Раздался довольно громкий хлопок — и швейцар упал. Нюхальщик с удивлением уставился на него. Такое же удивление появилось на лице швейцара, по зеленой униформе которого расплывалось большое красное пятно. Цилиндр с его головы скатился на пол. Нюхальщик помахал чем-то на мужчину в халате и на старика во фраке.

— Подними баулы, Джерри, — велел он.

Джерек, озадаченный, нагнулся и поднял два тяжелых баула. Бой, вытаращив глаза, спрятался за ближайшей пальмой. Вайн стоял спиной к двери, но Джереку было видно, как кэбмен слез с коляски и побежал по улице, размахивая руками и что-то выкрикивая, затем раздался свисток.

— На улицу, — сказал Нюхальщик тихо, ледяным тоном.

Джерек прошел через дверь на улицу, под дождь.

— В кэб, быстро! — приказал Нюхальщик. Теперь он направлял черный отделанный серебром предмет на кэбмена и другого мужчину, одетого в темно-голубой костюм и шлем с круглым значком, бежавшего к ним по улице. Назад, или я стреляю!

Джереку все происходящее показалось крайне интересным. Он не имел понятия, что происходит, но радовался драме, предвкушая, как через несколько часов будет рассказывать миссис Амелии Ундервуд о том, что произошло с ним. Он удивился, почему Нюхальщик Вайн забрался на верх коляски и хлестнул кнутом лошадь. Но тут кэб рванулся по улице. Джерек услышал еще один громкий хлопок, а затем коляска повернула за угол и помчалась по другой улице, заполненной множеством людей, одетых в основном в серые пальто и кепки. Люди оборачивались, глядя вслед кэбу, пролетающему мимо. Джерек весело махал им рукой.

Полный ликования, оттого что скоро будет в Бромли, Джерек запел.

— "Иисус освещает нас ясным чистым светом…" — пел он, качаясь из стороны в сторону в мчавшемся кэбе, словно маленькая свеча, горящая в темноте!

До Кухни Джонса они добрались пешком, так как Нюхальщик Вайн захотел покинуть кэб за добрую милю от нее. Джерек, тащивший баулы, сильно устал, когда они добрались до дома, но это не мешало ему удивляться, почему манеры Нюхальщика так резко изменились. Тот продолжал рычать на него и говорить всякие несуразности, например:

— Ты определенно превратил хорошее счастье в плохое. Надеюсь, Бог не даст умереть тому парню. Если он умрет, в этом будет столько же твоей вины, как и моей.

— Умрет? — наивно переспросил Джерек. — Но почему его нельзя воскресить? Или слишком рано?

— Заткнись! — сказал Нюхальщик. — Ладно, раз уж я связался с тобой… Если я тебя брошу, ты разболтаешь все в две минуты. Придется взять тебя с собой. — Он горько засмеялся. — Не забывай, ты всего лишь подмастерье.

— Вы сказали, что доставите меня в Бромли, — мягко напомнил Джерек, когда они поднялись по ступенькам Кухни Джонса.

— Бромли? — фыркнул Нюхальщик Вайн. — Ха! Тебе повезет, если ты скоро не окажешься в Аду!

В течение нескольких дней Джерек научился понимать, прежде достаточно глубоко, что такое страдание. У него начала расти борода, и кожа в этом месте ужасно чесалась. Его одолевали крошечные насекомые трех или четырех разновидностей, кусающие все тело. Выданную первоначально красивую одежду Нюхальщик Вайн забрал назад, выдав взамен какое-то тонкое тряпье. Нюхальщик иногда покидал комнату, которую они разделяли, и спускался на первый этаж, всегда возвращаясь мрачным и воняющим той жидкостью, которую предлагала Джереку женщина в первую ночь на Кухне Джонса. Нюхальщик не позволял Джереку спускаться вниз и греться у огня, поэтому Джерек понял, что такое холод, голод и жажда.

Сначала Джерек смаковал свои ощущения, но постепенно они стали угнетать его, пока в конце концов он не обнаружил, что не способен откликаться на новизну происходящего. Медленно он начал узнавать, что такое страх. Нюхальщик вел себя с ним грубо, иногда угрожал чем-то непонятным, иногда рычал, толкал или бил Джерека, все еще не выработавшего инстинкт защитить себя. Действительно, сама мысль о защите была чужда ему. Люди, которые были так дружелюбны, когда он пришел в первый раз, теперь или игнорировали его, как Нюхальщик, или огрызались, когда он высовывался из комнаты. Джерек похудел и стал грязным. Им овладела апатия: он перестал отчаиваться, стал забывать Бромли и даже миссис Ундервуд, стал забывать, что когда-то знал другое существование, кроме тесной, забитой сундуками клетушки над Кухней Джонса.

Однажды утром внизу началась большая суматоха. Нюхальщик еще храпел в постели, вернувшись накануне, как в обычно, в раздраженном состоянии, а Джерек спал на своем месте под столом. Джерек проснулся первым, но его сознание, притупленное голодом, усталостью и страданиями, отказывалось реагировать на шум, поэтому он остался равнодушным к воплям и звукам столкновения, доносившимся снизу. Нюхальщик пошевелился и открыл тусклые глаза.

— Что там? — спросил он хрипло. — Если бы только этот чертов швейцар не подвернулся под руку… Столько добра, и нельзя трогать, потому что этот парень умирает. — Он скинул ноги с постели и автоматически пнул Джерека. — Господи, и почему только проклятый кэбмен не убил тебя той проклятой ночью!

Это был почти неизменный ритуал его пробуждения. Но сегодня утром он склонил голову, осознав, что внизу что-то происходит, сунул руку под подушку, вытащил пистолет и, подойдя к двери с пистолетом в руке, начал прислушиваться: громкий шум, проклятия, крики, голоса женщин, кричащих обиженным тоном, плач мальчика, громкие агрессивные голоса мужчин.

Нюхальщик Вайн, выглядевший чуть здоровее, чем Джерек, бесшумно двинулся вдоль коридора. Джерек, поднявшись, наблюдал за ним из дверного проема: вот Нюхальщик достиг галереи, и в этот момент два человека в голубой одежде — такой же, как на мужчине, прибежавшем, когда они покидали отель, — кинулись на него с двух сторон, словно они поджидали Вайна. Раздался выстрел. Один из мужчин в голубом отшатнулся назад. Нюхальщик вырвался из хватки второго, шмыгнул к перилам галереи, перепрыгнул через них и исчез из вида.

Джерек поплелся по коридору туда, где человек в голубом помогал другому встать на ноги.

— Назад! — закричал тот, кто не был ранен.

Но Джерек почти не слышал его. Он подошел к перилам и посмотрел вниз: Нюхальщик, раскинув руки, лежал на грязных плитах пола; из головы, заливая лицо, текла кровь.

Вайн пошевелился, пытаясь подняться на четвереньки, но снова упал на пол. Его медленно окружали люди, одетые в ту же голубую форму, с теми же шлемами шляпами на головах. Они стояли и смотрели, не пытаясь помочь ему, пока он делал усилие за усилием подняться. А затем он перестал шевелиться.

Толстый мужчина — один из обслуживающих бар в Кухне Джонса приблизился к кругу мужчин в голубом. Поглядев на Нюхальщика, он поднял глаза на галерею и, увидев Джерека, показал на него.

— Этот, — сказал он. — Это второй.

Джерек почувствовал сильную руку на своем тонком плече. Плечо болело, так как Нюхальщик сделал ему синяк на этом месте предыдущей ночью, но боль, казалось, пробудила память. Он взглянул на мрачное лицо человека, державшего его.

— Миссис Амелия Ундервуд, — сказал Джерек тонким умоляющим голосом. Коллинз-авеню, 23, Бромли, Кент, Англия.

Он повторял фразу снова и снова, пока его вели по ступенькам лестницы, через опустевший зал, через дверь на утренний свет, где его ждал черный фургон с четырьмя черными лошадьми. Освобожденный от Нюхальщика, свободный от Кухни Джонса, Джерек испытал безотчетный прилив облегчения.

— Благодарю вас, — говорил он мужчинам, забравшимся в фургон вместе с ним. — Благодарю вас.

Один из них криво улыбнулся.

— Не благодари меня, парень. Тебя определенно повесят.