей степени доставить радость ему, нежели думала о своих ощущениях. Их с мужем сексуальная жизнь была довольно однообразной и со временем дошла до полного автоматизма, из романтического действа превращаясь в банальное удовлетворение физических потребностей. Кира не особо задумывалась об этом и лишь после развода, когда в ее жизни стали появляться другие мужчины, пробуждая новую чувственность и открывая скрытые в глубине ее женственности желания, она поняла, что, возможно, именно ее усталое равнодушие в постели и стало основной причиной гибели их семьи. Отчасти, поэтому она и простила Громова, пусть и не найдя в себе сил возобновить отношения после предательства, но все же чувствуя в произошедшем немалую долю и своей вины.

С годами Кира стала воспринимать секс, как развлечение, отличный способ снять стресс и отвлечься, а позже и как универсальную валюту, на которую в этом мире можно купить почти все что угодно. Чем больше мужчин проходило через ее постель, тем меньше ценности оставалось в этой близости, которая в юности казалась ей чуть ли не священным обрядом двух избранных душ. Громова довольно легко переживала периоды вынужденного одиночества, не мучаясь навязчивой идеей заполнить себя любым мало-мальски годным самцом, но и не воротила нос от подворачивающихся под руку случаев получить свой дежурный оргазм. Все стало как-то проще, обыденнее, прозаичнее.

Окончательную границу, навсегда разделившую в ее сознании любовь и секс, провел Липатов, каждый физический контакт с которым был каким-то вымученным и выпрошенным. Ложась с ней в постель, он будто делал ей одолжения, идя на поводу не своих, а ее желаний, редко и почти всегда под действием алкоголя исполняя одну и ту же короткую и незатейливую обязательную программу. Кира не принимала его бесстрастность близко к сердцу, благодарно ловя мимолетные минуты близости с любимым и жадно заполняя все оставшееся душевное пространство тягучим болезненным чувством, которое он дарил ей в избытке.

То, что Громова чувствовала сейчас, было для нее ново, странно и непонятно. Никогда раньше она не испытывала такого изнуряющего влечения к мужчине, вспыхнувшего так внезапно и совершенно не желающего отпускать ее, а, смешиваясь с яростью от его необъяснимого поведения, только сильнее разжигающего огонь в крови. Кира не знала, как с этим бороться, что противопоставить этому внутреннему кипению, поэтому могла только ворочаться в постели, мучаясь от злости и пылающих следов от его рук на своем теле.

Измученная бессонницей, злая и уставшая от раздирающих голову противоречий, Громова спустилась в ресторан отеля раньше обычного и, собрав на поднос свой привычный завтрак, хмуро оглядела полупустой зал. Из ее команды еще никого не было, кроме Жоры, который по распространенной в агентстве легенде почти никогда не спал, но зато многие футболисты уже приступили к восполнению баланса белков и углеводов в своих спортивных организмах, наполняя просторное помещение веселым звоном приборов и приглушенным гулом голосов.

Черышев сидел за столиком в центре зала вдвоем с Марио, с явным удовольствием уничтожая внушительную стопку блинов на своей тарелке и заразительно смеясь над шутками своего приятеля. Когда Кира появилась в ресторане, он лишь мельком взглянул на нее и, не меняя выражения улыбчивого лица, снова вернулся к беседе с Фернандесом, будто у входа стояла не девушка, чью обнаженную грудь вчера сжимали его ладони, а безликий официант, доставивший к раздаче свежую порцию жареного бекона.

Девушка оказалась совершенно не готова к такому повороту событий. Она была уверена, что Денис уже искусал себе все локти, сожалея о своем странном решении остановиться в полушаге от цели, которой он так долго и настойчиво добивался, и сегодня будет весь день вымаливать прощение. Кира уже в красках представляла себе просящее выражение голубых глаз, полных раскаяния и любви, с удовольствием предвкушала, как будет дразнить и мучить его, наказывая за вчерашнее. Его равнодушная веселость, отменный аппетит и полное отсутствие каких-либо признаков сожаления на лице разрушали весь ее план, оставляя в растерянности и недоумении, которые неотвратимо сменялись звенящей холодной яростью.

 — Скотина какая, а! — сквозь зубы процедила Громова, сверля злобным взглядом улыбающегося другу футболиста.

Дзюба, завтракавший в компании капитана через два столика от испаноязычных приятелей, заметил девушку и приветливо махнул рукой, приглашая присоединиться. Кира откинула назад волосы и направилась к зенитовцу, нарочито гордо выпрямляя спину и косясь в сторону Черышева, который даже не повернул к ней головы.

— Когда ты начнешь есть нормальную еду? — тоном заботливой мамаши проворчал Артём, когда она поставила на стол свой поднос с традиционными двумя круассанами и тарелкой джема. — Невозможно жить на булке с вареньем!

Громова ничего не ответила и едва ли расслышала его причитания, погруженная в свои мысли. Она молча опустилась на стул напротив форварда и, нехотя отрывая взгляд от продолжавших весело смеяться Дениса и Марио, обреченно вздохнула сквозь стон.

— А это что еще за «Три сестры» в любительской постановке? — нахмурился Дзюба, вглядываясь в ее печально опущенные уголки глаз. — Что за драма?

— Я думаю, тут скорее «Вишневый сад», — прокомментировал Акинфеев, не поднимая головы от большой миски с овсяной кашей.

— Театралы, блин, — недовольно хмыкнула Кира, нервно отрывая кусок круассана и с силой тыкая им в тарелку с джемом. — Никакой драмы, все нормально.

— Да? Аргументируй, — с интересом обернулся на друга зенитовец, игнорируя оправдательное заявление девушки.

— Элементарно, — отозвался капитан, прижимая к губам салфетку и элегантным жестом откладывая ее в сторону. — Кира явно дуется, а Черри не крутится рядом, как обычно, а показательно гогочет с Марио на весь ресторан. Вывод — чего-то не поделили.

— Ватсон, у вас там овсянка не остынет? — злобно прошипела Громова, стреляя в Акинфеева гневным взглядом.

— Громик, это правда? — переводя взгляд на девушку и еще сильнее сдвигая брови, спросил Артём. — Что случилось? Он тебя обидел?

Кира засунула в рот большой ломоть круассана, нарочито медленно пережевывая его и лихорадочно бегая взглядом по столу. Мысли крутились в голове бешеным вихрем, наскакивая друг на друга и не давая возможности трезво оценить все «за» и «против». Отменный план мести, вспыхнувший в голове за долю секунды, манил своей очевидностью и доступностью, но пугал тяжестью возможных последствий.

«Хотя, — подумала девушка, с трудом проглатывая слишком большой кусок булки, — почему я все время должна о нем беспокоиться? Он-то не слишком парился, оставляя меня одну в парке!»

Покрывшись румянцем от очередной волны гнева, Громова подняла ледяной взгляд на Дзюбу и холодно произнесла:

— Обидел.

— Что он сделал? — делая значительные паузы между словами, сквозь зубы процедил Дзюба и пристально посмотрел на подругу потемневшим взглядом, в котором она без труда читала его ничем не скрываемую просьбу: «Дай мне повод».

 — Какая разница? — не желая выдавать позорные подробности конфликта, капризно проныла Кира. — Мне обидно, тебе этого мало?